– Это кто?
– Да так. Никто.
Кристи не любила такие ответы.
– Послушай. Я не дура. Всю дорогу тебе кто-то названивал. Мог бы ответить.
– Зачем? Звонят друзья. Юрец, потом Проха. У обоих нет девушек. Вот они ищут себе компанию. Вискарь и ночной клуб. Они же знают. Я им сказал, что у меня есть ты. Не поверили.
Убедительно? Почти.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться. Дай телефон.
Поворот!
– Не дам.
– У тебя есть от меня секреты?
– Нет, но это моя собственность и я бы хотел остаться при ней.
Отец Макса работал в юрфирме, и парень знал, как постоять за себя, будь то реальная угроза или девушка с претензиями. Но и Кристи была не из робкого десятка.
– Что за чушь!? У меня есть сомнения. Помоги их развеять.
Телефон снова оживился. Макс застыл, все еще надеясь, что девушка одумается, махнет одной рукой, другой обнимет его за талию и они пойдут в это «место», где будет поставлена жирная точка в их отношениях. Кристи знала, что не отступит.
– Ответь.
– Да не хочу я брать. И хватит. Мы заходим или нет?
Ангелы взмахнули крыльями, приглашая с одной стороны войти, а с другой – принять деньги. Макс быстро вытащил из кармана кошелек, достал две тысячные и две по пятьсот. Одна из пятисотенных неосторожно упала. Макс потянулся, Кристи выхватила телефон и отбежала в сторону.
– Да. Женский голос. Так я и знала. Кто? Это Кристи. Девушка Макса. А вот так. С кем я говорю.… ну надо же, как предсказуемо. Максик, Максик! Извините, я отвлеклась. Какие у вас планы? Это не мое дело? Да, наверное. Мое дело плюнуть в лицо. Передать ему трубку? Да, легко. Тебя.
Макс взял трубку и тут же отключил телефон, отправив его в один из невидимых карманов.
– Я тебе все объясню. Мы с ней встречались еще до нашего знакомства. Она ненормальная. Все грозилась в окно выпрыгнуть, я не мог вот так вот…
Пурга, пурга!
– Пошел ты.
Макс любил Кристи. Но еще любил Злату, Еву, Жасмин…. У него были планы на этот вечер. Ему надо было успеть до полуночи, потому что он знал, что у девушек есть такая паранойя – до двенадцати ходят романтики, после – от безысходности в не совсем адекватном состоянии, то есть одни уроды. Последним он никогда не был, потому что безысходность и Макс были по разные стороны дороги.
Кристи решительно пошла к лифту. Лифт был занят.
– Ты не права. Нам было хорошо.
Ей не хотелось слушать Макса. Слушала бы – ответила. Это она-то не права? А что если пробежаться. Всего пятьдесят шесть этажей. Решено!
– Давай, хоть провожу.
У него еще есть время.
– Себя проводи!
Через пятнадцать минут она была на улице, а еще через пятнадцать в Раменках. Кристи шла по знакомой тропинке, слушала Мишу Марвина, повторяющего «Будь ближе ко мне» разными голосами. Оставался квартал до дома.
– Помогите, – пропел хриплый голос. Это была не песня. Старуха с тремя мрачными пакетами стояла на дороге.
– Нет, – брезгливо сказала девушка, пробежав этот грязный радиус.
Она быстро шла в сторону дома. Глазами в айфоне, подушечками пальцев уничтожая контакты.
Блин! Потратила на него целую неделю. Семь дней. Это сто сорок восемь часов, сто сорок из которых в мыслях о нем. За неделю она казалось узнала о нем все: пьет ледяное пиво, играет в футбол, мечтает переплыть Атлантику. Добавила в контакте всех его друзей. Юрка. Клевый, стендапер, в кармане по шутке. Прошка. Художник. Ванька, Шома. Семь вечеров – семь прикольных час-сейшнов. Море смеха, прикольных фоток и уверенность в будущем – с такими-то друзьями точно не пропадешь. А теперь ей следует удалить? Все девять контактов. Допустим. Не все участвовали в сейшне. Минус двое. Не все жгли. Еще трое. И этого ждет красная кнопка. У него взгляд как у Макса. Чертовски жаль вычеркивать из жизни Моцарта – джазиста. Почему я не могу с ним общаться? Я не могу? Еще как! Что случиться, если я с ним встречусь? А я с ним встречусь. Еще как встречусь! Это ее взбодрило.
Консьержка спала.
– С праздником, – прошептала Кристи.
На цыпочках пробралась к лифту, и оказавшись внутри, подумала, ведь так может кто угодно войти. Но эта мысль быстро улетучилась уже на пороге.
– Ты где была? – спросила мама.
– Так.
– Предохранялись?
В комнате можно было укрыться от всего и всех. Она включила топовые ролики. На этот раз Басту в «Вечернем Урганте».
– Мне нужно тебя услышать, – мямлил Макс в соцсети.
– Все….
Она не могла уснуть. Поймать такси. Клуб. Но как же не хочется выходить. Лучше уснуть. Кристи пробралась к холодильнику, достала банку пива. «Скажу, потом что… не знаю… папка выпил». Но и напиток не сработал. Хотел творить. Длинный поцелуй на ВДНХ сработал как бикфордов шнур.
– Привет, Моцарт.
Прочитано!
5
Ленчик очнулся. Открыл глаза. Взгляд вправо-влево. Темно. Тут-там-кругом. Голова болела нестерпимо. Хотелось содрать кожу, залезть внутрь и вытащить источник боли. Какой-то чудовищный запах – смесь лука, пота, химического реактива. Он дернулся, руки связаны жесткой режущей веревкой, ноги тоже, привязан к чему-то устойчивому: то ли трубе, то ли батарее. Где они – в подвале, гараже, месте, где сбываются мечты радиационных туристов. Он повернул голову. Шею скрутило как при рождении. Жажда мучала, но это было самое меньшее, что беспокоило. Дверь. Щель. Свет!
– Эй! – захрипел он, не узнав свой голос. Послышалось резкое шевеление где-то в метре и шепот:
– Кто тут?
Хриплый, но женский детский голос. Спокойный… несущий угрозу.
– Я-я нико-нико-го не тро-трогал.
Ленчик задергался, и если бы смог оторваться от трубы, то прополз через эту щель и наружу туда, от этого ужасного запаха, отчего не выдерживает нос и нервы.
– Тихо! Он может услышать.
– Он? Кто он? А ты кто? Не вижу. Ничего не вижу.
– Успокойся, я в той же заднице.
В той же… Он не один?
– Что мы здесь делаем? – прошептал он.
– Сидим. Или лежим. Нельзя постоянно сидеть. Бульонка застывает.
Нельзя? Бульонка?
– Нас поймали, – твердо сказала девочка. – Тебя только что, я тут неделю, другие и того больше. Это приблизительно, потому что тут нет солнца, часов и магазинов, закрывающихся в восемь.
– Нас? Другие?
– Да, сударь. Конечно, ты думаешь мы тут одни? Ну, с днем Валентина. Ты и я и еще двое. Они там. Я щелкну чтобы ты понял. Там.
Щелк. Ага, там, где… темно. Блин, а где по-другому?
– Только они все время молчат. Я как-то волнуюсь.
Все время? Она волнуется?
– А что если они того?
Только сейчас мальчик осознал, что все то, чего боялся в детстве, все, чем его пугали, обрело жизнь. Обернутые в простыню рассказы, открытое окно, черные кошки, лязг ключей и визг тормозов, капли крови на асфальте. Прикольно? Все его усмешки над глупыми ужастиками, дешевыми масками Орков в переходах были усмешками над тем, что произошло. Если падают самолеты, то с кем-то, не с ним, и бывало, что мальчики садились к чужим дядям в машину и пропадали. Но все это было настолько далеко, как будто существовал другой мир, другая реальность, в которую чтобы попасть нужно было пролезть через игольное ушко или впасть в кому?
– Что он хочет?
– Он знает.
Послышался кашель мокрый и болезненный. Еще один пленник очнулся. Он поворчал с минуту и застонал: «Кто-нибудь включите свет!»
– Жив, Роба. Только под себя сходил. Печалька. Тебя как?
– Я Ленчик.
За дверью послышался шорох. Казалось, что пес потерявший след обнюхивает все вокруг. Зазвенели ключи, не один, целый ворох, как будто комнат было много. А что если их много? Что если в каждой комнате по ребенку. Бизнес по продаже детей процветает. И пересадочники тоже всегда при деле.
Дверь скрипнула. Огромный силуэт стоял в проеме. Он заслонял тусклый свет, идущий справа, отчего вторая половина была в тени и создавалась видимость половины тела.
– Что вам нужно? – закричал Ленчик. Он не слышал, как шепчет «тсс» новая знакомая. Кровь ударила в голову. Головокружение. Он выдохнул, но легче не стало. Он заставил себя не дышать, чтобы набраться смелости.
Человек вошел. Тяжелые ботинки с двухсантиметровой подошвой, темные джинсы, куртка с серебристыми пуговицами, кепка с эмблемой «Sunny». За спиной – треугольный плафон и интерьер не в фокусе. Скудное освещение позволяло узреть спутанные косички, заколоченное окно и два больших медвежьих силуэта, привязанных к трубам. Он поставил два ведра у мальчика. Пощупал пульс. Его руки были холодными. От него пахло сладкими конфетами. То ли клубничные, то ли банановые.
– Я ничего никому не сделал? – прошептал мальчик. – Вы только скажите, что вам нужно. Мы найдем деньги. Сколько стоит почка? Мы можем просто заплатить. За две, да нет же, за килограмм. Как в магазине.
Человек посмотрел на лежащих без движения, потрогал ближнего, поднял руку.
– Она кажется того, – прошептала девочка со спутанными косичками.
Человек строго посмотрел на нее. Его взгляд пронзил, оставил рубцы, мальчик сжимал пальцы и рук, и ног, уже не боясь сломать что-то в себе – лишь бы отвлечь от бешено рвущегося из груди сердца.
Она? Того? Это значит, что ей плохо и нужна помощь. Пощупать пульс, поставить градусник, дать воды, горячего чая. Что он там возится? Нашатырку под нос, растереть виски, разогнать кровь. Она просто в обмороке. Ей нужен воздух. Куда он ее несет? Он же ничего не сделает ребенку. Это же ребенок. Мы же все дети. Он же знает это?
Лязгнули ключи – три поворота, медленные грузные шаги и снова темнота, кажется еще более зловещая чем прежде.
– Я Поля, – произнесли косички. – Поллета. Только не зови меня Полькой.
– Куда он его? – нервно спросил мальчик.
– Понятия не имею, но точно знаю, что Лола не вернется.
Она точно знает. Как она может точно знать?
– Даст воды, вызовет скорую и отпустит. Если тебе от этого легче.
– Да кому здесь может быть легче? Это, мать твою, подвал…
Ленчика трясло.
– Нет, это просто комната.
– Да какая к черту разница! Это ты такая мудрая, что можешь отличить подвал от комнаты, холодильник от шкафа. Конечно, тут же свет, много света, ослепило даже.
– А ты смешной, – засмеялась Поля.
Самое время смеяться. Самое время… кричать… это же квартира, значит должны быть соседи.
– Люди. Помогите! Кто-нибудь! Вы меня слышите? Вы должны слышать!
Появилась надежда, какая-то незримая, смутная, как Амстердам или тонкий лед, но сейчас самая настоящая.
– Я здесь? Мы…здесь.
Веревка содрала кожу. Но теперь она была просто веревкой, как и то, что это просто комната и там за дверью просто какой-то урод, от которого можно убежать, сбить с ног.
– Заткнись! – сквозь зубы проворчал Роб.
– Если я буду молчать, то что-то измениться? Нам нужна помощь. Нужно стучать вместе, тогда все получится.
– Не получится, – спокойно произнесла Поля, но было уже поздно человек был за дверью. Он не торопился открывать дверь. Он стоял и как будто ждал, что будет дальше. Но что дальше. Ленчик не мог кричать. Силы покинули, и весь свет, что так яростно залил мозг потух.
– Он больше не будет, – спокойно сказала девочка,– Ты же больше не будешь?
Он пожал плечами. Хорошо, что этого никто не увидел.
Ленчик понял, что нужно молчать. Если ты еще жив, то значит есть какая-то надежда. Маленькая, какая другая, но есть!
6
Полицейский участок на Авиамоторной имел дурную славу. Славу по мелкашке. На один квадратный метр в месяц – одно мелкое дело. Мелкие кражи, драки дома, на улице, телефонные угрозы, бомжи и бездомные собаки, порча витрин, автобусных остановок. Сотрудники скучали по настоящему делу. Но не смотря на отсутствие оных, в районе ежеквартально проводились рейды – проверяли в метро, вузах, крупных сетевых точках, типа «Магнита» и «Пятерочки», даже останавливали на улице. В обезьяннике регулярно сидели по десять, а то и пятнадцать человек.
Ленину посчастливилось иметь козырную фамилию, звание старлея, и сидеть на горячем не остывающем стуле. Рядом на столе с неровными стопками бумаг, стоял остывший чай, в котором плавал замученный лимонный кружок. За решеткой стоял парень с бородой, но без усов.
– Отпустите, меня мама ждет, – сказал он с акцентом. Парень был на удивление спокоен, как будто это происшествие было в радость. Общение, пусть в таком подневольном месте.
– Запишем показания, – вяло сказал старлей, – распишешься, если девушка не захочет получить компенсацию…
– Компенсацию? За что?
– Ты приставал к девушке.
– Она выбирала пиво, я подошел помочь ей. У нас все так в Дагестане делают.
– Вот когда будешь у себя в Дагестане, то…
– Зачем так? Я же с чистой душой. Работаю. Хорошо, когда есть работа. Вот у тебя есть работа – это хорошо. И у меня есть работа. Я хочу, чтобы Мурлдидзамов, мой начальник не ругался, чтобы видел, что Мурат не болтается без дела, он помогает. Знаете, как он хвалил меня. Я маме написал… то есть сказал, что у меня нет врагов, я всех люблю.
– Ты ее обнял. Она тебе не сестра, не любимая, она посторонний человек.
– Вот именно, – бодро сказал он. – Если бы я знал, что так непринято. Просто когда я иду по улице и вижу красивую девушку, тут же заговариваю с ней, а если она мне отвечает, то это значит, что ей будет приятно если я ей руку пожму.
Дверь была открыта. Но вряд ли это могло бы остановить вбежавшего человека. В его руках были бумаги и тонкий бутерброд с тонкой колбасой.
– Молодой, ты чего такой замученный?
Тот рукавом вытер лоб, вытянул из внутреннего кармана платочек, скомкал и бросил в ведро. Бутерброд полетел туда же.
– То бабули падают, на Собянина жалобы строчат. Мы то чего? Как будто мы можем все. Не мы плитку кладем. А они разве слушают? У них не пробка, у них дюбели для бетона. То вот сводка пришла. Это безумие какое-то.
Только сейчас он заметил отсутствие бутерброда и начал искать его, подозрительно посматривая по сторонам.
– А то. Безумие наша работа. Для этого нужно быть малость того.
Ленин работал с Молодым два года и находил его поступки пусть несколько эксцентричными, однако тот уже успел проявить себя как надежный друг.
– Что у нас? – спросил Ленин, забыв про обезьянник, про все дела сразу. У Молодого были неровности, но он никогда не входил, тем более вбегал без звонка или стука.
– По делу о маньяке номер один. Пропал еще один парень. Как сквозь землю. Вышел ночью из дома в два пятнадцать. Должен был ехать в клуб. Там его ждали подвыпившие друзья. Мама отпустила на такси. Она не спит ночью, посматривает за отцом-астматиком, да и машина тоже во дворе без защиты.
– Такси? Так, так…
– Ангел, «Везем!, три семерки, проверили все, кто был в этом районе. Ничего. Был еще один чукча, говорил, что помогал одному парню уехать.
– И?
– Да ничего. Бомж. Помог парню разогнаться на «Форде», безрезультатно. Было говорит желтое такси, но ничего не помнит. Потому что не выпил. Вот если бы выпил….
Снова тупик. Почему все дела чаще всего тупиковые. Почему не может произойти так, чтобы чуть что была готовая формула. В районе около полутора тысяч полицейских. Три тысячи глаз. Неужели и этого недостаточно, чтобы заметить. Дело было ночью. Но разве все спят ночью? Бомж. Должен быть еще кто-то.
– Он должен объявиться, – предположил Молодой.
– Или нет.
– Это правда. Неделю назад девочка, Две недели назад парень, три – еще одна девочка. Как ее. Лола. И ничего. Все также. Никаких следов, кроме того, что все они дети.
– Есть волоски.
– Только ничего не найдено. Этого человека не существует. Он носит несуществующие волосы, может быть и кожу и имя. Все. Он точно из другой реальности. Нужно быть бегущим по лезвию, чтобы его поймать.
Дверь была закрыта, но ворвался гул, сперва спокойный, его можно спутать с уличным.