– А потом, когда он больше не смог противиться своим чувствам, они открылись друг другу?
– Все случилось не так просто, но в результате они счастливо поженились, и теперь, когда отец Верити уходит в море, она живет у нас, – закончила Ив, недоумевая, почему с самого начала не позволила ему уйти. Наверное, все дело в той вежливой маске стороннего наблюдателя за жизнью, решила она. По какой-то неизвестной причине ей не терпелось снять ее и показать миру настоящее лицо стоявшего перед ней человека, несмотря на его убогий черный костюм и так старательно хранимую отстраненность. Сейчас она ждала, что он сухо откланяется, и на сей раз велела себе дать ему уйти.
– Если бы только у моей сестры нашлась такая тетя, как ваша мачеха, которая бы любила и защищала ее, когда наш дядя отослал меня в приют, – вместо этого сказал он. И Ив почему-то очень обрадовалась, что он не ушел, пробурчав короткие слова прощания.
– Что с ней случилось? – спросила она, вспомнив все ужасы, которые рассказывали про девочек, отданных на воспитание жестокими родственниками. Мистер Картер нахмурился.
– О, ничего особенно страшного. Ее поручили заботам гувернантки, пока она не подросла достаточно для того, чтобы отправиться в школу. И тогда наша семья про нас забыла. Мой злобный дядюшка вспоминал о ней, только чтобы запугивать меня. Если бы я вдруг вздумал сбежать из приюта или попытался избрать себе не то занятие, для которого он меня предназначал, мою сестру отдали бы в учение модистке. Думаю, вам известно, что случается с большинством таких девушек, мисс Уинтерли. Даже в свои восемь лет я знал, что должен примерно себя вести, чтобы спасти ее от подобной участи.
– Какая жестокость! – воскликнула возмущенная Ив.
– Такова жизнь. Мой отец так разозлил двух своих братьев, что они не желали иметь ничего общего с его детьми.
– Но что сказали на это родные вашей матери?
– Она была единственным ребенком, и ее родители скончались раньше нее. Не знаю, что случилось бы, если бы у нее остались другие родственники, – ответил Кольм с таким видом, словно уже жалел, что рассказал ей так много.
– Но меня возмущает, что ее друзья и соседи позволили вашему дяде так обращаться с вами, – сказала она, хотя мистер Картер вовсе не жаждал, чтобы она испытывала какие-то чувства к нему или его родным.
– Они покачали головой, пробурчав, что это ужасно, а потом шепотом добавили, что все дело в дурной крови, и решили, что лучше про нас забыть, – ответил он, и в его голосе, наконец, послышалась некоторая страстность. – Все детство моя сестра провела в бедности, да и теперь на волоске от нее, мисс Уинтерли. Стоит дурной мысли прийти в голову хозяину или гувернантка скажет не то слово, и ее выгонят без рекомендаций. Мне невыносимо думать, что так, год за годом проходит ее жизнь, поэтому я обязан найти способ избавить ее от этого, прежде чем пройдет ее молодость и она окончательно разучится смеяться.
Ив достаточно было видеть его горящий взгляд, чтобы понять, что она не ошиблась насчет скрытых глубин его души, которые мистер Картер старательно оберегал от всех. Нет, он далеко не так прост, как хотел казаться.
– Ваши дядья виноваты не меньше вашего отца, что не обеспечили ее. Вам нужны очень широкие плечи, мистер Картер, если вы намерены взвалить на них грехи всей вашей семьи.
– Сегодня вы очень решительно настроены, мисс Уинтерли.
Ив пожала плечами.
– Под словами «решительно настроена» я должна понимать, что я груба. Но у меня не хватает терпения делать вид, что мне все равно, сэр. И если бы вы последние три месяца вращались в обществе, у вас бы оно тоже закончилось. Возможно, если бы ваша сестра знала, каково это, она сочла бы, что ей повезло. По крайней мере, каждый идиот на ярмарке невест не смотрит на нее как на призовую корову.
– Значит, все они идиоты?
– Не все, но ни один разумный мужчина не станет долго разговаривать с девушкой на выданье, если всерьез не занят поисками жены.
– Выходит, в том, чтобы быть никому не нужной, тоже есть свои преимущества? – пошутил он, и Ив очень захотелось заставить его сделать это снова.
Он даже не понимал, как становился хорош, когда забывал следить за своим языком, с помощью которого мог украсть неосторожное женское сердце, прежде чем его обладательница заметит, что оно в опасности. Хорошо, что она осторожна, подумала Ив.
– Зачем же вы приехали в Лондон в сезон, если вам так не нравится общество? – спросил он, как будто его это действительно интересовало.
– Отцу нужно быть в парламенте, а он терпеть не может приезжать один. Родители беспокоятся обо мне, к тому же нам надо думать о будущем Верити. Если я откажусь два раза в год участвовать в спектакле, который разыгрывает свет, у нее могут возникнуть проблемы с поиском партии. Хотя это совершенно несправедливо, поскольку мы даже не кровные сестры.
– Значит, вы наряжаетесь, ездите на балы и ведете себя как светская дама только ради других? – Мистер Картер бросил недоверчивый взгляд на ее модный наряд и шляпку с высокой тульей, взгляд, ясно говоривший, что он считает ее тщеславной и не способной трезво оценивать себя.
Глава 5
Мисс Уинтерли сделала такой вид, будто действительно считает себя такой праведницей, но только на мгновение, чтобы разозлить его. Потом ее глаза весело блеснули, а губы изогнулись в неотразимо соблазнительной улыбке. Кольм с трудом справился с почти непреодолимым желанием поцеловать ее прямо здесь, посреди Грин-парка, да так, чтобы у нее перехватило дыхание и она затихла, отвечая на его поцелуй. Каким чудом эта сдержанная, уверенная в себе женщина, улыбнувшись, вдруг превратилась в очаровательное, умное, веселое и дерзкое существо?
– Я люблю свои наряды, люблю ходить в оперу, в театры и на концерты, только настоящие, а не те, что устраивают «музыкальные» дамы, чтобы похвастаться своими манерами и талантами. К тому же, оставаясь у себя, я не смогла бы так часто видеться со своими друзьями и родственниками. Поэтому, чтобы иметь возможность пообщаться с теми, кто мне дорог, я согласна мириться со всеми этими миссис Дернли и мистерами Картерами.
Стараниями своей брайтонской квартирной хозяйки даже Кольм знал о чудесном превращении Джеймса Уинтерли из праздного лондонского повесы в сельского сквайра и отца семейства. Еще он знал о близкой дружбе Уинтерли с маркизом Монтень и многочисленной родней его жены… и конечно же о сэре Гидеоне Лорейн и его супруге. И вот она, правда: мисс Уинтерли вращается в узком кругу известных влиятельных аристократов, а он всего лишь секретарь, да и то благодаря угрызениям совести своего дяди Хорэса.
– Что ж, надеюсь, вы получите удовольствие от своего следующего визита, мисс Уинтерли, – сказал Кольм и, чопорно поклонившись, приподнял свою потертую старомодную шляпу.
– Спасибо, мистер Картер, – ответила она с царственным кивком, иронично приподняв изящные темные брови. – Вы очень любезны.
– Хорошего дня, мисс Уинтерли, – натянуто произнес он и приготовился, хромая, удалиться к своим книгам, бумагам и упаковочным ящикам.
– И вам хорошего дня, сэр, – услышал он небрежный ответ дамы, обращенный к слуге высшего ранга, каким он и являлся на сегодняшний день.
Всю дорогу до Дернли-Хаус ему не давала покоя мысль о том, какая пропасть разделяет его и мисс Уинтерли, к тому же Кольм чувствовал, что по какой-то странной причине хромает сильнее обычного.
– Даже лунатик не настолько глуп, чтобы засматриваться на эту луну, Кольм Хэнкорт, – пробурчал он сквозь зубы.
Кольм знал, что он не сумасшедший, но это было почти все, что он мог предложить женщине, настолько потерявшей рассудок, чтобы заинтересоваться им. Он – покрытый шрамами инвалид без гроша за душой и разве что не живет в канаве. До того как он встретил мисс Уинтерли, ему удавалось убедить себя, что он жалеет о потерянном богатстве только из-за Нелл. Теперь у него закралось подозрение, что это ложь. Разве он мог надеяться, что мисс Уинтерли когда-нибудь посмотрит на него как на возможного любовника, если бы он не был тем, кто есть? Конечно нет. Эта мысль смешна, и он должен сейчас же выбросить ее из головы.
Надо думать, что он может сделать, чтобы спасти свою сестру Нелл от благородной бедности или постели богача без обручального кольца. От одной мысли, что его умную, смелую сестру ждет такая судьба, Кольма охватывал такой ужас, что все пустые мечты отходили на задний план, заставляя сосредоточиться на ее будущем. Оставалась одна иллюзорная возможность, вертевшаяся у него в голове с тех пор, как прошлой ночью он прочел последнюю часть дневников Памелы. Кольм отбросил мысль о том, что не должен читать их, прежде чем передаст законному владельцу. Он, как никто другой, имел право знать, о чем думала эта проклятая женщина, когда жила с его отцом. После того пассажа об изумрудах она с раздражающим постоянством избегала писать о драгоценностях до самого конца своего дневника, когда, судя по всему, отправилась в то злополучное путешествие. Но перед этим она жаловалась, что он отказался отдать ей последнее сокровище своей жены – великолепный бриллиантовый гарнитур, изготовленный по заказу сэра Джозефа Лэмбери для дочери после рождения Кольма. Значит, когда его отец с любовницей уехали из Англии, гарнитур оставался в хранилище банка. Но когда перед армией Кольм набрался смелости задать вопрос, его дядя поклялся, что там пусто, как в кармане нищего.
Кольм представил, сколько мог стоить бриллиантовый гарнитур, и перед ним забрезжила слабая искорка надежды. Он смутно помнил, как мать надевала его, когда собиралась на достаточно пышный бал. Гарнитур состоял из тиары и великолепного бриллиантового колье, камни которых фантастически сверкали при свете канделябров, когда она приходила пожелать ему спокойной ночи. Ее тонкие запястья украшали тяжелые браслеты, и, когда она игриво двигала руками, по всей комнате разбегалась радуга… Громкие крики двух поругавшихся извозчиков вернули Кольма из прошлого к совсем иной реальности. Он на какое-то мгновение вернулся туда, в те счастливые моменты с матерью, и вспомнил много того, что считал давно забытым.
Жаль, что он не мог разделить эти прекрасные воспоминания с сестрой, потому что Нелл была слишком мала и сохранила только смутное воспоминание о светлых волосах и теплых руках матери. Этим летом в Брюсселе, когда в одну из ночей боль от ран не давала ему уснуть, они заговорили о родителях. Тогда, даже не зная, останется ли он жить, Кольм многое понял. И самое главное, понял, что они с сестрой сберегли прочную связь друг с другом, несмотря на все старания родственников разделить их. Все эти годы они делали вид, что скандал Хэнкорта и Уинтерли умер вместе с их братом, но даже предыдущему герцогу и дяде Морису не удалось заставить Кольма и Нелл стать чужими.
Это снова вернуло его к мысли о бриллиантах. Возможно, предыдущий герцог Линейр велел распилить гарнитур и продал их. Кольм хорошо помнил этого человека с тяжелым взглядом, который сообщил ему, что его отец мертв, с таким видом, словно он должен этому радоваться. Этот человек способен был так поступить. Но смог бы он сохранить свое злодеяние в тайне? Ответ совсем не очевиден, и слухи о том, что он сделал, наверняка преследовали бы этого дьявола с холодным сердцем даже в могиле. Однако с тех пор, как Кольм вернулся в Англию, он ни разу не слышал о существовании подобных слухов. Возможно, бриллианты до сих пор хранились в каком-то тайнике, дожидаясь, что он найдет их и потребует себе. Безумная надежда заставила его сердце биться чаще, когда он подумал, что это могло бы значить для будущего Нелл. Приличное приданое, хороший дом, а возможно, жизнь под одной крышей с братом, пока она не выйдет замуж за человека, который ее достоин, если такой существует. Кольм уже начал улыбаться, но улыбка быстро сбежала с его лица, когда он осознал, насколько нереальны его мечты. Если он найдет бриллианты, о которых никто не слышал уже пятнадцать лет; если сможет доказать, что они принадлежат ему; если ему удастся продать их так, чтобы купить скромный дом и ферму; если Нелл согласится оставить своих знатных сирот и переехать туда к нему… Так много «если» сбываются только в сказках.
Кольм знал, что дядя Хорэс чувствовал себя виноватым перед детьми своего младшего брата. Но теперь, когда они с женой вернулись в Англию, герцогское состояние уже не было таким большим, как раньше, когда дед Кольма и предыдущий герцог сорили деньгами направо и налево. Нынешний герцог не мог позволить себе выделить Нелл приданое и содержать своего племянника как джентльмена, поскольку стоявший на очереди за наследством дядя Морис следил за ним, как коршун. После двадцати пяти лет брака надежды на то, что новая герцогиня родит ребенка, уже не осталось, поэтому лорд Морис как ближайший наследник настаивал, что дети лорда Криса не получат ни пенни из денег Хэнкортов сверх тех двадцати фунтов в год, которые им назначил предыдущий герцог. Бриллианты могли оказаться напрасной надеждой, размышлял Кольм, подходя к заднему крыльцу Дернли-Хаус, но иногда лучше иметь хоть какую-то, чем совсем никакой.
Сегодня ему, как никогда, хотелось поскорее закончить работу по переписи и упаковке собрания Дернли и наконец убраться из этого дома. Приступив к своему занятию, он невольно задумался о последней встрече с мисс Уинтерли. Она не такая, как все. Этим утром она держалась с ним так спокойно, словно он родовитый джентльмен, которого она встретила в привычный час для прогулок знати, а не простой слуга, пришедший в ранний час, неподходящий для леди, вернувшейся домой ночью после вчерашнего приема. Движения его рук замедлились, когда он вспомнил, какова она при ярком свете погожего осеннего утра. Ее кожа выглядела безупречно, глаза сияли. Ее шляпка показалась ему достаточно скромной по меркам современной моды, предлагавшей носить огромные поля, скрывавшие лицо ее хозяйки. Поэтому теперь он знал, что ее глаза действительно отличались редким цветом, вобравшим тона голубого и зеленого, и могли преследовать неосторожного мужчину до самой могилы. Добавим к этому стройную, но женственную фигуру и улыбку, делавшую ее совсем особенной, и… лучше бы он думал о бриллиантах, чем о мисс Уинтерли.
Между этой леди и мистером Картером не могло существовать ничего, кроме шапочного знакомства, поэтому он снова стал думать о пассаже, который скопировал прошлой ночью в этой комнате, тщательно закрыв за собой дверь. Достав из кармана лист бумаги, он пробежал глазами слова Памелы. Вчера ночью Кольм так устал, а его голова была так полна мыслями об Ив Уинтерли и ее отце, что он не мог мыслить ясно. Возможно, переписывая, он упустил смысл какого-то слова. Последняя страница ее дневника, казалось, идеально описывала эту женщину: «Сознавать, что власть моей красоты и похоть, которую она вызывает в мужчинах, настолько сильны, что они не в силах сопротивляться, – это замечательно, но драгоценности никогда не увянут. И я не намерена упустить ни единого камня, потому что с ними я буду чувствовать себя прекрасной в любом возрасте».
Так писала женщина, которая навсегда осталась в том возрасте, когда сделала эту запись в своем дневнике.
Кольм скривил губы от отвращения, перечитывая ее самовлюбленные откровения, и вместе с тем его кольнуло сожаление об этой бурной и так рано оборвавшейся жизни. Ему стало жаль, что лорду Фарензе придется прочесть слова своей умершей жены, и он задумался над тем, что сделало ее такой. Кольм понятия не имел, как бы он чувствовал себя на месте виконта, но он не завидовал человеку, чью жену не мог удовлетворить ни один мужчина. Из ее слов Кольм достаточно ясно понял, что Памела знала, что бросит его отца ради нового любовника, как бы глубоко ни любил ее лорд Крис. Кольма даже радовало, что лорд Крис не увидел, как женщина, которая так дорого ему стоила, уходит, не оглянувшись назад.
Он даже не пытался вообразить себе ту бурю чувств, что поглотила младшего сына герцога и сбежавшей с ним жены совсем юного пэра. Если бы он позволил себе задуматься над их безумными страстями, то мог ощутить нечто подобное к какой-нибудь ничего не подозревающей женщине. Воображаемый образ мисс Уинтерли, пришедшей в ужас при виде его ненасытной страсти, заставил Кольма вздрогнуть, а потом улыбнуться, когда он представил себе ее изумление оттого, что он вообще способен что-нибудь чувствовать, не говоря уже об этом. Она была совсем не такой, как ее мать. Кольму стало стыдно за то, что он так плохо подумал о девушке прошлым вечером, и за тот внезапный всплеск страстного желания, который ощутил, когда она, словно призрак, проникла в его убежище и показалась ему слишком соблазнительной, чтобы не быть порочной.