Пошли братья через лес, стали щепки на дорогу бросать.
А в том лесу жил Семиглавый Змей; летал он над лесом, все видел, все разговоры слыхал, собрал эти щепки, на другую тропинку побросал.
Пошла девушка по той тропочке, идет, идет — лес все черный, все гуще, и зверь по нему не пробегивает, и птица не пролетывает…
Испугалась девушка; и вдруг видит — стоит золотой дворец, открываются ворота медные, и выходит Семиглавый Змей, страшней страшного.
— Здравствуй, умница! Давно я тебя дожидаюсь, давно до тебя добираюсь, а теперь ты сама ко мне пришла. Забывай, красавица, отца с матерью, родных братьев, тесовый двор. Будешь теперь у меня век вековать, горя и заботы не знать, только меня, Змея Семиглавого, любить и привечать.
Заплакала девица, да делать нечего. Увел ее Змей в золотой дворец, запер накрепко медные ворота.
А братья три дня пахали, хлеб весь приели; не стало им пищи — они бросили пахать и пошли домой. Приходят домой к отцу с матерью.
— Что же вы, матушка, нам не порадели, хлеба-квасу нам не прислали?
— Как так, родные? Вам сестра вчера хлеб понесла.
Затосковали братья, заплакали:
— Пропала наша сестра любимая, заблудилась в дремучем лесу, затонула в глубоком болоте.
Собрал старший брат хлеба в котомку, соли да луковку, острый нож за пояс сунул.
— Я пойду, — говорит, — свою сестру искать, домой не вернусь, пока не найду.
Долго ли, коротко ли, приходит он к золотому дворцу. Отворил он медные ворота, видит — на серебряном дворе, на золотой лавке сидит его сестра, длинные косы чешет, горькими слезами плачет. Увидала она брата, вскочила на резвые ноги, горше прежнего заплакала:
— Ты зачем, братец, сюда пришел? Сложишь ты здесь свою буйную голову, меня не избавишь и себя погубишь.
— Пусть я себя погублю, только бы мне на тебя наглядеться.
— Постой ты здесь, братец, — говорит сестра, — а я пойду Змея спрошу, что он скажет на то, что ты в гости пришел.
Приходит она к Семиглавому Змею:
— Семиглавый Змей, злой господин, что бы ты сделал, кабы мой старший брат в гости пришел?
— В гости пришел, я бы за гостя принял.
Привела сестра брата в горницу. Змей его честь по чести встречает, за стол сажает.
— Ступай, жена, принеси железных бобов да медного хлеба… Ну, кушай, шурин любезный, кушай досыта.
Взял брат медного хлеба, железных бобов, подержал да на стол положил. Усмехнулся Змей:
— Верно, ты, шурин, сыт, что моим хлебом-солью брезгуешь? Пойдем теперь посмотрим, как твоя сестра живет: бедней или богаче, чем у отца с матерью.
И повел его по золотому дворцу, а у него добра всякого видимо-невидимо: на конюшне двенадцать лошадей, а в хлеву двенадцать коров, золота, серебра, жемчугу и годами не счесть.
— Ну что, шурин, ты богаче или я?
— У меня и десятой доли нет твоего добра, зятюшка.
— Ну пойдем за мной, я тебе еще что-то покажу.
— И приводит его к дубовой колоде: четыре сажени толщины, двенадцать сажен длины.
— Если ты эту колоду без топора порубишь, так пойдешь домой.
Вот старший брат говорит:
— Хоть сейчас меня убей, а я этого сделать не могу.
Рассердился Семиглавый Змей, раскричался:
— Полно тебе сюда ходить, дураку-мужику, мякинному языку, и еще брататься со мной вздумалось! Коли ты мне брат, то и свинья — сестра! Ты не только со мной разговаривать, ты не должен на меня глаз поднять, недостоин ты сюда ходить и мой дом пакостить.
Убил старшего брата Семиглавый Змей и за волосы на медные ворота повесил.
Вот и другой брат тоже пошел сестру искать и нашел ее во дворе у Змея. Заплакала сестра, зарыдала:
— Ах, братец, братец, убьет тебя Змей, как старшего.
— Пускай убьет, только бы я с тобой повидался.
— Постой же тут, я пойду спрошу, что Семиглавый Змей скажет. И приходит она к Семиглавому Змею, кланяется ему в черные ноги.
— Что скажешь, женка? Вижу я твой усердный вид и покорное лицо. Говори, не бойся.
— Ах, Семиглавый Змей, грозный муж! Что бы ты сделал, кабы второй мой брат в гости пришел?
— Что бы я сделал? За гостя бы принял.
— Может, примешь его так, как старшего?
— Я старшего убил потому, что он мне нагрубил, не умел со мной по чести разговаривать. Пускай приходит, этого я приму.
Выходит сестра во двор и говорит брату:
— Ты ему, братец, покорись, ни в чем Змею не перечь!
Встретил Змей брата честь по чести, за стол посадил.
— Давай, жена, железных бобов и медного хлеба.
Принесла она полхлеба и чашечку бобов.
— Эй, жена, — закричал Змей, — плохо гостя потчуешь! Верно, старший твой брат недоволен был, что ты мало ему подала. Возьми это, принеси как следует.
Заплакала сестра, принесла ковригу хлеба, блюдо бобов, а гость и в руки не берет.
— Благодарствуй, зятюшка, я сыт, не голоден.
— Ну, коли так, пойдем хозяйство смотреть.
И повел его по всем хоромам, стал своим добром хвастать.
— Ну как, шурин любезный, кто из нас богаче живет?
— У меня и десятой доли того добра нет.
Привел его Змей к дубовой колоде: четыре сажени толщины, двенадцать сажен длины.
— Видишь ты, шурин, дубовую колоду? Если ты без топора ее порубишь, без огня спалишь, то пойдешь домой, а не то будешь висеть рядом с братом.
— Хоть сейчас убей, а у меня это сделать силы нет.
Убил его Семиглавый Змей, на медные ворота за волосы повесил. Приходит Змей в свои хоромы и видит жену в большой тоске и жалобе.
— Ах, муж ты мой немилостивый, Семиглавый Змей, за что ты моих братьев убил? Нет у меня больше ни роду, ни племени, только мать с отцом. Предай ты меня злой смерти, Семиглавый Змей, чтобы мне на земле не жить, горьких слез не лить.
— Нет, милая, я этого не сделаю; а достал бы я твоего отца и мать, то и их бы убил, чтоб ты ни о ком не думала, со мной веселей жила.
В ту пору, в то времечко шла мать по воду и горько плакала:
— До чего я дождалась на старости?! Одни мы живем, солому жуем, ни детей, ни хлеба в избе не видим.
Вдруг видит — катится по дороге горошина. Взяла она ту горошину и съела. С этого зернышка и родился у ней ребеночек, и назвали его Покатигорошек.
Растет Покатигорошек не по дням, а по часам, как пшеничное тесто на дрожжах. Дед и баба на него не налюбуются, не насмотрятся; отдали его в школу; другие ребята четыре года в школе сидят, а он в один год всему выучился.
Приходит он из училища к отцу, матери.
— Ну, тятенька и мамонька, благодарите моих учителей, а мне уже в школу ходить нечего: я теперь знаю больше их. И прошу я вас, тятенька и мамонька, скажите мне всю правду, всю истину, я ли у вас единый сын или есть у меня братья и сестренки?
Заплакала мать и всю правду ему рассказала.
— Не плачь, мамонька, я пойду своих братьев искать: или жив не буду, или их домой добуду.
На другой день поутру он встал, умылся, на четыре стороны поклонился.
— Позволь мне, мамонька, перед походом погулять.
Ну пошел себе на улицу гулять и нашел железную спицу, поднял ее и отцу принес.
— На тебе, батя, это железо, неси кузнецу и сделай мне булаву семипудовую!
Отец ему ничего не говорит, а сам думает: «Дал же мне господь детище не такое, как у добрых людей; я его вскормил, выучил, а он надо мной насмехается; можно ли из спицы булаву в семь пудов сковать?»
Купил отец железа семь пудов и дал кузнецу сделать булаву. Сделали булаву семипудовую и привезли к дому. Вышел Покатигорошек из горницы, взял свою булаву семипудовую и кинул ее за облако ходячее, а сам пошел в свою горницу.
— Матушка-голубушка, дай мне перед походом поспать да от мух сбереги.
Заснул Покатигорошек богатырским сном; три часа проспал, потом вышел на отцовский двор, упал на сырую землю правым ухом и крикнул своего отца:
— Батя, пойди сюда. Слышишь, в небе шумит и гудет? Это моя булава до земли идет.
Поставил Покатигорошек правое колено, ударила его булава по колену и. переломилась пополам.
Рассердился Покатигорошек на отца.
— Отчего ты не сделал булаву из той бабьей спицы, что я тебе дал? Возьми ее, ступай к кузнецу, сделай новую мне палицу!
Бросили кузнецы спицу в огонь, начали молотами бить и клещами тянуть и сделали булаву семипудовую и еще железа на два лемеха осталось.
Взял Покатигорошек свою булаву семипудовую и отправился в путь, в чистую дорогу. Пришел он к медным воротам, к золотому дворцу. Выходит к нему сестра навстречу; он с ней здоровается и так говорит:
— Здравствуй, милая и родная сестра.
А она ему в ответ:
— Какой ты мне брат! Мои братья на воротах висят.
Тут он ей все рассказал, и она горько заплакала:
— Зачем ты, мой младшенький, сюда забрел? Только горя и слез мне прибавится. Постой у ворот, я у Змея спрошу, что с тобой сделать прикажет.
Приходит она к Семиглавому Змею. Говорит ей Семиглавый Змей:
— Ох, женка, не с веселым видом ко мне идешь; что у тебя приключилось?
— Ох, Семиглавый Змей, мой немилостивый муж, мой самый младший брат в гости пришел.
— Коли он самый младший, я с ним разговаривать мало буду, ступай призови его.
Покатигорошек вошел в горницу.
— Здравствуй, зятюшка!
— Ах ты, молокосос! Материнское молоко на губах не обсохло, а туда же в зятья просится! Ну, что же, погости…
И подвинул ему Семиглавый Змей железную лавку. Покатигорошек на ту лавку сел — лавка треснула.
— А что, зятюшка, в лесу живешь, а лавка у тебя худенькая. Или нет у тебя плотников хороших, чтобы сделали лавку покрепче?
Семиглавый Змей задумался: «Верно, я попался в добрые клещи».
— Ну, давай, жена, напитков-заедков.
Приносит она решето железных бобов и медного хлеба.
— Изволь кушать, шурин любезный!
— Благодарствую, зятюшка, — говорит Покатигорошек, — я без всякой просьбы буду кушать, как в родном дому: нагулялся и есть хочу. — И как стал бобы щелкать и хлеб жевать, — только Змей глаза раскрыл.
— Доволен ли ты, шуринок?
— Доволен не доволен, а коли больше нечего дать, так и спрашивать нечего.
Приуныл Семиглавый Змей и говорит:
— Ну, пойдем посмотрим на мое богатство: я ли богаче, ты ли?
И повел его по всем хоромам, по кладовым, хлевам, конюшням.
— Ну, шуринок, у тебя больше добра или у меня?
— Я не богат, да и у тебя ничего нет.
— Ой, шурин, грубо со мной говоришь! Ну, пойдем, я тебе покажу штуку. — И приводит его к дубовой колоде: четыре сажени толщины, двенадцать сажен длины.
— Если ты эту колоду без топора порубишь, без огня спалишь, так пойдешь домой. А нет — будешь с братьями на воротах висеть.
— Да ты не грозись, дай мне дело сделать.
Толкнул Покатигорошек дубовую колоду мизинным пальцем — разлетелась колода в мелкие щепы. Дунул Покатигорошек на мелкие щепы — стал из щеп серый пепел.
— Ну, я свое дело сделал, а теперь ты меня, Семиглавый Змеи, слушайся: будем мы с тобой биться не на живот, а на смерть.
Дунул Семиглавый Змей — сделал медную площадку, а Покатигорошек дунул — сделал серебряную площадку.
И стали они биться не на живот, а на смерть. Ударил Семиглавый Змей — вбил Покатигорошка в серебряный пол по лодыжки. А Покатигорошек ударил — вбил Семиглавого Змея в медный пол сразу по колено. Размахнулся Змей, вбил Покатигорошка по колено, а Покатигорошек Змея — по пояс. Говорит Семиглавый Змей:
— Постой, шуринок, отдохнем.
— Да еще не очень притомились.
— Видно, шурин, я от тебя погиб.
— А я затем, Семиглавый Змей, и пришел.
Молит его Семиглавый Змей:
— Бери все мое добро, оставь меня только жизнь доживать.
— Я бы оставил тебя жизнь доживать, да ты меня молокососом назвал, это мне очень тяжело снести. Нет тебе прощенья! Больше с тобой и говорить не хочу.
Змей пришел в великую злобу, распустил свою кровь по всем жилам, дал простор своим ретивым плечам, ударил Покатигорошка и вбил его в землю по пояс.
Рассердился Покатигорошек:
— Полно мне с тобой шутки шутить, слишком долго я с тобой балую.
И ударил Змея Покатигорошек в третий раз и вбил его по самую шею в медный пол, взял свою булаву семипудовую и снес Змею семь поганых голов. Тут его жизнь кончилась.
Налетел ворон с воронятами, начал змеиные головы клевать. Покатигорошек схватил вороненка за ногу. Закричал ворон человечьим голосом:
— Отпусти, молодец, моего любимого сына, я тебе, что хочешь, сделаю.
— Принеси мне, ворон, живой и мертвой воды, а не то вороненку живому не быть.
Полетел ворон за тридевять земель, в тридесятое царство, в иное государство, достал живой и мертвой воды и принес Покатигорошку.
Отпустил Покатигорошек вороненка на волю.
Пошел Покатигорошек к медным воротам, снял своих старших братьев, брызнул мертвой и живой водой — стали братья целы, живы и веселы. Привел Покатигорошек братьев к родной сестре и говорит: — Братья мои родные, любимая сестра! Берите себе золотой казны сколько вам надобно, и пойдем домой к отцу с матерью.
И пришли они все домой здоровехоньки, стали дружно жить, отца с матерью кормить.
МОРСКОЙ ЦАРЬ И ЕЛЕНА ПРЕМУДРАЯ
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь с молодой женой. Детей у них не было. Очень они об этом печалились.
Вот поехал раз царь на охоту. Долго он по лесу бродил, красного зверя бил, лесную птицу теребил. Устал, истомился — пить захотел. Пить захотел, а воды нету. Стал он ручей искать — ручьи повысохли. Стал ключи искать — ключи завалены. Вдруг видит на лесной полянке круглое озеро, а в нем вода, как хрусталь чиста, как снег холодна. Не случилось у царя под рукой ни ковшика, ни чарочки; лег он на землю, припал к воде губами. Стал пить. Вода по всем жилочкам разливается, силушки придает. Напился царь, хотел встать — не тут-то было! Держит его кто-то за бороду, головы поднять не дает. Бился царь и так и сяк — не может вырваться. Вот он и говорит;
— Кто меня держит кто не пускает?! Отпусти! Милости прошу!
Заходила вода в озере волнами, загремел из воды голос страшный:
— Отпущу тебя царь — добрый человек, если отдашь мне, чего дома не знаешь.
Вот царь и подумал:
«Все я у себя дома знаю. Каждый гвоздик своими руками вбил!»
Да и дал слово водяному царю, что отдаст ему через пятнадцать лет, чего сейчас дома не знает.
Царь водяной отпустил его бороду.
Вот подъезжает царь к своему дворцу, невеселый, сумрачный. Все его забота берет: «Чего я дома не знаю?»
Подъехал к золоченому крыльцу. Выходит его встречать царица молодая с сыном на руках. Тут царь горько заплакал — вот чего он дома не знал!
— Ну, что делать?! Не век же тужить да плакать.
Вот они год живут, и другой живут, и пятнадцать лет живут. Вот и пятнадцать лет прокатились.
Призывает к себе царь Ивана-царевича.
— Так и так, — говорит, — сын мой любимый, Иван-царевич. Посулил я тебя водяному царю; надо тебе, сынок, к нему в службу пойти!
Опечалился Иван-царевич, да делать нечего. Взял Иванушка котомочку, — мать ему пирогов-шанешек напекла, молочка налила, — он в путь и отправился.
Шел-шел, навстречу ему бабушка-задворенка.
— Куда, Иван-царевич, путь держишь?
А он злой идет — на старушку как гаркнет:
— Куда хочу, туда и иду! Тебя, старая, знать не знаю и спрашивать не спрашиваю…
Поглядела на него бабушка-задворенка, ничего не сказала, мимо прошла.
Тут Ивана-царевича стыд взял. Был он молодец добрый, ну и стало ему совестно. Он назад повернул, старушку догнал.
— Прости меня, бабушка, что я тебе нагрубил. Горько мне, Ивану-царевичу, в службу к водяному царю идти.
— Ничего, Ванюша, — говорит бабушка-задворенка, — не печалься. Иди ты прямой дорогой — выйдешь к озеру. Прилетят туда двенадцать голубиц — двенадцать девиц. Отряхнут свои крылышки, сбросят свои перышки, станут в пруду плескаться. У всех крылышки, что снег белый, а у одной — пестренькие. Вот ты улучи минуточку, захвати их себе. Заберешь — тебе счастье, не заберешь — пропащая твоя голова!