Я знал кое-что о стране, именуемой Китаем (или Катаем), поскольку в библиотеке дона Хулио имелась книга о странствиях Марко Поло. Христофор Колумб, отправляясь в своё путешествие, надеялся добраться до берегов Китая, а сочинение Марко Поло взял с собой в плавание.
Серебро шло не только на покупку титулов: королевская пятина давала средства на непрекращающиеся войны, которые Мать-Испания вела в Европе. С этой целью серебро, добытое в шахтах на севере, доставлялось вьючными обозами в Мехико, где частично шло на чеканку монеты, а частично оставалось в слитках и переправлялось в Испанию с казначейским флотом.
Ежегодная перевозка слитков в Веракрус осуществлялось под охраной весьма солидных отрядов soldatos, и никакие разбойники не дерзали посягать на королевский груз. Однако на монетный двор металл поступал в течение всего года, множеством отдельных обозов, и обеспечить им всем надёжную охрану не имелось никакой возможности. Чтобы свести потери металла к минимуму, для разбойников устраивали ловушки в виде обозов-приманок. На мулов вместо серебра навьючивали мешки с землёй, а под видом индейцев-погонщиков в путь пускались вооружённые soldatos, готовые дать грабителям отпор.
— Но самое интересное, — сказал дон Хулио, — что в последнее время разбойники перестали нападать на обозы-приманки и совершают налёты только на караваны, действительно перевозящие серебро. Вице-король желает знать, в чём тут дело. Распорядок отправки караванов, и тех и других, разрабатывается на монетном дворе и развозится по рудникам специальными посыльными. Я подозреваю, что кто-то на монетном дворе продаёт эти сведения грабителям.
— А как насчёт посыльных?
— Маловероятно. На каждый рудник поступают отдельные, особые указания, причём доставляются они в запечатанных пакетах. Судя по тому, как действуют разбойники, они хорошо осведомлены относительно общего расписания движения обозов со всех рудников. А такими общими сведениями располагают только на самом монетном дворе.
— Значит, нам нужно отправиться туда и провести расследование!
Глаза мои вспыхнули при мысли о грудах серебра и золота, малой толике каковых вполне нашлось бы место в моих карманах.
— Да уж, послать вас туда было бы всё равно что поручить лисицам сторожить курятник. Нет, друзья мои, вы будете работать снаружи, на улицах, благо вам не привыкать. Помимо самого начальника монетного двора, который вне подозрений, есть только один человек, имеющий доступ к расписанию обозов. Вам надлежит выявить все его подозрительные контакты. Списки обновляются еженедельно, и ему прекрасно известно их содержание, поскольку именно он составляет отдельные графики для каждого рудника и рассылает их владельцам. После того как документы отправлены с посыльным, этот человек должен немедленно передать сведения сообщнику, который тоже помчится на север, в логово разбойников. Он может сделать это по дороге с монетного двора домой, под покровом ночи, или в крайнем случае утром, по пути на работу, иначе сведения попадут к бандитам слишком поздно. Полагаю, вы будете внимательно следить за этим подозрительным типом и выясните, как и кого он снабжает информацией.
Дон Хулио повернулся к Матео.
— Помогай Кристо в его наблюдениях. И держи наготове лошадей, чтобы немедленно последовать за злоумышленником, который повезёт добытую информацию на север.
Мы заверили своего наставника, что глаз не спустим со служителя монетного двора, после чего я добавил:
— Вы выглядите усталым, дон Хулио. Просто измотанным. Вам стоило бы на некоторое время отложить все эти хлопоты с туннелем и отдохнуть.
— Скоро я отдохну в могиле. Дожди усиливаются. С каждым днём уровень воды в городе поднимается.
— Неужели туннель не поможет?
— Вся беда в том, что строители изначально не следовали моим планам. Я пытался подлатать туннель в дюжине мест, но пока крепил и ремонтировал кладку в одном месте, пропитавшиеся водой, негодные глинобитные кирпичи обваливались в другом. Землетрясение, случившееся несколько дней назад, свело на нет годичную работу по расчистке завалов. А слышали вы о «пророке», вещающем, что туннель непременно должен рухнуть, ибо являет собой богохульное измышление еврея? Он даже не называет меня обращённым!
Я слышал о таком человеке, монахе-францисканце, который, вне всякого сомнения, сошёл с ума. Покинув обитель своего ордена, он сделался уличным бродягой, живущим на подаяние тех, кто опасался безумца. Землетрясения всегда наводили на людей страх, ибо в долине они были весьма разрушительны. После ряда сильных толчков монах принялся пророчить на главной площади, называя Мехико новым Содомом, который непременно будет разрушен гневом Господним. За сильными толчками последовали слабые, не такие уж опасные, но охваченные паникой люди толпами укрывались в церквях.
Как пристально мы ни наблюдали за чиновником монетного двора, но так и не сумели установить, каким образом секретные сведения о передвижении вьючных обозов с серебром попадали к разбойникам. Однако они, вне всякого сомнения, к ним попадали, поскольку ограбления происходили регулярно, и бандиты, похоже, всегда точно знали, когда и откуда двинется очередной караван мулов, груженных серебром.
Чем дольше мы наблюдали за служителем, тем больше сомневались в его виновности, хотя он один располагал необходимой преступникам информацией. Было точно установлено, что деловая почта вручалась им гонцу в запечатанных мешках. Вздумай он заглянуть внутрь, ему пришлось бы сломать печати, чего получатели, разумеется, не оставили бы без внимания. Подозреваемый жил уединённо, в скромном доме, и держал всего одного слугу. Мы с Матео глаз не спускали ни с него, ни со слуги, но не углядели ни единого случая, когда злоумышленнику представилась бы возможность передать информацию.
Матео отпустил бороду, я перестал подстригать свою. Опасаться того, что в нас опознают авторов пьес, о которых толковали в городе, не приходилось.
Раскрыть махинации преступников нам помог случай. Как-то раз мне пришлось нанести визит золотых дел мастеру. Дон Хулио просил меня зайти к этому ювелиру, чтобы забрать золотую цепочку и медальон, которые он заказал к дню рождения Изабеллы. И представьте, одновременно со мной в мастерскую явился человек, заказавший для свой жены перстень — очень дорогой перстень. И этим выгодным заказчиком являлся не кто иной, как тот самый курьер с монетного двора, который доставлял деловую почту на северные рудники.
Гонец мог получить полный реестр только из рук служащего монетного двора. Наконец-то я догадался, как они обделывали свои делишки. Служитель, за которым мы наблюдали, состоявший в сговоре с гонцом, передавал ему не только почту для конкретных владельцев рудника, но и отдельно, в незапечатанном мешке, полный список с графиком поставок, предназначавшийся для разбойников. Самого процесса передачи мы не могли видеть по той простой причине, что это преступное действо осуществлялось за стенами монетного двора, когда гонцу вручали запечатанные почтовые мешки, которые он должен был доставлять на законных основаниях.
И вот, дождавшись очередного отбытия гонца с документами, мы выехали за ним, благо знали его маршрут — не считая, разумеется, времени и места его предполагаемых встреч с разбойниками. Путь наш лежал на север, по направлению к Секатекасу, мы буквально преследовали по пятам всадника с монетного двора. Дорога была оживлённой, и мы делили её с торговцами, вьючными обозами и всякого рода служащими, направлявшимися на северные рудники. Покинув долину Мешико, которую ацтеки также именовали Анауак (Земля у воды), мы оказались в более засушливом краю. Правда, то ещё не были бескрайние и безводные песчаные равнины, где Франсиско Васкес де Коронадо искал легендарные Семь Золотых Городов. Здесь было не так влажно, как в долинах, но и не настолько сухо, чтобы назвать этот край пустыней.
Землями в окрестностях Секатекаса продолжали владеть непокорённые индейцы, однако мы полагали, что, если даже нагие, пешие дикари нападут на двоих хорошо вооружённых всадников, мы сумеем отбиться и ускакать.
Обитавших там индейцев именовали чичимеками — название, которое испанцы традиционно употребляли по отношению к диким кочевым племенам, употреблявшим в пищу сырое мясо — иногда человечье. Когда началась добыча серебра и во владения чичимеков заявились тысячи рудокопов, разразилась война, затянувшаяся на десятилетия. Даже после того, как ценой немалых потерь войска вице-короля очистили и взяли под охрану зону рудников, полного замирения не произошло. Если индейцы теперь и не вели больше масштабных боевых действий, то непрестанно тревожили испанцев вылазками и набегами отдельных отрядов. Но королевское серебро их не интересовало — в качестве трофеев они добывали скальпы, оружие и женщин.
— Эти язычники до сих пор ходят нагишом, — рассказывал мне Матео. — Миссионеры никак не могут уговорить их носить одежду, не говоря уж о том, чтобы жить в домах или возделывать маис. Зато они прекрасные воины, несравненные стрелки из лука, не ведающие страха в бою. Самые яростные и неукротимые из всех племён Новой Испании.
Все разбойные нападения на обозы с серебром происходили в окрестностях Секатекаса, и мы были уверены, что бумага останется у гонца, пока он не доберётся до города, именуемого серебряной столицей мира.
За Секатекасом закрепилась слава самого буйного и беспутного места в Новой Испании: там за карточными столами выигрывали и проигрывали целые состояния, а насильственная смерть была самым обычным делом. Казалось бы, для такого человека, как Матео, это сущий рай, но, к моему удивлению, он направлялся туда лишь по необходимости, ничуть не радуясь такой возможности.
— Хоть Секатекас и называют великим городом, в нём отсутствует дух. Барселона, Севилья, Рим, Мехико — вот истинные города, прославленные в веках. А Секатекас, как справедливо заметил дон Хулио, — это бочка с серебряной рыбёшкой: вычерпали всю рыбёшку, бочка больше не нужна, и Секатекасу конец. Кроме того, что это за город, если в нём на одну женщину приходится сотня мужчин и свой любовный пыл мужчине приходится удовлетворять рукой? Город — это обитель любви и чести, а не просто место, куда зачем-то собралась куча народу.
Я понял, что в его представлении само слово «город» неразрывно связано с женщинами, так что без прекрасных дам города не существует. Жить ради любви и чести или умереть, защищая их, — таков девиз романтических рыцарей.
Секатекас был построен в окружённой горами чаше, расположенной выше над уровнем моря, чем долина Мешико. Окрестные холмы поросли чахлым, пожухлым кустарником. Вообще вся эта рудоносная область, где почти не было рек, представляла собой чуть ли не пустыню, плохо пригодную для возделывания маиса и других культур. В центре города располагалась площадь, с церковью и резиденцией алькальда, близ неё — особняки богатых горожан, а окраины занимали barrios — кварталы бедноты, где жили индейцы и мулаты.
Всю дорогу мы держались от посыльного на расстоянии, но сейчас, когда он прибыл на место, где, по нашим предположениям, должен был передать бумагу сообщникам, мы уменьшили дистанцию, чтобы не упустить злоумышленника из виду. Он направился к постоялому двору с трактиром, расположенному рядом с центральной площадью. Мы последовали туда же и как раз в тот момент, когда снимали с лошадей седельные сумы, вдруг услышали громкий грубый смех, до боли режущий слух — и до боли знакомый.
Двое мужчин — наш посыльный и второй, более плотный, дородный, неприятного вида тип в ярко-жёлтом дублете и таких же штанах, — оживлённо беседуя, подошли к таверне и направились внутрь.
Они нас не заметили, да и Матео на всякий случай пригнулся, делая вид, будто осматривает бок своей лошади. Когда он снова выпрямился, мы переглянулись.
— Теперь нам известно, кто получает сведения с монетного двора.
Пресловутый Санчо де Эраузо, чьё настоящее имя было Каталина де Эраузо, монахиня-лейтенант, переодетая мужчиной женщина, заставившая меня некогда выступить в роли расхитителя древней гробницы, теперь занималась тем, что грабила обозы с королевским серебром.
— Мы не можем войти в таверну, она нас тут же узнает, — промямлил я.
Матео пожал плечами.
— С чего бы это? С тех пор как мы виделись, прошли годы. Мы оба отпустили бороды, вполне обычные для этого холодного унылого места, и выглядим как тысячи здешних рудокопов или погонщиков мулов.
Меня, однако, вовсе не тянуло испытывать судьбу: мало радости иметь дело с этой мужеподобной женщиной, обладавшей бычьей силой и злобным темпераментом плюющейся гадюки.
— Не думаю, что нам стоит входить. Давай сообщим о Каталине здешнему алькальду, пусть он её арестует.
— За что? Какие мы предъявим доказательства её вины? Расскажем, что много лет назад эта дамочка пыталась обчистить гробницу? У нас нет никакого подтверждения того, что эта особа причастна к грабежам, нельзя же построить обвинение на том, что Каталина и этот всадник с монетного двора остановились в одном трактире. Да и чтобы покончить с разбойниками, нам необходимо выяснить, где прячется вся шайка.
Вынужденный или войти в трактир, или праздновать труса, я последовал за Матео внутрь. Мы заняли столик в самом тёмном углу. Каталина и её спутник сидели в противоположном конце помещения, за одним столом с курьером. Мы делали вид, будто их не замечаем, хотя я был уверен, что глаза Каталины, пока мы шли к своему столу, пробуравили нас насквозь.
Матео заказал хлеб, мясо, кусок сыра и жбан вина.
Пока мы ели, он уголком глаза наблюдал за интересующей нас парочкой.
— Этот парень передал лист Каталине, а она вручила ему кошель, надо думать с золотом.
— И что мы будем делать?
— Пока ничего. Дождёмся, когда Каталина отбудет, и последуем за ней. Посмотрим, кому она доложит о сделке, и узнаем, где прячется её шайка.
Она вышла минуту спустя вместе со своим спутником, и мы последовали за ними. Злоумышленники направились в конюшню другого постоялого двора, и мы поспешили к нашим лошадям. Они выехали из города по дороге на Пануко, рудничный посёлок, располагавшийся в трёх лигах к северу. В этих краях находились богатейшие рудники Новой Испании, однако целью преступной парочки оказался не рудник, а ещё один постоялый двор, гораздо меньше предыдущего. Лошадей они завели в стойла, а их экипаж остался стоять рядом с конюшней. Далеко не столь богатый и изысканный, как один из виденных мною ранее, он тем не менее имел с ним нечто общее, причём весьма существенное. Герб.
Не вызывало сомнений, я раньше видел этот герб в Мехико. Если помните, я тогда подробно расспросил Изабеллу и выяснил, что право на него имел дом де ла Серда, знатный род, к которому принадлежал Луис. Сын маркиза, внук женщины, питавшей ко мне непонятную, убийственную ненависть, и, если верить слухам, счастливый жених, который в скором времени должен стать супругом моей возлюбленной.
Матео обратил внимание на моё волнение, и я сказал ему, кому принадлежит экипаж.
— Вообще-то Луис может и не иметь отношения к ограблениям, — заметил мой друг.
— А я говорю, он причастен. Он и Рамон де Альва.
— Тебе это ведьма нагадала или ты дошёл до этого исключительно благодаря своему необычайно острому уму?
— Скорее уж благодаря серебру. Как фамилия того служителя монетного двора, который был в сговоре с грабителями?
— Де Сото. Так же как и у зятя де Альвы, но это распространённая фамилия.
— Уверен, мы установим их родство. А семейство Луиса, между прочим, также известно деловыми связями с де Альвой.
— Все дворяне Новой Испании так или иначе имеют дело друг с другом.
Однако я нисколько не сомневался в причастности Луиса к ограблениям. Мне было трудно объяснить это Матео, но я чувствовал в нём то же самое бессердечие, которое являлось отличительной чертой де Альвы. От них обоих просто веяло холодной жестокостью. Да если уж на то пошло, грабить обозы с серебром — гораздо меньший грех, чем фактическое убийство тысяч индейцев, погибших из-за обрушений в туннеле, — а это преступление было на совести де Альвы, поставившего дешёвые и некачественные строительные материалы.