– Надо же, Сонька была у нас в городе и даже не позвонила! Совсем зазналась! – возмутилась Лиза вслух, а пальцы уже сами нашли нужный номер.
Сонька ответила сразу. Заверещала радостно, затараторила, защебетала, забросала вопросами. Лиза коротко рассказала о ролях в театре, о планах, о том, что в мае поедут они на фестиваль в Каркассон, а потом в сентябре – в Прагу.
– А сама-то как живешь? – спросила она.
Сонька сразу поскучнела, сказала, что работы хорошей нету, конкуренция огромная, без протекции ничего не добьешься, и вообще в Москве кризис и застой.
– Ага, а к нам приезжала и даже не позвонила…
– Ой, это когда киноцентр открывали? Так я тогда как раз съемки заканчивала, на один вечер только и прилетела, Славка очень просил. Опять же, думаю, может, полезные знакомства заведу.
– Ну и как, завела?
– Да нет, так, Славке приятное сделала.
– И кто у нас Славка?
– О, Славка – это моя личная жизнь! – Сонька снова затараторила радостно. – Он как раз всю эту церемонию открытия организовывал, очень старался. Вроде бы неплохо получилось. Знаешь, я думаю, может, замуж за него выйти?
– С чего это вдруг? – удивилась Лиза. – Ты вроде замуж не собиралась…
– А пока время есть. Опять же, лет нам сколько?
– Тридцать, – вздохнула Лиза.
– То-то и оно. А сериалы эти… один на другой похожи, как близнецы, зрителям надоели, рейтинги плохие. Так что если в ближайшее время ничего приличного не подвернется – выйду за Славку! У тебя-то с этим как?
– Пока никак, – честно ответила Лиза. – Тут уж либо роли, либо личная жизнь. Ладно, подруга, хватит об этом. Я чего звоню-то? У тебя комп далеко?
– Близко…
– Открой сайт того киноцентра и найди там одну фотку…
Минут десять Сонька не могла отыскать интересующую Лизу женщину, но не сдавалась.
– Ах, эта… – сказала она наконец, – а это жена Федорина.
– Кто такая?
– Федорина не знаешь? – В Сонькином голосе звучало искреннее изумление.
– Откуда мне, это ты в Москве всех знаешь!
– Лизка, кончай придуриваться! Николай Федорин – это очень богатый человек, его в нашем мире все знают, потому что он часто спонсирует фильмы, спектакли, концерты, фестивали разные. Вон, на фотке, где директор киноцентра спонсоров благодарит, Федорин – второй справа, видишь?
– Вижу.
Лиза видела этого мужчину на снимке в журнале, там он стоял чуть впереди жены, не смотрел на нее и был мрачен, как туча. Поругались они, что ли? На парадном же снимке, со спонсорами Федорин не выглядел таким суровым, но смотрел перед собой без улыбки.
– Федорин Николай Васильевич, если тебе интересно, – трещала Сонька, – а жену его, кажется, Марией зовут. Она на тусовки редко ходит, не любительница по всяким вечеринкам и презентациям шляться, только если с мужем вместе. Они вообще хорошая пара, все говорят, с молодости женаты. А я с ней в туалете столкнулась – нормальная тетка, приветливая даже, нет в ней снобизма этакого, высокомерия, знаешь… И платье просто отпад! А тебе все это зачем?
– Да так… интересуюсь… – И чтобы избежать новых вопросов, Лиза сменила тему: – На свадьбу-то пригласишь?
– Да это еще неточно, – заскромничала Сонька, – мне Славка еще и предложения толком не сделал.
– Ну, ты возьми все в свои руки, его к этому аккуратно подведи! Главное, не перестарайся!
– Работаю над этим! – весело крикнула Сонька и отключилась.
Лиза заварила китайский зеленый чай и положила в расписную пиалу порцию вареного риса, так она всегда ужинала, даже после вечернего спектакля. Хоть рис и калорийный, но нужно восполнить силы. Сегодня ужин не такой поздний, так что можно положить в рис немного соуса.
Она положила на стол телефон, где была фотография той женщины, Марии Федориной. Вот, Лиза узнала, кто она такая. Но все равно осталось множество вопросов.
Для чего Анна Коготкова старалась быть похожей на нее? Прическу изменила, брови подкрасила, хранила в тайнике ее фотографию. Какая связь между женой богатого человека и обычной актрисой? Эта самая Мария Федорина хотела сделать из Анны своего двойника? Глупости, такое только в романах бывает. Или в театре. В жизни-то это зачем? Для того чтобы мужа обманывать? Но говорила же Сонька, что эти двое живут хорошо, дружно, налево не бегают.
Так ни до чего и не додумавшись, Лиза легла спать и полночи проворочалась в постели, тщетно пытаясь заснуть. Едва она закрывала глаза – перед ней возникало бледное лицо мертвой Дездемоны, кровь на ее платье… темный театральный коридор, по которому разносятся чьи-то шаги…
Чтобы отвлечься от этих мрачных мыслей и заснуть, Лиза пыталась считать овец, слонов, йоркширских терьеров, театральных зрителей… но все было безуспешно. Тогда она решила, раз уж все равно не спит, извлечь из своей бессонницы хоть какую-то пользу – и стала повторять про себя роль Дездемоны.
И тут же заснула. Всегда так бывает – как захочешь подумать о работе, сон – тут как тут.
Снилась ей мрачная пустынная равнина, поросшая чахлым вереском и низкорослым кустарником. Над этой равниной нависало тяжелое, волглое небо. Черные грозовые тучи неслись по этому небу, клубясь и извиваясь, как огромные черные змеи. Издалека доносились глухие раскаты грома, на горизонте то и дело вспыхивали зарницы, отбрасывая на равнину тусклые отсветы.
В центре равнины, на голой, выжженной давним пожаром поляне, стояли три женщины, три ведьмы в длинных развевающихся плащах и остроконечных шляпах.
Первое действие «Макбета», машинально отметила Лиза.
Лица ведьм она не видела, потому что те стояли к ней спиной, зато она отчетливо слышала их голоса.
– Когда, подруги, встретимся мы снова? – вопрошала одна из ведьм.
– Я нынче ночью прилететь готова! – отвечала ей вторая.
– Сегодня рано, нужно подождать,
– И на волшебных картах погадать! – подхватила третья.
– Какие карты? – окликнула женщин Лиза. – Вообще, где это мы находимся? Я понимаю, это «Макбет», но где сцена? Где зрительный зал? Где сами зрители?
Услышав ее голос, ведьмы испуганно оглянулись, и Лиза с изумлением их узнала.
Первой ведьмой оказалась помощник режиссера Валерия Гиацинтова, второй – Анна Коготкова, а третьей – загорелая до черноты Акулова, майор полиции.
Лиза невольно восхитилась – ведьмы были подобраны идеально. Гиацинтова с ее длинным носом и узкими губами, с длинными худыми руками и скрюченными, как когти, пальцами. Прожаренная в солярии майорша Акулова, казалось, что она только что вышла из самого ада. И наконец, Анна Коготкова. Из-под черного капюшона видны только лихорадочно горящие глаза. Ну, эта сыграет кого угодно, что ни говори, а актриса Анна хорошая.
– Как ты здесь оказалась, Тверская? – сурово воскликнула Гиацинтова. – Ты же должна быть на утреннем спектакле! Тебя же некому заменить! Овечкина в декрете!
– И вообще вы под подпиской о невыезде! – подхватила Акулова. – Вам нельзя никуда уезжать, тем более в Шотландию!
Коготкова ничего не сказала. Она достала из-под своего плаща медный колокольчик и зазвонила.
И Лиза проснулась от этого звона.
Солнце начало клониться к закату. Лучи его залили Стратфорд потоками старого золота. Старого золота – такого, каким были набиты трюмы испанских галеонов, о которых рассказывал в пивной старый Ник Уинтерботем. Стрижи вылетели на вечернюю охоту с резкими, истеричными криками. Уилл шел по грязной улочке, старательно обходя лужи. Отец велел ему отнести новые перчатки господину бейлифу, отдать их ему и получить плату.
Скука провинциальной жизни смотрела на Уилла из-за покосившихся заборов, из окон домов, мимо которых он проходил, скука окликала его голосами знакомых – голосом мясника Фила Донахью, гробовщика Мэтта Брауна.
Неужели ему суждено прожить свою единственную жизнь среди этой скуки и грязи? Неужели ему суждено унаследовать отцовскую перчаточную мастерскую, неужели ему суждено с утра до вечера выделывать телячьи кожи и кроить из них перчатки для богатых джентльменов и их расфранченных жен? Неужели всю жизнь его будет преследовать запах дубленой кожи?
Неужели ему суждено унаследовать отцовскую жизнь – монотонную, однообразную, когда вчера незаметно перетекает в сегодня, а сегодня – в завтра, когда молодость утекает между пальцев и старость приходит неожиданно, как назойливый кредитор?
Может быть, сбежать из дома, добраться до Плимута или Бристоля, наняться матросом на какой-нибудь корабль, уплывающий в дальние страны, как поступил в юности Ник Уинтерботем? Так он хотя бы увидит чудеса огромного мира, увидит сказочных, невиданных зверей и фантастические города, увидит дальние страны с их удивительными обычаями…
Задумавшись, Уилл ступил ногой в глубокую лужу, перепачкав сапоги. Грязь брызнула на чистый камзол. Уилл выругался. Негоже являться в дом господина бейлифа в испачканной одежде.
Дверь жалкой лачуги, мимо которой он проходил, приоткрылась, на пороге появилась старуха с крючковатым носом, с красными слезящимися глазами.
Старая Мегги, знахарка Мегги, ведьма Мегги, о которой ходят самые мрачные и невероятные сплетни… знахарка Мегги, которая заговаривает зубы и лечит бородавки, ведьма Мегги, которая может сглазить ребенка или навести порчу на корову, старая Мегги, которая может видеть будущее.
Старуха поманила Уилла скрюченным пальцем.
Уилл хотел пройти мимо, но какая-то сила заставила его остановиться, заставила повернуться к старухе.
– Чего ты хочешь, Мегги? – спросил он с каким-то странным смущением. – Чего ты хочешь от меня?
– Зайди ко мне на минутку, Уилл Шекспир! – проговорила старуха, точнее, прошамкала, проглатывая половину букв своим беззубым ртом. – Зайди ко мне всего на одну минутку!
– Мне некогда. У меня дела.
– Я не задержу тебя надолго. Разве ты не хочешь узнать, что ждет тебя в этой жизни?
Уилл вздрогнул. Старая ведьма как будто прочитала его самые сокровенные мысли.
– Иди же сюда, Уилл Шекспир! – повторила старуха, криво ухмыляясь. – Мегги расскажет, что тебя ждет…
Уилл хотел пройти мимо, но ноги сами понесли его к дверям жалкой лачуги. Мегги отступила в сторону, и он оказался внутри единственной комнаты.
В жилище старой ведьмы было полутемно, его освещала только единственная сальная свеча, да еще дымное пламя очага, в котором догорали осиновые поленья.
Да еще в углу, за очагом, светились два изумрудно-зеленых глаза – там притаилась тощая черная кошка, недоверчиво и подозрительно разглядывающая гостя.
Низкий потолок поддерживали толстые закопченные балки, к которым были подвешены пучки сухих трав, связки лука и каких-то бесформенных кореньев, которые Мегги, должно быть, использовала в своих зельях. Тут же сушились змеиные кожи и покоробившиеся шкурки мелких зверьков. Крыс, что ли?
Над огнем, в черном от сажи котелке, кипело какое-то подозрительное варево. На его поверхности то и дело вспухали круглые пузыри, как на поверхности болота.
Хуже всего был царящий в комнате запах – к запаху тухлой рыбы и гнилых кореньев примешивался кисловатый, тошнотворный запах старости и болезни.
– Что тебе нужно, Мегги? – спросил Уилл, опасливо озираясь по сторонам.
– Присядь, Уилл! – прошамкала старуха, пододвигая гостю трехногий табурет. – Присядь, Уилл Шекспир, и посиди немного со старухой. Ко мне так редко заходят молодые джентльмены.
– Мне некогда, – повторил Уилл нерешительно. – Мне нужно идти… отец будет сердиться…
– Ничего страшного не случится, если ты немного опоздаешь к бейлифу. Зато старая Мегги погадает тебе, разложит для тебя колоду карт.
Старуха запустила руку под стол и вытащила оттуда старую, засаленную колоду.
Это были не такие карты, которыми парни в пивной играли в дурачка или в «амбар», выигрывая за вечер полпенни. Нет, карты ведьмы были странные – на одной нарисован повешенный за ногу человек, на другой – расколотое молнией дерево, на третьей – увитая плющом башня, а еще шут в колпаке с бубенцами…
– Это не простые карты! – прошамкала ведьма, перехватив взгляд Уилла. – Это – карты Таро, которые позволяют прочитать прошлое и будущее. Первую такую колоду египетские жрецы получили в дар от своего бога, от чудовища с телом человека и головой крокодила. Мне эта колода досталась от моей бабки, а уж от кого та получила ее, я не знаю. Но сейчас я погадаю тебе на этих картах. Только сперва, Уилл Шекспир, дай мне пенни!
– У меня нет денег! – ответил ей Уилл.
– Нехорошо врать старухе! – Ведьма захихикала. – Я знаю, у тебя есть пенни в левом кармане камзола! Ты приберег его, чтобы выпить эля с приятелями.
– Откуда ты знаешь? – выпалил Уилл, схватившись за карман и тем самым выдав свою невинную ложь.
– Откуда я знаю? Да мало ли откуда! Говорят же тебе – я много чего знаю, и если ты дашь мне пенни, я открою тебе твое будущее! Ты же хочешь его узнать?
И Уилл не смог совладать со своим любопытством.
Он отдал старухе пенни, и та перетасовала свою старую колоду, разложила на столе несколько карт рубашкой вверх, так что рисунки их до поры были закрыты.
На колени старухе вскочила кошка. Сверкнув зелеными глазами, она уставилась на карты, словно, как и Уилл, с нетерпением ожидала исхода гадания.
А старая Мегги склонилась над столом и начала одну за другой переворачивать карты.
Первой открылась карта с нарисованной на ней башней.
Рисунок на карте затянуло туманом, и перед глазами Уилла возникла странная картина – море, неутомимо бьющееся волнами в могучие камни, часовые в сверкающих латах, прохаживающиеся по зубчатой стене… вдруг из-за башни появился смутно различимый силуэт… это был призрак, призрак властного, величественного человека… призрак человека, преданного родным братом и умершего страшной смертью…
Кошка мяукнула – и видение тут же растаяло, замок исчез, и Уилл снова оказался в жалкой лачуге старой Мегги.
А ведьма перевернула следующую карту.
На этой карте был изображен человек в ярком шутовском наряде, в шапке с бубенцами.
И вновь перед глазами Уилла поплыл туман… из этого тумана проступила скудная, безжизненная равнина, по которой брели два изможденных путника. Один из них – старик в изодранной одежде, в осанке и движениях которого проступали черты былого величия, утраченного достоинства, второй же… наверняка это был шут, он и сейчас, несмотря на усталость, пытался поддержать и развеселить своего царственного спутника…
И снова мяукнула кошка – и снова растаяло видение, исчезла унылая, поросшая вереском равнина, и снова Уилл оказался в нищей лачуге старой ведьмы.
Мегги перевернула третью карту. На этой карте было нарисовано могучее дерево, расколотое молнией.
И снова туманом заволокло хижину, и из этого тумана проступила мрачная картина: лесная поляна, расколотый молнией дуб, а перед этим дубом – три ведьмы, творящие свой страшный ритуал, три ведьмы, удивительно похожие на старую Мегги.
Уилл не слышал слов, которыми обменивались ведьмы, но почувствовал на себе их пристальные, неприязненные взгляды, от которых на лице осталось неприятное ощущение, какое бывает от проползших по коже садовых слизней.
И снова мяукнула кошка.
И снова наваждение пропало, и Уилл осознал, что находится в ведьминой лачуге.
А Мегги перевернула четвертую карту.
На ней было изображение красивой, величественной женщины в пышной одежде.
И опять лачугу заволокло туманом.
Теперь Уилл видел смотровую площадку в приморской крепости. Площадку, огороженную каменными зубцами. На этой площадке стояла прекрасная женщина с распущенными по плечам золотыми волосами. Заламывая руки в нетерпении, она смотрела на бушующее море, пытаясь разглядеть среди белых пенистых гребней паруса приближающегося корабля.