– Может, тебе помочь? – спросил Шамплен, когда Альберта начала нарезать кусок сала.
– Ты будешь помогать мне на кухне? Где это видано, чтобы мужчина месил тесто! – отозвалась Альберта шутливо, хотя на самом деле предложение мужа ее возмутило.
– Табаруэт! Нарезать сало не всегда легко. Да и нож у тебя тупой. Давай я хотя бы наточу его!
Альберта с улыбкой протянула Шамплену нож. Она достаточно хорошо знала своего супруга, чтобы понять: если он задержался в кухне надолго, значит, им предстоит разговор.
– У тебя нет других дел? – ласковым тоном поинтересовалась она.
– Пожалуй, что и нет, – отвечал Шамплен, правя нож о точильный камень. – Тут хорошо – тепло и пахнет приятно… В будни мы мало времени проводим вместе… Кстати, зря мы отпустили малышку на прогулку в такой холод! Когда я сказал об этом Сидони, она рассмеялась мне в лицо!
– Анатали захотелось выйти на улицу. Снегопад закончился, и я разрешила. Девочка четыре дня просидела взаперти, не считая той недели, когда она жила у Жасент! Шамплен, я прекрасно понимаю, что тебя беспокоит…
Поддерживая руками живот, Альберта неловко присела на стул. Можно было подумать, что она улыбается кому-то невидимому, находящемуся далеко, по ту сторону запотевших оконных стекол.
– Ты боишься, что скажут люди в деревне, когда увидят нашу крошку, – вздохнула она. – Однако подумай сам: когда мы давали объявления в Le Colon и другие газеты, когда разыскивали ее, наши соседи наверняка их читали.
– Но ведь в них не было написано, что речь идет о ребенке Эммы!
– Я с тобой согласна. И все же беспокоиться нам пока рано. Никто ничего не знает о девочке; Пьер попросил Жозюэ Одноглазого никому не рассказывать ни о поездке в Сент-Жан-д’Арк, ни о цели этой поездки. Одноглазый человек угрюмый, зря болтать не станет.
– И все-таки нам придется познакомить девочку с людьми, повести ее на мессу. Может, все-таки скажем, что она – моя внучатая племянница и мы ее удочерили? Мои братья и сестры разъехались по всей провинции, и никто ничего не сможет проверить. Вот, держи свой нож, теперь он режет, как бритва!
– Спасибо!
Их пальцы соприкоснулись. Супруги улыбнулись друг другу, радуясь взаимопониманию и нежности, которые все-таки установились между ними после многих лет, прожитых бок о бок, но так и не принесших счастья.
– Шамплен, это было бы ошибкой! Девочка должна занять в семье подобающее ей место. Она – наша внучка, и мы не можем говорить людям что-либо другое. Поверь, это будет неприятно, но быстро пройдет. Несколько дней сплетники почешут языки, а потом все забудется.
Альберта, не вставая, вернулась к своему занятию. Ее муж мрачно покачал головой:
– Все в деревне узнáют, что в ранней юности Эмма согрешила. Люди будут шептаться у нас за спиной. А некоторые – говорить про нее гадости, например, что она сама напросилась и сама виновата, что доктор сделал с ней такое… Но и это еще не все. Ты подумала об отце?
– Об отце? – переспросила Альберта.
– О том типе, который обесчестил нашу дочь, об отце Анатали! Пока я не узнаю, что его тоже уже нет на свете, не успокоюсь! Вполне вероятно, что он живет в Сен-Приме и мы видим его чуть ли не каждый день. В то время Эмма никуда из деревни не отлучалась. Так что, если у него не отшибло память, он, увидев маленькую девочку, цепляющуюся за твою юбку, узнает, что это – наша внучка, дочка Эммы, и сразу все поймет.
Альберта побледнела, перекрестилась и испуганно воззрилась на мужа.
– Господи, об этом я не подумала, – прошептала она. – Твоя правда!
Шамплен встал и, растроганный отчаянием жены, нежно ее обнял. Альберте на глаза навернулись слезы. Она прижалась щекой к его плечу.
– Ничего не бойся, жена! В любом случае, отец малышки не посмеет бахвалиться, а забрать девочку ему и в голову не придет. Я знать не хочу, кто этот мерзавец, потому что тогда ему не поздоровится. Ну же, угомонись! Не нужно было вообще тревожить тебя этим разговором, в твоем-то положении!
Шамплен погладил Альберту по животу, но тут же отдернул руку, смутившись оттого, что допустил вольность, чего раньше себе не позволял.
– Что-то я тут с тобой совсем раскис, – признался он. – Поговорим об этом за обедом. Жасент с Пьером часто советуют дельные вещи. А когда приедет Журден, спросим, что он об этом думает. Он полицейский и должен знать законы. Хотя иногда мне кажется, что этот парень немного с приветом.
– Что ты говоришь! Сидони нашла себе идеального жениха, такого, как ей нужно – покладистого, серьезного, обеспеченного.
Дыхание Альберты стало прерывистым, словно от нехватки воздуха, и она поднялась на ноги.
– Займусь-ка я лучше пирогом! Подбрось дров в печь, чтобы огонь был пожарче! Разговоры – это хорошо, только не забыть бы за ними приготовить обед…
Эти сетования не помешали Альберте прильнуть к груди мужа. Она чувствовала себя усталой и уязвимой, и когда он крепко ее обнял, постаралась забыть о своем недомогании. Шамплен сильный, он сумеет защитить семью, и ее он тоже защитит…
Глава 3
Сидони
Сен-Прим, на тропинке у озера, в тот же день
Держась за руки, Сидони с маленькой племянницей шли по тропинке. Освободившись наконец от вуали из облаков, ярко светило полуденное солнце. Заснеженные кроны деревьев, наметенные зимними ветрами сугробы – все сверкало, как в сказке.
– Все блестит! – восхищалась Анатали. – Красотища какая!
– Учись говорить правильно! И еще ты забыла поблагодарить дедушку, когда он угостил тебя мармеладом, – произнесла Сидони укоризненно.
– Я хотела это сделать, но у меня во рту была мармеладка.
– Вот хитрюга! Придумала отговорку. Но впредь ты должна быть вежливой, со всеми здороваться, говорить «спасибо», ничего не трогать без разрешения…
– Хорошо, тетя Сидони! Смотри, там какая-то чужая дама!
– Вижу, – вздохнула Сидони.
И надо же было им повстречать эту деревенскую сплетницу Брижит Пеллетье!
Она была вдовой и жила на улице Потвен со своим умственно отсталым сыном по имени Паком. Именно он и нашел тело Эммы во время наводнения.
– Ты ее знаешь? – тихонько спросила Анатали.
– Да! Будь послушной девочкой!
Сидони размышляла. Анатали живет в Сен-Приме уже две недели, но никто из местных жителей до сегодняшнего дня ее не видел. «Мы так и не решили, что говорить, если кто-нибудь о ней спросит, а Брижит наверняка засыплет меня вопросами!» – думала девушка, инстинктивно сжимая маленькую ручку племянницы.
Минут через пять они поравнялись с вдовой, и та остановилась с намерением поболтать. На сапожки она надела специальные ледоступы с шипами – чтобы подошва не скользила по льду.
– Здравствуй, Сидони! Я вот ходила к Артемизе. В следующем году они хотят взять в аренду мой луг. Думала поговорить с Жактансом о цене, да только он, оказывается, в Café. А кто эта красивая девочка? Наверное, родственница твоего жениха?
– Вовсе нет!
– Малышка, как тебя зовут?
– Теперь я – Анатали, а раньше была Мари! – похвасталась девочка.
– Надо же! Анатали? Та самая, о ком говорилось в объявлениях в прошлом году? Тогда это – ваша родственница, и очень близкая.
Сидони чувствовала себя так, словно ее приперли к стенке. Она решила: лгать ни к чему, новость все равно стремительно разлетится по деревне. Теперь она горько пожалела о том, что они с Анатали вообще вышли из дома.
– Мадам Брижит, мои родители на днях сделают официальное объявление. Речь идет о моей племяннице, поэтому…
– О твоей племяннице? – Соседка явно была озадачена. – Как же это может быть?
Сообразив, что вопрос поставил тетю Сидони в тупик, девочка решила помочь ей выйти из затруднения:
– Мою маму звали Эмма, но она умерла, и тетя Жасент приехала в Сент-Жан-д’Арк, чтобы меня забрать. Я взяла с собой своего котика Мими!
– Эмма… – срывающимся голосом повторила вдова. – Святые небеса, но сколько же ей было, когда она…
– Прошу, не говорите лишнего при ребенке, – резко перебила ее Сидони. – До свидания, мадам Брижит! Вы первая, кто узнал эту хорошую новость, и с вашей стороны будет очень мило, если вы позволите нам самим сообщить ее всем своим знакомым!
– И это ты называешь хорошей новостью? – пробормотала вдова, передергивая плечами. – Слава богу, что у меня нет дочки! А если бы была, мне бы точно не понравилось, если бы она выросла распутницей!
Анатали слушала ее вполуха – благо, сзади раздались знакомые голоса. Это были Пьер с Жасент. Они шли обнявшись, за ними по пятам бежал щенок. Они быстро помирились – хватило нескольких поцелуев и произнесенных шепотом слов. И теперь молодожены направлялись на семейную ферму, решив быть счастливыми несмотря ни на что.
Виктория[7], остров Ванкувер, в тот же день
Лорик Клутье посмотрел на металлический будильник своего соседа по комнате. Одна минута десятого… Молодой человек с ностальгией подумал о том, что в Сен-Приме сейчас полдень и церковный колокол отбивает двенадцать ударов. Знакомый до мелочей пейзаж, все укрыто свежим снегом – маленький холодный мирок на берегу скованного льдами озера… Здесь, на южной оконечности острова Ванкувер, зимы были мягкие и дождливые – уроженцу региона Лак-Сен-Жан было чему удивиться.
«Сегодня можно не спешить! – сказал себе Лорик, радуясь тому, что лежит на кровати в маленькой комнатке, где царит приятное тепло. – А раз так, это удобный случай написать семье!» Он натянул одеяла до подбородка и снова повернулся лицом к прикроватному столику. Там стоял портрет Сидони в дешевой рамке. Все шесть месяцев, которые прошли с тех пор, как он переехал, Лорик говорил всем, что это- фото его невесты. Предоставленный самому себе, он не только не исцелился от запретной любви к сестре-близняшке, но все глубже увязал в пучине несбыточных желаний и даже не пытался с ними справиться. Он без конца лгал – и родным, и товарищам по работе.
В сентябре Лорик нашел работу на крупной стройке на одной из городских окраин. Рабочих, занятых возведением масштабного сооружения, расселили в металлических бараках с более чем скромной меблировкой – по двое и по трое в комнате. Зарплаты хватало и на обильные возлияния по воскресеньям, и на покупку табака и продуктов, чтобы утром было чем позавтракать. Не обошлось и без «амуров»: Лорик завоевал расположение одной яркой девицы – симпатичной, но немного вульгарной. Волосы у Доры были обесцвечены и подстрижены по моде, и она красила губы красной помадой. Поначалу Лорик даже принял ее за проститутку. Узнав об этом, она, конечно же, рассердилась, но таких красивых парней, как Лорик, быстро прощают…
Этой ночью он хорошо выспался, а потому думать о Доре было особенно приятно. Благодаря ей Лорик научился быстро получать удовольствие и постиг тайны женского тела.
«Надо же! Ты до сих пор девственник!» – прыснула Дора со смеху во время их первой близости.
Лорик оказался прилежным учеником и так часто проявлял по отношению к ней собственнические чувства, что Дора не смогла остаться к нему равнодушной и даже стала грезить о любви. Временами, когда пора было одеваться, она затягивала его, полуголого, обратно в постель и гладила по плечам и спине, любуясь рельефными мускулами. Но сближало их не только это. Дора тоже была уроженкой Квебека и не насмехалась над его акцентом, потому что и сама говорила так же, – при том, что в этом регионе Канады население было преимущественно англоязычным.
«Сегодня у нас свидание! Табаруэт! Дора, наверное, в меня втюрилась – сказала, чтобы я приходил, когда захочу…»
И снова взгляд его серо-зеленых глаз остановился на фотографии Сидони.
– В каждом письме ты перечисляешь достоинства этого болвана-полицейского, за которого собираешься выйти замуж – только бы меня позлить!
Лорик крепко выругался и, разжигая тем самым свой гнев, стал вспоминать, что именно написала ему сестра. Мы с Журденом ужинали в «Château Roberval». У нас столько чудесных планов на будущее! Или еще: Надеюсь, ты тоже кого-нибудь встретишь – женщину, о которой мечтаешь, которая сделает тебя счастливым, потому что я наконец по-настоящему счастлива – после всех ужасов, которые нам довелось пережить в прошлом году.
Лорик разозлился еще сильнее, но потом смягчился, вспомнив другое письмо, полученное им 30 декабря. Жасент на трех страницах рассказывала о том, как они с Пьером разыскали Анатали. Приезд девочки в Сен-Прим был описан в самых ярких красках – он даже уронил слезу. «Скоро они пришлют мне фото малышки», – подумал Лорик.
Все, что было в нем хорошего, всколыхнулось в его измученной душе и поднялось на поверхность. Лорик представил, как возвращается в родной дом – веселый и заботливый дядюшка для маленькой племянницы. Как они играют вместе, как весной он показывает ей новорожденных ягнят… Он, как и прежде, не жалея сил помогает по хозяйству отцу, а как только представится случай, – то и матери… Его мысли обратились к Альберте, такой красивой, бесстрашной и нежной.
«Боже правый, насколько я помню, маме в марте рожать! С ней может что-нибудь случиться, а меня даже не будет рядом… Нет, это невозможно! Я увижу ее, живую и здоровую, через год или два. Но не раньше… Раньше – нельзя!»
Расстояние, тяжелая работа, приятельские отношения со сверстниками и мужчинами постарше – ничего не помогало, от страсти к Сидони некуда было деться. Желая защитить ее от собственного безрассудства, Лорик пообещал себе, что останется на острове Ванкувер столько, сколько потребуется.
На ферме Клутье в тот же день, в час пополудни
Обед подходил к концу. Жасент и Сидони убирали со стола, стараясь по мере сил помочь матери. Растроганная такой заботой, Альберта для виду попыталась было возразить:
– Девочки, я же не сахарная! Когда вас нет, я точно так же управляюсь по дому и чувствую себя прекрасно.
– Никто в этом не сомневается, жена, но сегодня отдохни, раз выпал такой случай, – сказал Шамплен. – Скоро у тебя работы прибавится – с четырехлетней малышкой и новорожденным на руках!
– Анатали будет мне помогать! Она, моя крошка, уже это делает. Вчера поставила чистую посуду в буфет. Когда придет время, она, конечно же, сможет качать колыбель.
Девочка, которую усадили на стул с положенной поверх него подушкой, молча кивнула. Если бы на десерт Альберта не пообещала ванильный флан, Анатали уже ушла бы играть с тряпичным мячиком, сшитым для нее Сидони. Пока девочка сидела на месте, в ее детском уме, развитом не по годам, вертелись новые слова – непонятные, окруженные ореолом тайны. Слово «распутница», услышанное от Брижит Пеллетье, и «репутация», которое дедушка трижды повторил за обедом… Была еще «колыбель», но это слово не показалось Анатали особенным.
Словно вдогонку ее наивным размышлениям, Шамплен буркнул:
– Вот Голгофа! Лучше бы вдова Пеллетье осталась в неведении! И зачем ты только с ней заговорила, Сидо!
– Не расстраивайтесь из-за этого, тесть, – проговорил Пьер негромко. – Пусть люди думают что хотят. То, что вы приняли Анатали в свою семью, делает вам честь.
– Тише! – одернула их Жасент. – Хватит об этом. Вы и так уже много чего наговорили.
– Она маленькая, мало что понимает, – возразил Шамплен.
– Я в этом не уверена, – вмешалась в разговор Сидони. – Жасент дело говорит: такие темы за столом не обсуждают.
С упреком взглянув на мужчин, она подала им чашечки с пудингом.
– Анатали, когда поешь, я разрешаю тебе поиграть немного в моей мастерской, тем более что я заперла там твоего кота, – сказала Сидони. – И осторожнее с печкой, она очень горячая. На диване вам с Мими будет хорошо и удобно.