Исходя из данной целевой установки, раскрытие содержания модуля предполагает рассмотрение трех проблем:
– левый радикализм в России: неонародники и социал-демократы;
– либеральное партии на путях реформаторской альтернативы;
– консервативные партии в России в начале ХХ в.: лидеры, идеология и практика.
1.1. Левый радикализм в России: неонародники и социал-демократы
Реформы «сверху», проведенные в 60–70-е годы ХIХ в., стимулировали процесс формирования движений и течений, ставших основой общенациональной оппозиции в начале ХХ в. в России. В ее сложной структуре нашлось место всем направлениям: самобытникам и националистам, славянофилам и западникам, консерваторам и либералам, эсерам и социал-демократам. И если в либеральной оппозиции присутствовало сознание недопустимости перехода от идейно-политической конфронтации к решению проблем насильственными методами, то в ее радикальных кругах, наоборот, тяготение к выше обозначенным методам и революционной практике возрастало.
Этому способствовало и то обстоятельство, что, как свидетельствуют многие авторы [1], ХХ в., насыщенный серьезными социально-политическими катаклизмами, совпал в истории левой идеи с конструктивной фазой ее развития, ибо в левой системе ценностей главным всегда было стремление к лучшей жизни, а не к такой организации общества, где свободное развитие каждого являлось условием свободного развития всех. Именно усилия левых партий и движений заставили в ХХ в. имущие и образованные классы, пусть даже из чувства самосохранения, считаться в какой-то степени с их интересами, и элитарная, преимущественно политическая демократия была расширена и в той или иной мере дополнена демократией социальной.
У российских левых в начале ХХ в. это проявилось в резко возросшей интенсивности теоретический деятельности, связанной с разработкой проектов социального прогресса для России, и активизацией в реализации революционных практик.
К сожалению, на всех этапах советской историографии партии эсеров было отказано в признании этого факта, как, впрочем, и в главном – в рассмотрении их версии социального переустройства России как конкурентно способной «пролетарскому социализму» большевиков. Характерно, что зарубежные исследователи (О. Г. Рэдки, М. Перри, М. Хильдермайер и др.) еще в 70-е годы ХХ в. были единодушны во мнении, что эсеры сумели создать теорию, оправдывающую устойчивость аграрного строя в отсталой капиталистической стране и тем самым завоевать симпатии трудящихся масс, более того, их проект представлен как альтернативный большевистскому [2]. На современном этапе отечественной историографии эту точку зрения развивает О. В. Коновалова и другие авторы [3]. Одновременно всесторонне прослежена связь эсеров и революционных народников.
Эсеровские организации оцениваются как прямые наследники классического народничества, которое возникло в 60-е годы XIX в. и достигло кульминации в 70-е годы. Массовое движение разночинской интеллигенции к «народу» в буквальном смысле слова принимало различные формы (устная пропаганда, переселение в деревню, индивидуальный террор) отличалось высокой степенью организованности. Строгая дисциплина, искусная конспирация были свойственны народническим организациям «Земля и воля» (1876 г.), «Народная воля», «Черный передел» (1878 г.). Достоинством советской историографии середины 50-х годов стало обстоятельное изучение фактической истории народнического движения. К историческим заслугам классического народничества стали относить: поиск почвенного, самобытного пути развития России; стремление сделать народ субъектом исторического творчества; создание прочных политических организаций и формирование особого типа личности, ориентированной на приоритет общественных ценностей. Идею особого исторического пути страны в наиболее развернутом виде сформулировал Александр Герцен. Осмысливая опыт европейских революций середины XIX в., крайне негативно квалифицируя его, он сформулировал концепцию иного варианты развития России: «Нам нечего заимствовать у мещанской Европы…». «Я чую умом и сердцем, что история толкается именно в наши ворота» [4]. Главным гарантом истинно национального, почвенного варианта он считал мощную общинную традицию. В общине могло произойти освобождение личности «без фаз европейского развития». Поэтому задачу духовной элиты он видел в том, «чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, плутая по неизвестным путям, развитие Запада. В естественной непосредственности нашего сельского быта, в шатких и неустоявшихся экономических и политических понятиях, в смутном праве собственности, в отсутствии мещанства и необычайной усвояемости чужого мы имеем шаг перед народами, вполне сложившимися и усталыми». Таким образом, народники продолжили начатой славянофилами поиск варианта развития, отвечавшего особенностям России, опиравшегося на национальную традицию.
Важным прогрессивным моментом в деятельности народничества было стремление сделать сам народ субъектом преобразовательского творчества. Это стремление в 60-е и 70-е годы приобрело формы «хождения в народ», т. е. создания крестьянских поселений. Известные успехи были достигнуты Я. В. Стефановичем, Л. Г. Дейчем, В. Н. Фигнер и Е. Н. Фигнер, А. И. Ованчиным-Писаревым. Несмотря на политическую наивность, это великое, массовое, почти повсеместное (в 43 губерниях) хождение в народ возвышало его участников и идеологов. Различными тактическими средствами, пропагандой (П. Лавров), немедленным бунтом (М. Бакунин), «заговорщической» деятельностью (П. Ткачев), народники пытались решить главную задачу – вовлечь в активную деятельность саму «почву», пробудить ее. И даже столь характерный для классических народников террор рассматривался ими как средство, порою последнее, крайнее, к которому приходилось прибегать в результате краха других, более «мирных» способов поднять мужика.
При этом народники смогли создать прочные организации, способные в сложнейших политических условиях противостоять царским спецслужбам. Это были «Земля и воля» 1863 и 1875 гг., «Народная воля» 1878 г. Последняя благодаря высокой дисциплине, конспиративному мастерству смогла осуществлять свою опасную деятельность около трех лет.
Классическое народничество обессмертило себя и плеядой ярких фигур, ставших по сути национальным достоянием. Можно обвинить их в наивности и утопизме, но нельзя не восхищаться самоотверженностью, готовностью к самопожертвованию, целеустремленностью. Собственная жизнь в их менталитете была далеко не самой дорогой ценой в борьбе за справедливость и социальное освобождение трудящихся. Это наглядно проявилось в народническом терроризме. В нем причудливо переплелись черты антигуманные и проявления высшего гуманизма. Террор действительно занимал весьма значительное место в деятельности народников на всех этапах данного движения. Апогеем же террористической активности стала деятельность «Народной воли». Ее акции приобрели громкую известность, а убийство «царя-освободителя» Александра II 1 марта 1881 г. стало рубежом в российской истории и кульминацией в развитии самого революционного народничества. Следует заметить, что народники даже тогда не считали террор единственным или главным тактическим средством. Считая в принципе аморальным всякое насилие над человеком, народовольцы отрицательно отнеслись к покушению на президента США Дж. Гартфилда: «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбе, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия» [5].
Отдавая отчет в мощи конкретно-исторических обстоятельств, которые вызвали тяготение к террору, довольно интенсивное его использование на всех этапах народнического движения, подчеркнем, что абсолютизация политического насилия «Народной волей» привела движение в его классической форме к историческому тупику. На это обратил внимание в свое время Г. В. Плеханов: «Народничество стояло в резко отрицательном отношении ко всякой государственной идее; народовольцы рассчитывали осуществить свои социально-реформаторские планы с помощью государственной машины. Народничество открещивалось от всякой «политики»; народовольцы видели в «демократическом перевороте» самое надежное средство социальной реформы. Народничество основывало свою программу на так называемых «идеалах» и требованиях крестьянского населения; народовольцы должны были обращаться главным образом к городскому и промышленному населению, а, следовательно, и отвести интересам этого населения несравненно более широкое место в своей программе. Ставом, в действительности «народничество» было полным и всесторонним отрицанием народничества» [6]. Дав образцы высочайшей духовности, народничество романтизировало террористическую традицию и, тем самым, значительно укрепило ее, за что, таким образом, и несет серьезную историческую ответственность.
Народнические организации возникали и в 80-е годы. Однако в конце 90-х годов они приняли название социалистов-революционеров (эсеров). Новым названием, зачастую, ассоциировавшимся позднее с «неонародничеством», предпринималась попытка, в известной степени, дистанцироваться одновременно, как от тактики народовольцев, так и от теории «малых, но живых дел» либеральных народников, объединившихся вокруг журнала «Русское богатство»; вместе с тем данным названием подчеркивалась приверженность идее социальной народной революции с участием многомилионного крестьянства, о котором «забывали» формировавшиеся марксистские комитеты социал-демократов. Крупнейшими из новых организаций стали «Союз социалистов-революционеров», «Рабочая партия политического освобождения России» (РППОР) и др. «Союз социалистов-революционеров» (1896 г.) во главе с А. А. Аргуновым возник в Саратове. Затем его организации появились в Москве, Петербурге, Казани, Орле. Зародыш «Партии социалистов-революционеров» или «Южной партии» возник в 1894 г. в Киеве (И. А. Дьяконов, Н. Н. Соколов, И. П. Дидровский). В 1897 г. было заявлено о создании партии, в программном Манифесте которой (1900 г.) отсутствовало упоминание о народничестве и терроре. Достаточно многочисленная для своего времени «Рабочая партия политического освобождения России» образовалась в 1899 г. в Минске, ставила в качестве первоочередной задачи борьбу за политическую свободу, в том числе – и посредством террора. Именно здесь появился и стал благодаря своей кипучей энергии и организаторским способностям известен Григорий Гершуни, «завербованный» «бабушкой» русской революции Екатериной Брешко-Брешковской.
Эсеровские организации возникли и в эмиграции: «Союз русских социалистов-революционеров» (1894 г.) в Берне и «Аграрно-социалистическая лига» (1900 г.) (В. М. Чернов и М. Р. Гоц). В самом начале XX века значительно активизировался процесс консолидации эсеровских организаций. В 1901 г. заявили о слиянии и создании единого Центрального Комитета «Союз социалистов-революционеров» и Южная партия. Позднее к ним присоединились бернский «Союз» и «Аграрно-социалистическая лига». Датой провозглашения партии социалистов-революционеров стал январь 1902 г. В третьем номере газеты «Революционная Россия» (1902– 1906 гг.), бессменным редактором которой стал В. М. Чернов, было помещено извещение о возникновении партии.
Факт ее образования скорее был декларацией, чем явью, ибо предстояла громадная работа по разработке партийной программы, обоснованию концептуальных и организационных основ движения с учетом новых реалий, что и произойдет позднее на I съезде партии социалистов-революционеров в конце декабря 1905 – начале января 1906 гг. и будет связано прежде всего с именем В. М. Чернова, а также с когортой энергичных, деятельных, самоотверженных людей. Живой и осязаемой связью между народниками 70-х и новым поколением была Екатерина Брешковская. Родившись в 1844 г. в семье черниговского помещика и уже в юности погрузившись в революционную деятельность, она пережила все перипетии народнической судьбы: «хождение в народ», арест, суд и пять лет каторжных работ, выход на поселение, побег, новый арест, новый суд и опять четыре года каторжных работ. В 1896 г., когда, наконец, закончились сроки всех ее каторг и ссылок, она оказалась среди совершенно новых людей, но не растерялась, энергично принялась собирать эсеровские силы [7]. «За границу шли вести: Бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодёжь к служению народу, крестьян и рабочих – к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений – к возврату на тернистый путь революции» [8], – писал в своих мемуарах В. Чернов. Одним из основателей «Аграрно-социалистической лиги» был Леонид Шишко, выходец из дворянской среды, офицер, оставивший военную карьеру. Вместе со своим товарищем предложил свои услуги земству в качестве народных учителей. Л. Шишко стал одним из ведущих авторов «Революционной России». Феликс Волховский, как и Брешковская, начинал с «хождения в народ». После трех лет тюремного заключения и одиннадцати лет ссылки в Сибири в 1889 г. бежал сначала в Америку, потом в Англию, где сблизился с местными социалистами. Вместе с другими эмигрантами он издавал «Летучие листки» «Фонда вольной русской прессы». С образованием Аграрно-социалистической лиги он становится ее членом.
Бесспорно, среди этой плеяды ярких личностей выделялся Виктор Михайлович Чернов (1873–1952 гг.), лидер и теоретик партии. В. Чернов продолжил теоретическую традицию народничества, представленную такими яркими именами, как В. Воронцов, Н. Даниельсон, С. Южаков и Н. Михайловский, бывший на рубеже XIX–XX вв. редактором общественно-теоретического журнала «Русское богатство» и пытавшийся дать оценку новым реалиям российской действительности. В. М. Черной неоднократно называл себя учеником Н. К. Ми-хайловского и продолжателем его идей. Николай Константинович Михайловский (1842–1904 гг.) развил в новых исторических условиях, когда «островки» капитализма уже были в России фактом – идею А. Герцена о преимущественно некапиталистическом развитии страны. «Положение России, – писал Н. Михайловский, – представляет пока действительно громадные выгоды: но, между прочим, потому, что мы позже других вышли на работу цивилизации и, как карлик на плечах великана, можем следить за причинами и результатами настоящего положения старой, многострадальной Европы, черпая из нее для себя уроки». И одним их уроков, воспринятых Черновым, вослед за Михайловским, было признание факта наличия капитализма в России. «Мы не сомневались, что капитализм в России развивается; мы искали только типические национальные особенности в характере этого развития». Не «быть или не быть капитализму, а как его встретить (курсив В. Чернова) – вот как для нас ставился в согласии с Михайловским вопрос». «Мы ведь не хотели ни в коем случае походить на сентиментальных народников, дорожащих консервативными формами патриархальной общины».
Чернов воспринял у учителя и главное: уже в ранней, гимназической юности «народ» был нашей религией», – писал он в воспоминаниях. Окончив гимназию, он поступил в Московский университет. Активная общественная деятельность, аресты, заключения, наконец, ссылка не позволили ему закончить образование. Но большой и неустанной работой над собой В. Чернов сформировался в человека большой эрудиции и оригинального мышления, который сумел пойти дальше своего учителя, плодотворно занимался философией. Его работы были отмечены вниманием солидных ученых. О его интеллектуальной самостоятельности свидетельствует отношение к марксизму. В. Чернов принадлежал к той генерации, которая почти поголовно «прошла» через марксизм. Он тоже испытал его влияние, но в отличие от многих своих ровесников никогда не считал себя сторонником марксизма, да и не был им. «Мы, не марксисты, прилежнее всего занимались именно Марксом. Мы считали тогда «вопросом чести» знать Маркса лучше, чем его сторонники. Это порой превращалось у нас в какой-то спорт. Мы должны были наизусть знать все самые «существенные» боевые цитаты, на которые приходилось опираться в спорах. Те, кто, как я, обладали хорошей памятью, порой «откатывали» Маркса по памяти целыми страницами. Молодые же марксисты все остальное отвергали» [9].