– Я не знала, где ты живешь. Да тут вообще есть адрес? Здесь можно подхватить чего? А почему здесь тепло? Здесь что теплотрасса. Это же дом.
– Крючок – самый добрый. Он ничего не слышит, и когда смотрит, то засыпает. Коготь редко подходит. У него отморожены лапы, ободран бок. Он запуган. В этом мире он только меня не боится. И волнуется. Однажды мне косточку принес.
Баба Аня все больше убеждалась, что ей не нужно уходить. Что она будет делать там…. Тут нет соседей в случае чего. А что может случится? Шалившее ранее сердце напротив успокоилось. Ноги болят, так они всегда болели.
– Я нашла человека, который присмотрит за ними, – быстро сказала дочь.
А?
– Да, он вполне сможет… он же будет жить здесь, ученый… у него опыты или еще… я не слишком расспрашивала, но котов он точно любит.
– С чего ты взяла?
– Он одинокий. У него никого нет. Вернулся в родной город. Раньше он здесь жил, потом все это выстроили и сама понимаешь… А теперь у него опыты и у него как у тебя эта…болезнь…
– Аносмия? Так это хорошо. То есть ему будет хорошо. Он быстро привыкнет.
Как же дочь ее любит. Может быть, стоило согласиться? У нее же больше никого. Может хватит общаться с ними. Перееду к дочке, буду им каждый день борщи варить, пыль вытирать. Ученый? Одинокий? Будет кормить консервами. Тоже хорошо. Мужчина. Не пропадут.
– Мама!
Эти коты все равно молчат. Только смотрят на нее, потому что только она встанет и пойдет в магазин. Ох избаловала она их. То сосиски, то гусиный паштет. Лучше бы дочке купила. Ничего, успею.
– Если ты хочешь оставаться, давай. Я тебя не видела два года. У всех матери внуков нянчат, помогают, а ты тут… что делаешь? С котами разговариваешь. Ладно, ты хотела нам помочь. Ок, помогла. У нас все хорошо. Теперь хватит терпеть эти муки. Не хочешь меня слушать. Ладно.
Если ее мать так уперлась, то что сделаешь. К черту деньги, к черту все… но ведь придется проверять как она тут. Это ее очень напрягало.
– Пошли, дочка. Только можно я с ними попрощаюсь?
Дочка едва сдерживаясь кивнула. Крючок выглянул из-под покрывала.
– Все, прощайте. Вы остаетесь здесь. С вами будет ученый. Вы его слушайтесь. Он большую часть времени будет занят, вы ему не мешайте. Да что я… идите ко мне.
Она обняла первого и второй, не привыкший к такому обхождению попытался вырваться.
– Ну все, все…, – остановила это представление девушка, схватила узел, подтолкнула к выходу мать и закрыла дверь.
Она уже договорилась с социальным приютом. Баба Аня в свое время принесла пользу государству. И дочь собрала документы, чтобы получить согласие. Но это куда лучше, чем это чистилище. Там тоже есть коты. А этих нужно просто прогнать. Всего-то. Получить деньги, маму ждут в приюте завтра до пяти, сегодня устроить торжественный ужин, получить ее долю, и забыть про все случившееся как кошмарный сон.
9
Кристи училась в инязе имени Мориса Тореза. Вуз, где учат языки, чтобы научиться говорить «спасибо», «пожалуйста», «люблю» на всех языках мира. Кристи была общительной, поэтому дополнительно знать плюс один, два, три языка совсем не мешало.
Кристи хотела объездить весь мир до того, как начнется серьезная жизнь… муж, дети, повышения на службе. У нее была четкая программа как жить. Спасибо маме, ее советам, и отчетам в конце каждого часа. Любой звонок от родителей пусть даже вопрос про ужин, был важным и любой игнор фиксировался, подсчитывалось общее число и выносились прогнозы… с таким отношением ничего хорошего. Или – в этом месяце было куда лучшее. Они вконец выдрессировали дочь, что она научилась обманывать родителей так убедительно, чтобы те чувствовали себя виноватыми.
Институт после школы освободил ее. Если в школе было четкое расписание, то высшее заведение таило в себе высшие порядки, где были и дополнительные лекции, и преподы без чувства логлайна.
Психология у нее всегда была на первом месте. Да, да. Именно, потому, что старалась разобраться в себе и в таком нездоровом родительском внимании. Как еще! Конечно, она привыкла, все же родителей не выбирают, но порой смотря на соседских детей свободно гуляющих, едущих в автобусе и шагающих на тренировку, у нее кололо внутри. Шибзики, а уже…
Профессора в институте были скучнейшими – ходили, чего-то там напевали, мечтали о несбыточном и требовали слушать и смотреть. Музыка, фильмы, люди. Только контакты с местными. Только общение, глубокое погружение в культуру… О боже мой! Потому что как это делать, как общаться, что предпринимать чтобы понравится, чтобы произвести впечатление или добиться своего – даже намека не было. Они отращивали бороды и теряли зубы прямо во время мертвых лекций.
Кристи любила оставаться после уроков. Заканчивались одни лекции, начинались другие. Она начала курить только потому что там собирались представители разных стран.
– Когда ты кому-то нравишься, то невольно чувствуешь на себе взгляд. Ты стоишь спиной, но именно спиной и чувствуешь.
В столовой она никогда не сидела одна. С Герой она говорила о культуре Мозанбика, с Вассо – танцах, еще он ее смешил, Марс готовил ее к экзаменам. Общаясь, она тем самым экономила время на чтение учебников, которые она не могла себя заставить открыть. Однажды она подумала, сможет ли закончить институт, не открыв учебник.
– Он всегда где-то рядом. Он не подойдет, такой человек никогда не сделает просто шаг или скажет что-нить глупое про поиск нужного адреса или сделает комплимент. Он найдет такой способ, что ты не ожидаешь… сегодня я устала и не готова и мне бы уже баиньки… день был тот еще, а он… о-па. Добрый вечер, Маргарет Тетчер.
Она понимала, что всегда найдет то, что ей нужно. Если Макс уже был в прошлом и зарабатывает себе репутацию с огромным пятном, то она шла к своей цели. Стоило только меньше включать эмоции и доверять своей интуиции. Да, еще нужно было давать полный отчет и не только вечером дома.
– Да мама. Порядок. Преподы только.шинкуют. А что? Представляешь, философ не поставил. Уже третью пару тормозит. Я ему почему вы сразу не объясняете, а то одному объяснил, а мы должны как-то автоматом все узнавать об этом. Я должна молчать? Почему? Ну и что! Если у него диплом и степень, то все можно? Я ему почему у меня не так? Я же все по учебнику делала. Давайте сравним. Он мне некогда, я запишу ваш вопрос. Он запишет, какой-то блокнот, там все…ему просто на нас. Я должна терпеть, а он на нас будет эксперименты ставить.
Родители любили Кристи и знали буквально каждый ее шаг. Она своего добьется. Сломает если нужно и крепкого на прогиб философа. Макс им сразу не понравился. Хорошо, что у нее всегда была включена геолокация и они понимали, где их любимая дочь. Они были спокойны, потому что все было под контролем.
10
Маньяк дал о себе знать однажды. Только что спасли район от отмороженной компании, бросающей дымовушки в балконы. Говорили в булочных, на остановках вздыхали, пропуская нужные трамваи. Казалось, голос дрожал, когда новая компания громко смеялась после захода солнца. Старушки не отпускали малышей, а даже детей из старших классов встречали и запрещали ходить на секции. Потом все разрешилось – самого горластого паренька с восьмого класса низкорослого Бурю засудили за семь краж и избиение и отправили в колонию. Остальные отделались легким испугом граничащий с домашним арестом надо-о-олго.
Пропала девочка. Тринадцать лет. Рост 145. Светлые волосы, до плеч. Ушла из дома в желтом свитере и юбке из твида. Звонить по телефону. Прошло три недели. Маловероятно, но родители… им не объяснишь.
Мама вышла ненадолго. Казалось, не выйди никуда и все. Но обстоятельства, мы не знаем, что может быть… Но ведь знала, какая у нее дочь и в каком та состоянии. Завела бы кого… стоп, достаточно – все мы гениально мыслим на расстоянии полета пули.
Она была закрытая девочка. Никуда не ходила. И если и бывала, то долго переживала. Сидела дома. В школу ходила редко, больше была на домашнем обучении – мама каждый вечер звонила учительнице, чтобы не пропускать основные пункты школьной программы.
Ее мама зашивалась. Буквально. Она работала на двух работах– подшивала частный детсад и детский театр. В те дни была премьера и порванные пижамы. Мало того, Лола простыла. Она почти не выходила, а когда почти не выходишь легкая простуда (например, открытый холодильник) вела к кашлю и температуре.
Должна была прийти врач. Нужно было шить костюм Пиноккио, проследить, чтобы был повешен занавес… она одна кормила семью (пусть маленькую), и отказываться все равно что обрекать себя на голод.
Когда болеешь, то не хочется ни вставать. Просто лежишь, слушаешь «Evanescence» и смотришь на мир через призму книг и музыкальных зеркал. Голоса как будто твердят о том, что любят и никогда не оставят тебя. Они окутывают, согревают и даже когда неприятный симптом, не хочется снимать наушники.
Лола балдела от песни «Together Again», она нашла что эта песня про нее. Про ту, что уходит из дома и эта неизвестность пугает, но не только…
Звонок.
Мама забыла ключи? Как странно. Это первое что пришло ей в голову, когда в дверь позвонили.
– Кто там?
– Я очень извиняюсь, но…
Она знала, не нельзя открывать незнакомцам. Но этот голос, такой родной, как будто текст песни, как будто Гендельф зовет в путешествие. Что нужно отказаться, но разве хочется, когда музыка… про пропащую кошку, что нужен телефон, чтобы позвонить в службу такси, потому что именно такси увозило эту кошку по имени «Смайли».
Она открыла дверь. Потому что ушла мама, потому что музыка не только помогает, она подсказывает открывать двери незнакомцам…
С мальчиком не должно было этого произойти. Роберт. Робби. Роб. Он никогда не отличался усидчивостью. Улица была для него домом. У него был дом, квартира, родичи, старший брат, но на улице он чувствовал себе куда более комфортно. Здесь он знал любого. Будь то продавец газет или уборщик на улице, водитель «Букашки» или директор холдинга. Он не читал книг, но хорошо разбирался в людях. Он делил людей на тех, кто читает книги, и тех, кто читает людей. Ему было хорошо, пока не случилось.
День выдался обычным. Парень только что вернулся с занятий по самбо, чертовски устал и хотел пить. Он сидел на скамейке во дворике высотки и ждал свою девушку, которая постоянно сомневалась в выборе и поэтому долго одевалась.
Он шел уверенно прямо на мальчика, как будто не видел ничего перед собой. Мужик, парень, сдвинутая на глаза кепка мешала увидеть глаза. Роб сказал ему то, о чем потом пожалеет:
– Э-э-э. Ты чего? Я не стану от тебя бегать.
Через минуту вышла девушка. Она оглянулась, набрала его номер, но Роб был не доступен. Первое, о чем она подумала – так со мной не поступают. Первое, о чем подумал Роб – так и не удалось утолить жажду.
Маньяку присвоили первый номер. Еще никогда ранее не возникало такой угрозы. Даже взрыв дома на соседней улицы было ничем. Со времен великой отечественной. И теперь все отделы стояли на ушах.
11
Дима проснулся от странных звуков из соседней комнаты. Он спал чутко и в жаркие ночи, когда было открыто окно в особенности спал плохо и дергался от малейшего ночного движения. Беруши не спасали – с ними даже было страшнее, без них хоть слышишь, что происходит, а так полная иллюзия…
Мальчик прислушался. Если очень прислушаться, то можно уловить мамин храп. Только она не храпела. Мамы вообще не было слышно, зато дядя Володя громко говорил. Димка нервно схватился за кубик-рубик и быстро-быстро стал крутить механическую головоломку. Получалась только одна красная грань. Начинал собирать другую, красная ломалась, – выходила желтая. Он понимал, что нужно усилие, что должно пройти время, но то ли ему было не дано, то ли скучно, потому что без увлечённости тоже мало что может получиться. Он хотел услышать, что происходит за стеной, но это же стена, не стекло и не пищевая пленка.
Димка вспомнил вчерашнее утро, когда за стеной была тишина, но это только сперва, а потом легкий хлопок – одеяло падало на пол, шуршали соломенные тапочки, и он как по команде отбрасывал одеяло и сгребая в кучу одежду несся в ванную, где быстро-быстро умывался, одевался, причесывался и выходя из ванной комнаты хитро улыбался, зная, что все равно будет первым и заглядывая в комнату к маме, говорил «Доброе утро». Она подзывала его и целовала-целовала так, что было щекотно.
Грохот прервал его мысли. Ему точно не послышалось. Это был такой шлепок, как будто падает три-четыре одеяла.
А что если этот человек причинил ей вред? Маме больно? Нельзя так сидеть и ничего не предпринимать.
Голос тем временем не умолкал:
Бо-го..го. Те-но…
Тогда зачем он говорит? Если он говорит, то все в порядке? Чего я волнуюсь, Они просто разговаривают. Он мужчина, а ему полагается говорить громко. Мама же мне объясняла, что мужчины говорят грубо, ходят и едят больше чем женщины. Они совершенно другие. А он просто не привык к этому.
Бо-го!
Снова хлопок.
Те-но
Шлепок.
Димка вскочил, одел холодные тапочки, вышел и на цыпочках засеменил к маминой спальне.
Он боялся идти, но более отчетливый голос грубый властный требовательный торопил его.
– Здесь давно не было мужчины.
Становилось тяжело дышать.
– Все пропиталось женским дерьмом. Эти стены нужно выкрасить в холодный синий. И потолок. Это что люстра. Это платье на ножке.
Одним глазком. Ничего, если быстро. Он не заметит.
Он заглянул в комнату и…
– Заходи.
Димка замер. Мамы не было. С кем же он говорил? Дядя Володя смотрел в зеркало, на нем был мамин халат.
–Я уже должен идти, – робко сказал мальчик. – У меня сегодня нулевой урок.
– Твоя мамка сказала, что в школу тебя отведу я.
Это мама сказала? Вчера мама кормила его кашей с фруктами, а потом вспоминала лето, когда было самое лучшее море и никого. Подходили разные мужчины, но она им коротко «Не интересует», и ему это «не интересует» так запало, что потом он это часто использовал. Как же хочется сейчас сказать это, но Димка все же не решился.
– Да нет, я сам, – разве что.
Он подошел к нему, взял за руку и сжал ее. Димке стало больно.
– Ты что меня боишься?
Димка зашмыгал.
– Ты понимаешь, что боишься того, кто хочет помочь тебе избавиться от страха. Странно, как ты считаешь?
– Наверное, – нехотя согласился Димка.
– Далеко твоя школа?
– Всего три остановки. Тут пешком можно.
– Проедемся на метро.
Только не метро. Он его ненавидел. Мама бы никогда не допустила, чтобы он спускался в это подземелье, где все ненастоящее – и свет, и стены, и эти указатели, которые все равно не помогут во время обвала. А люди спешат, давят, не смотрят, что ты ребенок. Под землей все едины. Ма-ма!
На улице было пасмурно. Тополя, замызганные машины и полны одежд, взрывающие лужи сапоги – все было в унисон этой прогулке.
– Вот ты прыгаешь от лужи к луже, потому что у тебя ботиночки. Мне почему не страшно, потому что у меня сапоги!
Это были сапожища. Дядя Володя носил огромные сапоги.
– Страхи начинаются с тебя. Сперва промокшие ноги, потом простывшая голова или простывший нос. Кстати нам нужно подкрепиться.
Дверь с колокольчиком. Задымленное помещение. Огромные кружки с пивом, лужи на полу и на столе. Здесь не место детям.
– Мне кружку темного, – проревел дядя Володя, – и повернулся к мальчику, – ты что будешь?
– Но мне нужно в школу, -пропищал Димка.
– Бутерброды с колбасой есть? Дайте один и еще с сыром. Только не надо вчерашний подсовывать.
Димка стоял вровень с огромным столом, где стулья тоже были, как и столы гигантские. Все как будто говорило «Вам тут, молодой человек, не место!»
– Ребенку нужно в школу!
Это была старушка неопределенных лет – морщины, руки с прожилками, но эта резкость и голос, как у заводной обезьяны.
– Дядь Володь, а, дядь Володь. Мне действительно нужно. Сегодня контрольная. Итоговая. Пропустишь – такой разнос.