— А что, пес, хочется тебе есть?
— Еще как хочется-то!
— Ну, пойдем со мной, я тебя накормлю.
Вот и пошли. Попадается им навстречу лошадь.
— Гляди на меня! — сказал медведь собаке и стал лапами рвать землю. — Пес, а пес!
— Ну что?
— Посмотри-ка, красны ли мои глаза?
— Красны, медведь!
Медведь еще сердитее начал рвать землю.
— Пес, а пес! Что шерсть — взъерошилась?
— Взъерошилась, медведь!
— Пес, а пес! Хвост — поднялся?
— Поднялся.
Вот медведь схватил лошадь за брюхо — лошадь упала наземь. Медведь разорвал ее и говорит:
— Ну, пес! Ешь сколько угодно. А как приберешь все, приходи ко мне.
Живет себе собака, ни о чем не тужит; а как съела все да проголодалась опять, побежала к медведю.
— Ну что, брат, съел?
— Съел, теперь опять пришлось голодать.
— Зачем голодать! Знаешь ли, где ваши бабы жнут?
— Знаю.
— Ну пойдем: я подкрадусь к твоей хозяйке и ухвачу из зыбки ее ребенка, а ты догоняй меня да отнимай его. Как отнимешь, и отнеси назад; она за то станет тебя по-старому кормить хлебом.
Вот ладно. Прибежал медведь, подкрался и унес ребенка из зыбки. Ребенок закричал, бабы бросились за медведем, догоняли-догоняли и не могли нагнать, так и воротились; мать плачет, бабы тужат. Откуда ни взялась собака, догнала медведя, отняла ребенка и несет его.
— Смотрите, говорят бабы: — старый-то пес отнял ребенка!
Побежали навстречу. Мать так уж рада-рада:
— Теперь, — говорит, — я эту собаку ни за что не покину!
Привела ее домой, налила молочка, покрошила хлебца и дала ей:
— На, покушай!
А мужику говорит:
— Нет, муженек, нашу собаку надо беречь да кормить: она моего ребенка у медведя отняла, а ты сказал, что у нее силы нет!
Поправилась собака, отъелась.
— Спасибо, — говорит, — медведю! Не дал помереть с голоду.
И стала медведю первый друг.
Раз у мужика была вечеринка. На ту пору медведь пришел к собаке в гости:
— Здорово, пес! Ну, как поживаешь — хлеб поедаешь?
— Не житье, а масленица! — отвечает собака. — Чем же тебя потчевать? Пойдем в избу; хозяева загуляли и не увидят, как ты пройдешь; а ты пройди в избу да поскорей под печку. Вот я что добуду, тем и стану тебя потчевать.
Ладно, забрались в избу. Собака видит, что гости и хозяева порядком перепились, и ну угощать приятеля. Медведь выпил стакан-другой и поразобрало его. Гости затянули песню, и медведю захотелось; стал свою заводить, а собака уговаривает:
— Не пой, не то беда будет!
Куда! Медведь не утихает, а все громче заводит свою песню. Гости услыхали, вой, похватали колья и давай бить медведя; он вырвался — да бежать, еле-еле жив уплелся.
Была у мужика еще кошка; перестала ловить мышей, и ну проказить: там посудину разобьет, там молоко прольет. Мужик прогнал кошку из дому, а собака видит, что она бедствует без еды, и начала потихоньку носить к ней хлеба да мяса. Узнала про это хозяйка, принялась собаку бить, била-била, а сама приговаривала:
— Не таскай кошке говядины, не носи кошке хлеба!
Вот дня через три вышла собака со двора и видит, что кошка совсем с голоду издыхает.
— Что с тобой?
— С голоду помираю; поту да и сыта была, покуда ты кормила.
— Пойдем со мной.
Вот и пошли. Приходит собака к табуну и начала копать землю лапами, а сама спрашивает:
— Кошка, а кошка! Что глаза мои — красны?
— Ничего не красны.
— Говори, что красны!
Кошка говорит:
— Красны.
— Кошка, а кошка! Что шерсть — ощетинилась?
— Нет, не ощетинилась.
— Говори, что ощетинилась!
— Ну, ощетинилась.
— Кошка, а кошка! Что хвост — поднялся?
— Ничего не поднялся.
— Говори, что поднялся!
— Ну, поднялся.
Собака как бросится на лошадь, а лошадь как ударит ее задом — у собаки и дух вон!
МОРОЗКО
У старика и старухи были три дочери. Старшая дочь доводилась старухе падчерицей, оттого старуха ее не любила, с раннего утра и до вечера ее журила и нарочно утруждала бедняжку работою. Падчерица должна была подниматься до свету: она и дрова и воду носила, и печку топила, и полы подметала, и скотине корм задавала. Но старуха и тут была недовольна и на Марфушу то и дело ворчала: экая ленивица, экая неряха, и голик-то не у места, и ухват не так поставлен, и в избе-то сорно. Девушка молчала и плакала. Она всячески старалась приноровиться к мачехе и угодить ее дочкам, но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, ссорились с нею и нередко доводили до, слез: то им и любо было! Сами они просыпались поздно, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались, а за работу садились, когда пообедают.
Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери. Он любил ее за то, что была послушная, работящая, никогда не упрямилась, никому не перечила — что заставят, то и делает; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха — ворчунья, а дочки ее — ленивицы и упрямицы.
Вот наши старики стали думу думать: отец — как бы дочерей пристроить, а мачеха — как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику: