Там за столом сидела Параска. Маркел сел рядом и на её ладошку положил свою ладонь. Параска не стала вырываться. Так они долго сидели молча, улыбались. Рука у Параски была горячая-прегорячая, Маркелу стало радостно.
После пришла Нюська, сели ужинать. После все трое играли в бирюльки, говорили о чём ни попадя. Потом свеча стала догорать, Нюська ушла к себе через новую дверь, и Маркел с Параской тоже вскорости легли. Маркел опять попробовал обнять Параску, но она опять оттолкнула его да ещё обозвала медведем. Маркел затаился. Параска спала неспокойно, то и дело вскидывалась, а то даже ныла во сне. А Маркел заснуть боялся, потому что ему сразу начинала сниться Золотая Баба в бане – и там и хотела его засушить. И так всю ночь! Маркел весь извёлся, вставал, ходил в сени, четыре ковша кваса выпил. Да что квас, какое с него облегчение! А тут ещё опять в боку свело, хоть ты снова беги к ведьме. Да только, думалось, чего бежать, когда он через день и так к ведьме поедет, к самой знатной, самоедской, тьфу!
Глава 3
Утром Маркел проснулся оттого, что услышал, как в светлице кто-то шепчется. Потом мягко закрылась дверь, и уже только после этого Параска прошла за загородку и сказала, что явился Филька и хочет что-то сказать.
– Где он? – спросил Маркел.
– На крыльце, – ответила Параска. – Чтобы здесь не надышал.
Маркел усмехнулся и подумал, что не любит она Фильку, ох как не любит, а тут вдруг его принимала и даже о чём-то сговорилась с ним. И ладно! Маркел встал, оделся, сунул в рукав кистень и вышел.
Филька, как и было сказано, ждал на крыльце. Время было раннее, солнце ещё только всходило.
– С чем пришёл? – спросил Маркел.
– Это, сосед, не я пришёл, – ответил Филька, дыша перегаром, – а это тебе надо идти.
И замолчал, поджал губы.
– Говоришь загадками, – сказал Маркел.
Филька поморщился, ещё подумал и продолжил:
– Мы уже знаем, куда ты собрался. И к кому. И доехать ты туда доедешь, думаем, вон ты какой бугай здоровый, а вот вернёшься ли обратно? Я так прямо у Параски и спросил. Она сразу заохала! Хорошая тебе баба досталась, душевная…
Маркел поднял руку. Филька осёкся и сказал уже как можно кратче:
– Есть тут один человек на Москве, который всё про Золотую Бабу знает. Вот тебе с ним сперва поговорить бы, а уже после ехать.
Услыхав такое, Маркел замер, а потом осторожно спросил:
– Что это за человек?!
– Я его не видел, – сказал Филька. – Я только слышал о нём. На прошлой неделе, в четверг.
– От кого слышал? – строго спросил Маркел.
– От ещё одного человека, – нехотя ответил Филька. – Сидели, выпивали с ним. В нашем Никольском кабаке.
– И что он про Золотую Бабу говорил?
– Про Бабу ничего почти, а всё больше про царевича.
– Какого ещё царевича? – насторожился Маркел.
– Сибирского царевича, какого же ещё! – уже сердито сказал Филька. – Про того, который всё про Золотую Бабу знает. Потому что как не знать! Он же там у них царевич! Ему всё известно!
Маркел подумал и спросил уже такое:
– Что это ещё за царевич и как он здесь оказался? И у кого живёт?
– Царевич он как царевич, самый обыкновенный, сибирский, – сказал Филька. – Приехал он сюда за правдой. Его другой царевич, тоже наш, сибирский, побил, его казну разграбил и смеётся, а этот приехал к нам, поклонился своим царствишком и просит защиты от того недоброго царевича. Каждый день ходит в приказ, но дело стоит на месте. А ты ему пособи, и он тебе про Золотую Бабу всё расскажет.
– Чего же он в приказе не расскажет? – насмешливо спросил Маркел. – Ему там пособили бы ещё быстрей меня.
– Он им не хочет говорить, – ответил Филька. – Сказал, про это говорить нельзя, это великий грех. Поэтому он про неё и в приказе молчит, и на подворье, где остановился, тоже.
– А почему он тогда мне расскажет?
– А ты ловкий. Кого ни возьмёшь в расспрос, тот обязательно всё без утайки выложит. И так и тут бы попытаться. Этот царевич, мне сказали, он много не просит, он смирный. Но такой чудной! Водки совсем не пьёт, а только жуёт мухоморы, он их с собой привёз, сушёных, вот такой мешочек. И ходит в приказ…
Маркел насмешливо сказал:
– Мало ли кто чего в кабаке расскажет! Уж такое это место разговорное.
– Вот и я тогда наутро так подумал, – сказал Филька. – И не вспоминал почти неделю. А вчера вдруг слышу, что тебя опять в Сибирь отправляют, да ещё и искать эту Бабу, и сразу подумал: надо пособить! И опять пошёл в кабак и стал там спрашивать, помнят ли они, с кем я в прошлый четверг бражничал. А они говорят: «Нет, не помним, сколько здесь народу каждый день толчётся, аж в глазах рябит, а тут ещё подай тебе прошлый четверг!» А я говорю тогда: «А дам алтын!»
Филька замолчал и посмотрел на Маркела. Маркел сердито засопел, полез в кошель и выдал Фильке алтын. Филька радостно заулыбался и продолжил:
– И они сразу сказали, что это был Чурила Гребень, строгановский челядин со Строгановского же старого подворья, что на Покровке в Барашах.
– О! – с почтением сказал Маркел. – Строгановы! Крепкое семейство.
– И вхожее в Сибирь, – тут же прибавил Филька. – Что им царевича принять? Раз плюнуть. Ну, я и пошёл к ним. Вчера ночью. И дал там уже пятак!
– Н-у-у! – на растяжку повторил Маркел. – Пятак! Жирно будет!
– Ну и не дал я им пятак, – тут же согласился Филька. – А развернулся, и ушёл. И ничего не выведал!
Маркел вздохнул, дал пятак. Филька его забрал, продолжил:
– И вот я пришёл туда. Поговорил кое с какими людишками. И вот что оно оказалось: да, в самом деле, говорят, живёт у них давно, уже скоро год, сибирский царевич Агайка. Его другой их царевич, Игичка, у них там в Сибири разбил в пух и прах, и разорил, и теперь этот Агайка прибежал в Москву, поклонился своим царствишком и на Игичку жалуется, просит у нас защиты, каждый день ходит в приказ, а после вернётся, сядет и молчит. Ничего не говорит! Ни про своё царствишко сибирское, ни про Золотую Бабу, ни про что! А ведь по глазам видно, что всё знает! Но молчит. А вот ты бы к нему подкатился, про то про сё поговорил, про Сибирь бы чего вспомнил… А?
Маркел задумался, в голове вертелось много чего всякого, потом спросил:
– А где сейчас Строгановы?
– А это Максимово подворье, – сказал Филька. – Другим Строгановым туда хода нет. А сам Максим уехал в Нижний, а после дальше поедет, в Казань. Так что у него там, на его подворье, сейчас всем заправляет Василий Никитов сын Шпоня, дворский.
– Ладно, – сказал Маркел. – Тогда чего стоим? Айда!
– Куда? – насторожился Филька.
– Как куда? К Василию Никитову, куда ещё!
– Э… – начал было Филька.
Маркел сдвинул брови. Филька поправил шапку, и они пошли. Маркел шёл и думал, что зря он в это ввязался, мало ли что могут спьяну брякнуть… Но не останавливался, шёл. И у Фильки ничего не спрашивал. Также и Филька ничего не говорил, а только время от времени громко повздыхивал.
Глава 4
До старого строгановского подворья оказалось не близко – они прошли весь Белый город, вошли в Земляной, а всё равно идти оставалось ещё порядочно. Маркел посматривал по сторонам и вспоминал, слыхал ли он что-нибудь про Агайку, но ничего не вспоминалось, а только крутилось где-то близко в голове, и всё. Вот так! Маркел злился, шагал широко, Филька едва поспевал за ним.
Но вот они вошли наконец в Бараши, и там, наискосок от махонькой церквушки Введения Пресвятой Богородицы, показалось это самое подворье. Тын вокруг него возвышался толстый, здоровенный, также и ворота были дорогущие, обшитые медным листом. Маркел подошёл к ним и постучал в молоточек. Открылся глазок, оттуда строго зыркнули и также строго спросили, кто это такой явился. Маркел показал овчинку и назвал себя, а после, для верности, ещё прибавил, что он по Посольского приказа делу, открывайте. С той стороны ещё строже ответили, что хозяина нет дома, и потому не откроют.
– Вы что здесь, совсем очумели?! – сердито воскликнул Маркел. – А вот сейчас кликну земских стрельцов, они живо вам ворота высадят! А после Максим Яковлевич вернётся и вам ещё кнутов пропишет!
За калиткой засопели и сказали, что сейчас придёт дворский, Василий Никитич.
– Ладно, – сказал Маркел, – дворский так дворский, а пока откройте.
И открыли. Но пропустили только Маркела, а Филька остался за воротами. Да он дальше и не лез.
Пока Маркел входил во двор и озирался, а двор того стоил, подошёл строгановский дворский, Васька Шпоня, человек в годах, опасливый, и также опасливо спросил, что приключилось.
– Пока что ничего, – строго ответил Маркел. – Я здесь по посольскому делу, мне нужен царевич Агайка, или как он у вас правильно зовётся.
– Правильней он князь Агай Кондинский, – сказал Шпоня. И тут же спросил: – А что он натворил?
– Дела за ним пока что никакого нет, – ответил Маркел. – Пока что его нужно просто расспросить про всякое, а там уже будет видно.
– Эх! – в сердцах сказал Шпоня. – Я так и думал, что с этим мухоморщиком добра не будет.
И развернулся, и повёл к крыльцу.
На крыльце стояли сторожа. Шпоня махнул им рукой, они расступились и открыли распашные двери. Шпоня и Маркел вошли. Там уже даже в сенях горели свечи, а дальше было вообще светло как во дворе. Шпоня и Маркел поднялись на второй этаж, после на третий, там свернули, прошли ещё немного, Шпоня открыл дверь и пригласил входить. Маркел вошёл, закрыл за собой дверь и осмотрелся. Горница была почти пустая, только при одной её стене, на лавке, сидел невысокий щуплый человек и смотрел напротив, на огонь, горящий в маленькой печурке. А человек был вот какой: широколицый, курносый, стриженный в скобку, одетый как простой посадский. Маркел кланяться ему не стал, а только назвал себя, сказал, что он по делу из Разбойного приказа (тут он показал овчинку) и спросил:
– А ты Агай, князь Кондинский?
Агай, а это он и был, утвердительно кивнул. Потом улыбнулся. Но ни словечка не сказал! Тогда Маркел продолжил:
– Я завтра еду в Сибирь. По государеву делу. Могу, если надо, передать, кому скажешь, поклоны.
Агай опять улыбнулся, а после отвернулся к печке и снова стал смотреть на огонь.
– А могу не передать! – уже сердито продолжил Маркел. – Станут у меня про тебя спрашивать, а я скажу, что не слыхал о таком, скажу, не приезжал такой в Москву. И тебя там похоронят!
Но Агай и ухом не повёл. Маркел ещё подумал и сказал уже такое:
– Могу про тебя Аблегириму передать, князю Пелымскому.
И сразу понял: зацепило! Агай при этом имени в лице переменился… Но как ни в чём не бывало повернулся к Маркелу и равнодушным голосом спросил:
– А ты его разве знаешь?
– Знаю! – сказал Маркел. – Он вот такой здоровенный, на голове, на лбу, ремень узорчатый, на груди пансырь вот тут и вот тут золочёный, на поясе – кожи с чужих голов, с десяток. А городок у него на горе, там вокруг тын из вот таких брёвен толстенных, а за тыном хоромы.
Маркел замолчал, посмотрел на Агая. Тот думал снова притвориться, что ему и это всё равно, но не удержался и спросил:
– И ты что, там был, у него в хоромах?
– Был! – уверенно сказал Маркел, и даже ещё рукой махнул для верности. – И на кошме рядом сидел, и вашу грибную водку пил.
Агай усмехнулся, спросил:
– И что было дальше?
– Как что? – удивился Маркел. – Опьянел я, конечно, с непривычки и заснул. Проснулся далеко, в лесу, возле священной берёзы. И там Аблегирим хотел меня зарезать, но я увернулся.
– А дальше? – сразу же спросил Агай.
– А дальше я отрезвел, – сказал Маркел. – А ещё дальше я совсем проснулся, уже снова в хоромах. Там мы ещё немного попировали, а после мне дали лодку, и я поплыл куда мне было надо.
– Побожись! – сказал Агай.
Маркел перекрестился. Агай внимательно посмотрел на него, ещё немного подумал, а после спросил:
– Так это не ты ли на Ермаковой могиле татарского шамана саблей бил?
– Бил, да! И убил! – сказал Маркел.
– Нет, не убил, – с улыбкой возразил Агай. – Ты убежал тогда, а он поднялся и велел, чтобы за тобой не гнались. Ты, он сказал, сам к своей смерти прибежишь. Тебя, он сказал, убьёт Золотая Баба.
Услышав такое, Маркел онемел. У него язык к нёбу прилип! Но он всё же сдюжил, сглотнул ком и воскликнул:
– Брешешь ты! Ничего он тогда не сказал бы! Я же убил его! Я…
И дальше не смог говорить, замолчал. Агай усмехнулся и спросил:
– А про Золотую Бабу тоже брехня? Ты разве не к ней сейчас собрался? К ней! И вот она теперь тебя убьёт!
Маркел аж зубами заскрипел от злости, кинулся вперёд, к Агаю, схватил его за плечи, колотнул как грушу и спросил:
– Кто тебе сказал об этом?! Откуда ты это знаешь, куда меня послали?!
– А это всё вон оттуда, – ответил Агай и указал на печурку, в которой плясал огонь.
Маркел отпустил Агая, обернулся на печурку, ничего такого особенного не увидел и сказал уже почти уверенно:
– Брехня! Навьи чары! – И перекрестился, и уже почти спокойным голосом спросил: – Кто она такая, чтоб меня убить?!
– Ей скоро тысячу лет, – сказал Агай, – а она молодая на вид. Она вся огнём горит, она из золота. Она тоже вот так сидит перед огнём, люди носят ей ясак и спрашивают, как им быть, а она им отвечает. И как она им скажет, так они и делают, потому что эта Баба им как князь или даже как вам бог.
– Но-но! – строго сказал Маркел. – Бога не смей поминать, нехристь! А лучше сразу прямо говори, где ваша Баба прячется.
– Мне про это говорить нельзя, – сказал Агай.
– Тогда я велю тебя пытать, – сказал Маркел. – Тебя на дыбе уже поднимали или ещё нет?
– Уже поднимали, – ответил Агай.
– А на спицы тебя ставили?
Агай усмехнулся и ответил:
– Ещё нет. Но, думаю, я и на спицах тебе ничего не скажу.
– Почему?
– А зачем мне говорить? Что вы ещё у меня отнимете? Отнимать у меня уже нечего. Княжество у меня было, семь городков. Спалили! Войско у меня было, сто отыров и семь сотен ляков, всех побили. Жёнка у меня была, убили. Брат Косялим у меня был, убили. И сына Азыпку убили. А дочку нет, дочку чужим отдали, теперь она у князя Игичея в девках, он даже замуж брать её не стал, так просто тешится. Один я остался, и Максим Строган меня не слушает, смеётся надо мной. Зачем мне такая жизнь? Вели сразу казнить!
Маркел задумался. Агай смотрел на огонь. Маркел утёр губы, сказал:
– Ладно. Не хочешь ничего про Бабу говорить, не надо. Я её сам найду, закую в железа, сюда привезу и тебе покажу.
Агай тихо засмеялся, а после опять стал серьёзным, сказал:
– Я тебя предупредил. После на меня не сетуй!
Но Маркел только махнул рукой, развернулся и вышел. После спустился вниз, там Шпоня у него спросил, всё ли у Агайки по добру. Маркел на это промолчал, а только утвердительно кивнул и пошёл к воротам.
За воротами его ждал Филька. Маркел был зол как чёрт, Филька это сразу почуял и не стал ничего спрашивать. Так они всю обратную дорогу прошли молча, Маркел поскрипывал зубами, думал, что лучше бы он не ходил туда. Хотя, тут же утешливо подумалось, почему он должен верить, что этот шаман тогда остался жив и такую гадость ему нашаманил?! Он же шамана саблей разрубил, он это своими глазами видел. Р-раз – и пополам его! Вот как оно было. А теперь Агайка-пёс хочет его запутать, запугать, но мы-то знаем, что всё это ложь. Вот только откуда, думалось, Агайка мог узнать, куда и зачем Маркела посылают? И эта мысль не давала покоя, Маркел шёл скорым шагом и помалкивал, Филька опять чуть поспевал за ним.
Глава 5
Как только Маркел вернулся домой (а Филька остался во дворе), Параска сразу вышла из-за занавески и спросила, как сходилось.
– Сходилось хорошо, – сказал Маркел. – Допросил я этого Агая, поставил к кресту.
– Так он же некрещёный! – удивилась Параска.
– Перед Богом все равны, – строго сказал Маркел. – И он крест целовал и не кривил, поведал всё, что знал. Сказал, что Золотая Баба – это никакая не царица и даже не обычная живая баба, а деревянный чурбан золочёный, идолица, и никакой в ней силы нет, а есть одно только людское смущение. Тёмный вогульский народ к ней ходит, подносит ясак и перед ней его сжигает на костре, и всё.