Переход России от авторитарного режима к демократии оказался весьма болезненным. Россия на короткое время стала самой свободной страной в мире. Последнее признавал и лидер большевиков – Ленин. После февральской революции начался процесс перерастания поляризованной партийной системы в многопартийную систему с ограниченным плюрализмом. Процесс этот проявился не только в сокращении числа реально действовавших партий, но и главным образом – хотя бы во временном усилении роли центризма в политической жизни страны в целом и во внутренней жизни ведущих партий путем сдвига идейных позиций к центру политического спектра и полному устранению из него крайне правых сил. Проявлением этого процесса стала также попытка создания общего пространства «гражданского согласия» через формирование правительственных коалиций и отработку базисных принципов общественного устройства.
Однако демократическая альтернатива, в течение восьми месяцев 1917 г. успевшая трансформироваться из либерально-демократической в радикально-демократическую, не осуществилась. Слишком тяжелым наследием для новой России оказалась мировая война, а также многолетний острейший кризис системы, не преодоленный падением самодержавия, а в чем-то даже усиленный этим актом. Резкое усиление радикализма, а порой и прямого озлобления масс, соединенного с пережитками традиционного общинно-уравнительного массового сознания, сделало нереальной либерально-демократическую альтернативу, связанную с формированием стабильного политического режима и гражданского общества.
Большевики сумели решительно оседлать революционно-анархическую стихию для захвата власти и осуществления своей идеологической доктрины. Страна на долгие годы была обречена на существование авторитарного, а со временем и тоталитарного режима, хотя, безусловно, данные десятилетия не стали периодом всеобщего смирения и послушания. Идейный плюрализм, воплощавший традиции русской общественной мысли предыдущего столетия, не мог получить политического выражения в рамках сложившейся в СССР системы. Попытки внесистемного оппонирования властям приводили к конфликту системы и человека, в котором человек неизбежно становился жертвой. Впрочем, чтобы стать жертвой достаточно было лишь подозрения в нелояльности системе, малейшего намека на неверность «генеральной линии», идеологии правящей партии или вождю лично. Люди мыслящие и творческие неминуемо нарушали границы дозволенного, выбивались из общего строя. Система облекала их в образ «врагов народа» и противопоставляла мобилизованным рефлексирующим массам строителей коммунизма.
Вместе с тем система тоже нуждалась в них – людях беспокойных и ищущих, торопящих прогресс, обеспечивающих военную и идеологическую конкурентоспособность государства на международной арене. Эти люди находили себе применение в сферах, где творчество было профессиональной функцией, задачей, – составляли так называемую творческую и научно-техническую интеллигенцию. Сталин локализовал и поставил под контроль их деятельность, заперев в «шарашки» и «творческие союзы». Но уже «оттепель» 50–60-х годов XX в. породила уникальное общественное явление: дискуссии «физиков» и «лириков» – идейное и эмоциональное состязание молодежи в творчестве, которое разрушало тоталитарность и догматизм и неизбежно имело политические последствия.
Во второй половине 60-х годов ХХ в. система скорее инстинктивно, чем сознательно, «подморозила» страну. Однако в силу целого ряда факторов эти заморозки имели неожиданные последствия: система оказалась способна контролировать скорее формы, нежели содержание общественной (и не только общественной) жизни в стране.
Во-первых, открытая критика сталинизма и разрушение машины массовых репрессий, освобождение политзаключенных и их частичная реабилитация в период «оттепели» имели важным последствием пробуждение политической активности вне партийных и прочих «общественных» структур. Расстрел новочеркасских рабочих в 1962 г. и бульдозерная атака на художественную выставку не могли остановить этот процесс. Нарождавшееся диссидентское движение можно было замолчать, загнать в подполье, окрестив антисоветским, но нельзя было представить его участников врагами народа, и было бесполезно и даже рискованно искать у народа поддержки в их травле. Более того, общество стало главным потребителем продукции диссидентского «самиздата»: произведений М. Булгакова, И. Бродского, А. Солженицына… Идеологи диссидентства – А. Д. Сахаров, А. И. Солженицын и Р. И. Медведев – продолжили традиции русской общественной мысли в поисках ответов на вопросы об исторической судьбе и путях развития России в рамках соответствующих парадигм: либерально-западнической, почвеннической и социалистической. Разгром диссидентского движения в конце 70-х годов ХХ в. не перечеркнул его опыт и значение как предтечи современной многопартийности. Тактика и идеологические разработки были приняты на вооружение неформальным движением.
Во-вторых, «оттепель» 50–60-х годов ХХ в. породила прецеденты массового нонконформизма, более того, нонконформизм стал своего рода модой двух последующих десятилетий, меняясь лишь в формах проявления и причудливо преломляясь в поведении и культуре различных социальных слоев. «Физики» и «лирики» не исчезли, а составили поколение шестидесятников – поколение, аккумулировавшее, но не реализовавшее огромную энергию. Молодежь 70-х, хотя и была «охвачена» системой многочисленных «самодеятельных» общественных организаций, но все больше тяготела к андеграунду, охотно впитывая «тлетворное влияние Запада». Этому способствовала информационная революция. С одной стороны, советское информационное пространство объективно перестало быть закрытым. Западные радиостанции стали альтернативным источником информации для советских людей, что уже в середине 70-х годов ХХ в. нашло подтверждение в устном народном творчестве: «Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-Би-Си». С другой стороны, в стране формировалась и получила широкое распространение альтернативная, неформальная, деидеологизированная культура. Барды, шансон и рок не конкурировали с министерством культуры и творческими союзами в борьбе за умы и сердца граждан, поскольку были востребованы и порождены самим обществом. Гонения на авторов и исполнителей приводили к ещё большей популяризации их творчества и бумерангом били по Системе, вели ко всё большей потере доверия к властям со стороны граждан. Миллионы советских людей стали сопричастны своеобразной культурной оппозиции Системе.
Кроме того, особенностью данного периода стала персонификация ответственности руководителя за принимаемые им решения как политического, так и социально-экономического характера. Характерной чертой явилось привлечение общества в качестве контролирующей (1960–1984 гг.) и направляющей (1985–1990 гг.) силы в формировании основных форм и способов реализации государственных реформ.
В-третьих, наряду с информационно-культурным сложился и другой андеграунд – социально-экономический. Имеется в виду не столько теневая экономика, значительно выросшая в 1970-е гг., сколько система горизонтальных межличностных связей, ставшая реальной альтернативой официальной, формализованной системе распределения благ. Неформальные отношения были мотивированными и устойчивыми. Причем, постепенно и эти горизонтальные связи локально структурировались: например, в стране резко выросло число любительских клубов и ассоциаций, не идеологизированных и объединявших граждан, имевших общие интересы, далекие от интересов государства, и осознавших необходимость организации для их действенной защиты.
Именно эти структуры, наряду с молодежными и правозащитными неформальными кружками, группами и клубами, стали первым источником партогенеза в конце 1980-х гг. Их приход в политику, спровоцированный призывом М. С. Горбачева к общественной поддержке перестройки, и на волне гласности и демократизации был столь массовым и масштабным, что для обозначения данного явления понадобился специальный термин – «неформальное движение».
Неформальное движение было откровенно протестным и антиноменклатурным. Взгляды большинства активистов представляли собой гремучую смесь устремлений к социальной справедливости и к свободе в либеральной версии. Не случайно первые протопартийные структуры, выросшие в 1987–1990 гг. преимущественно на базе неформального движения, имели откровенно антикоммунистический («Демократический Союз» и Демократическая партия) или социалистический характер (например, Социал-демократическая Ассоциация), порой сочетая одно с другим.
Общественные инициативы на рубеже 1980–1990-х гг. развивались в разнообразных формах: во-первых, в виде добровольческих организаций, обществ и структур, таких как комитеты матерей, ветеранов, клубов по интересам и т. п.; во-вторых, в качестве инициативы отдельных граждан, что выражалось, прежде всего, в письмах и обращениях с предложениями политического и социально-экономического реформирования, жалобах на местные партийные, государственные и хозяйственные органы и т. д.; в-третьих, в форме разнообразных народных комиссий и комитетов, созданных при местных органах власти.
С развитием кризиса внутри КПСС одним из его знаковых симптомов стало появление дискуссионных клубов, в которых объединились коммунисты, выступавшие за обновление партии и партийной идеологии. Взаимный интерес неформалов и участников дискуссионных клубов друг к другу привел к их идейному и организационному сближению, в результате которого, с одной стороны, произошла идейная радикализация и активизация партклубов, а с другой – неформальные структуры вышли на качественно новый уровень, опираясь на знания, компетентность и опыт коммунистов-обновленцев. Именно под влиянием партклубов и в результате слияния с ними неформальное движение трансформировалось в «Демократическое» с отслоением ряда течений иной идеологической ориентации: почвенной (национал-традиционалистской) и неосоциалистической.
Политическое оформление идейного раскола в рядах КПСС произошло в период между XIX партийной конференцией и XXVII съездом в процессе работы над проектами новой программы партии. Именно тогда оформилась «Демократическая платформа в КПСС», на базе которой в 1990 г., после открытого столкновения с консерваторами и Горбачевым на XXVII съезде КПСС, была основана Республиканская партия, изначально стоявшая на социал-либеральных позициях. Параллельно в стране шло оформление неокоммунистических организаций, имевших как столичное, так и региональное происхождение. Крупнейшей и, как оказалось, наиболее перспективной организацией общенационального уровня стала выделившаяся в составе КПСС Коммунистическая партия РСФСР (с 1992 г. – КПРФ).
Таким образом, кризис и последующий распад КПСС стал вторым источником партогенеза в России на рубеже 1980– 1990-х гг., а новорожденная российская многопартийность конца ХХ в. представляла собой уникальное историческое явление. Рождение партий не обуславливалось никакими законами, а было результатом живого творчества элит. Структуризация партий, их идейно-политическое самоопределение и позиционирование, гибкость и степень активности во многом зависели от политической конъюнктуры и решений собственных лидеров. Эти обстоятельства, а также отсутствие правил взаимодействия и законных возможностей полноценного участия в политическом процессе – главные причины пресловутой неполноценности партий в 1990–1993 гг.
Вместе с тем именно в эти годы в целом сложилась самобытная модель партийно-политического спектра, включающая четыре сектора согласно идейно-политической идентификации российских партий: социалистический, либеральный, консервативный и традиционалистский, что позволяет говорить об идеологической преемственности современной российской многопартийности.
На рубеже 1980–1990-х гг. влияние на общество партийных и идеологических органов значительно снижается и постепенно прекращается. Новым проявлением участия общества во взаимоотношениях с государственным руководством разного уровня стало протестное движение. Экономические требования, выдвигаемые как отдельными жителями России, так и представителями общественных организаций в рассматриваемый период, явились основой для требований политических.
Опыт формирования многопартийной системы в 1994– 2017 гг. свидетельствует о том, что партии пока не стали полноценным политическим институтом – самостоятельным участником политического процесса. Тому есть как объективные, так и субъективные причины. Но как минимум три обстоятельства актуализируют изучение современной многопартийности и позволяют говорить о будущем российских партий без пессимизма.
Во-первых, это включенность России в мировое информационное, экономическое и политическое пространство, открытость, при которой, как убеждает международный опыт, даже попытка выстраивания авторитарной модели власти результативна лишь в форме вертикального социального контракта, предполагающего сохранение и развитие структур гражданского общества, идеологического плюрализма и многопартийности. Правда в данной модели политической системы партии имеют, скорее, инструментальное назначение, но это не лишает их исторической перспективы.
Во-вторых, современные российские партии воплощают и продолжают традиции идейных поисков, присущие русской общественной мысли двух предшествующих веков. Независимо от возможностей политической конкуренции партии продолжают выполнять идеологическую функцию. Причем на первый план выходит не глубокая и систематическая программная деятельность, продукты которой, к сожалению, вызывают интерес лишь у специалистов, а выработка и представление вниманию общества вариативных решений, основанных на иных идеологических подходах, публичная оценка деятельности властей, инициирование содержательных дискуссий по злободневным вопросам, ведение просветительской деятельности. Последнее особенно актуально ввиду того, что участие в деятельности партий остается открытым каналом политической самореализации для российской молодежи, альтернативой которому являются, к сожалению, лишь радикальные движения и организации.
В-третьих, специфика расстановки политических сил в России начала ХХI в., как и начала ХХ-го, заключается в противостоянии власти и оппозиции. Особенность современной многопартийности заключается в устойчивости противостояния так называемой «партии власти» и всех остальных политических сил – от политических партий до многочисленных общественных движений формального и неформального характера. Характерно, что оппозиция в России, по сути, вновь оказалась вне сферы принятия решений и процесса выработки стратегии и тактики развития страны. Каковы причины этого? Что готовы предложить политические партии и общественные организации и почему их потенциал остается почти не востребованным в современной России? Это вопросы, решение которых является одной из важнейших задач, стоящих перед российскими учеными-гуманитариями на современном этапе [4]. В какой-то степени они затрагиваются в последних главах данного учебного пособия.
Примечание
1. Шелохаев В. В. Многопартийность в России: общее и современное // Россия в новое время: единство и многообразие в историческом развитии. – М., 2000. – С. 117.
2. Власть и оппозиция. Российский политический процесс ХХ столетия. – М., 1995; История политических партий России / под ред. А. И. Зевелева. – М., 1994; Политические партии России в контексте ее истории. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1998; Политические партии России: история и современность. – М.: РОССПЭН, 2000.
3. Заславский С. Е. Российская модель партийной системы // Вестник Моск. ун-та. Сер. 12. Социально-полит. исследования. – 1994. – № 4; Салмин А. М. Партийная система в России в 1989–1993 гг.: опыт становления. – М., 1994.
4. Фролов А. А. Общество и российская федеральная власть в 1990-е годы // Современный научный вестник. – 2017. – № 6. – Т. 1. – С. 105–107.
Глава 1
Системный политический кризис в начале ХХ в.: власть и оппозиция
Целевая установка модуля состоит в выявлении характера основных политических сил, действовавших в начале XX в. на российской политической арене и пытавшихся в той или иной степени воздействовать на власть, навязывавшую обществу свои правила игры. Перманентный прессинг власти по отношению к обществу порождал соответствующие обстоятельствам формы противодействия оппозиционных сил, которые лишь в редких случаях направляли свою деятельность на поиск компромисса с властью [пример тому – либеральное движение начала века]. Вот почему в России, несмотря на то, что под благотворным влиянием реформы 1861 г. и последующих преобразований, произведенных «сверху», уже четыре десятилетия шел «снизу» процесс становления гражданского общества, все-таки успех сопутствовал, как правило, силам радикальной оппозиции [и «слева» и «справа»], которая оформилась достаточно быстро и действовала весьма активно.