Но потом я вспомнила, что «Псалмы старинные и современные» – не единственный маяк в этом море. О нет! Насколько я знаю, в церкви столько молитвенников, что голова кругом. Утренние воскресные службы превращаются в скачку с препятствиями, когда от нас требуется быстро найти нужное место в книге.
Конечно, вот и он, «Английский сборник псалмов». Совсем другой сорт рыбы.
Интересно, мысли о рыбе – это святотатство? Я решила, что нет, в конце концов, рыба – символ христианства на кресте.
Я повернулась на сиденье, вернее, встала коленями на скамью лицом назад и начала (я хотела было сказать «выуживать», но сдержалась) копаться на книжной полке.
И да, я так и знала, что найду его здесь. Мои пальцы нащупали потрепанный экземпляр «Английского сборника псалмов».
Он больше и толще, чем «Псалмы старинные и современные», потому что содержит не только тексты на греческом и латыни, но и ноты и примечания. Огромная книга, предназначенная для специалистов.
Я открыла псалом 54:
И так далее.
Предупреждение? Маловероятно.
Я перелистала до номера 67:
Целительно, но разочаровывающе.
Остался только псалом 89.
Кончиками пальцев я уже чувствовала поражение.
Но постойте, вот он:
Я невольно вздрогнула. Может, это послание вселенной лично Флавии де Люс?
Это то же, что гадать по Библии, когда тычешь пальцем в книгу наугад и читаешь текст?
Однажды я видела как Фели делает это, но то был единственный раз.
«Что мне надеть, когда Дитер в субботу поведет меня в кино?» – спросила она. Но когда Библия ответила: «Тело мое одето червями и пыльными струпьями; кожа моя лопается и гноится» (Иов 7:5), – Фели дико завопила и отменила свидание.
Дальше в псалме говорилось о проклятиях и искуплении. Мне кажется, любой человек, шифрующий послание, воспользуется только первыми строками. Иначе это будет слишком туманно. Жертва заскучает и бросит читать до того, как поймет смысл.
Идея с псалмами провалилась, и я вернула книгу на место.
Рядом с двумя сборниками псалмов лежала третья книга, толстая, черная и сильно потрепанная от частого использования.
Ничего не ожидая, я взяла ее.
Святая Библия, перевод короля Якова. Тяжелая, как кирпич.
Поддавшись импульсу, я ткнула пальцем между страниц.
Князья ее – львы рычащие; судьи – рыщущие под сенью ночи волки; они не выгрызают костный мозг.
Зефания, глава 3, стих 3.
«Вот тебе и пророчество», – подумала я.
Верьте или нет, но в этот самый момент из ниоткуда мне в голову пришла мысль. Уселась, словно голубь на статую адмирала Нельсона.
Я перелистнула к началу Библии, молясь, чтобы в ней было содержание.
Да! Вот оно, в начале, как и следовало ожидать.
Книга Бытия… Исход… Левиты…
К моей обнаженной руке прикоснулась холодная ладонь. Я подскочила фута на два как минимум, сердце ушло в пятки.
– Я так и знала, что найду тебя здесь, – произнес голос мне на ухо, и я в ужасе обернулась.
Это была женщина с берега. Опять она подобралась ко мне в абсолютной тишине.
Сидя спиной к алтарю и внимая звукам органа, я не слышала и не видела ее кресло. Должно быть, она прикатила в церковь через трансепт.
– Наше знакомство было неудачным, – продолжила она, ткнув пальцем в сторону кладбища. – Это целиком и полностью моя вина. Ты просто пыталась помочь бедному Орландо. Мне следовало сразу понять.
Должно быть, она увидела мое замешательство. Неужели это тот самый человек, который недавно на берегу реки рвал волосы на голове?
– Должно быть, тебе хочется дать мне пощечину, верно? Ох, ну давай, признайся. Я бы не стала тебя винить.
Я одарила ее мрачной улыбкой и снова вернулась к книге.
Книга Бытия… Исход… Левиты…
– Скажи, что ты меня прощаешь, – она сжала мою руку. – Викарий и констебль посоветовали мне пойти в церковь и успокоиться. Вот я и пытаюсь это сделать. Но ты должна мне помочь.
Я попыталась игнорировать ее, но это было нелегко. Она сунула ладонь мне под нос:
– Пожмем руки. Я Поппи Мандрил. А кто ты, скажи, молю тебя?
– Титания Боттом, – отозвалась я. Иногда я представляюсь такими именами, когда меня сильно злят.
Женщина откинула голову и расхохоталась удивительно богатым, теплым и глубоким смехом, взлетающим в воздух и переплетающимся с органом.
– Да ладно, – сказала она. – Я поставила достаточно пьес Шекспира, чтобы понять, когда мне морочат голову.
Она постучала по правому колену – или, во всяком случае, по тому месту, где оно должно быть. Я впервые заметила, что у нее нет ноги. До сих пор плед хорошо скрывал отсутствие конечности.
– И… извините, – сказала я, чувствуя себя идиоткой.
– Не стоит, – ответила она. – Забавно, но это дает такую свободу. Ой, не надо смотреть на меня с таким скептическим сочувствием. Я устала от этих взглядов. Люди не знают, как себя вести со мной. Пусть у меня нет ноги, но голова-то есть.
Должна признать – правда, неохотно, – что в этой женщине есть нечто, вызывающее во мне восхищение. Внезапно я решилась и протянула ей руку.
– Флавия де Люс, – я посмотрела ей прямо в глаза, крепко пожала ладонь, молча извиняясь за свое нахальство, и попросила, не выпуская ее руку, – расскажите мне об Орландо. Мне так его жаль.
Она внимательно рассматривала мое лицо.
– Кроме того, мне любопытно, – добавила я.
– Довольно честно, – заметила она. – Я тебе верю. Орландо был… моим протеже.
Интересное слово. Я знаю, что оно происходит от французского глагола, означающего «защищать». Учитель органа, занимавшийся с Фели, мистер Колликут, всегда именовал ее своей протеже. По крайней мере, он так говорил, пока его не убили.
Но если мистер Колликут когда-нибудь думал, что защищает Фели от чего бы то ни было, он был болваном. Моя сестра родилась с защитными инстинктами тигровой акулы.
Нет, у этого слова есть другой смысл – «студент, ученик». Должно быть, так.
– Вы его учительница? – уточнила я.
Мисс Мандрил окинула меня взглядом с ног до головы, перед тем как наконец ответить.
– В некотором роде да.
За последние годы, наблюдая за моим другом инспектором Хьюиттом, главой полицейского участка в Хинли, я выяснила, что лучший способ выудить информацию – это держать рот на замке.
Я ничего не сказала, и, клянусь Иисусом, это подействовало!
– Орландо был очень талантливым актером, – объяснила она. – Он мог бы стать величайшим в нашем поколении, если бы не умер. Второй Гилгуд? Кто знает? Может, даже более великим. В нем соединялись сталь и чувствительность – бесценное сочетание, которого вечно не хватает современным труженикам рампы. Ему недоставало только счастливого случая, и теперь его лишили всего.
«Кто это сделал? – подумала я. – Судьба?»
Или мисс Мандрил намекает, что произошло преступление?
Я подалась вперед, демонстрируя крайнюю заинтересованность.
– Что ж, – продолжила она, покачав головой, – где бы он сейчас ни был, он смеется над своей трагедией. Вот как это делается. Вот секрет подлинного величия.
«Она права», – подумала я. Не знаю, сколько раз я смеялась при одной мысли о своих не сказать чтобы незначительных талантах.
Я скромно улыбнулась.
– И где он, как вы полагаете? – спросила я, побуждая ее говорить дальше.
– Орландо? – она хмыкнула. – Он восседает на краю какого-нибудь розового облака, болтает ногами и попивает абсент. И общается с кем-то из наших эксцентричных покойных романистов. Например, с Рональдом Фирбанком.
– Не с Шекспиром? – удивилась я.
– Шекспиром? – повторила мисс Мандрил и поджала губы. – Господи, нет! Орландо ненавидел Шекспира. «Разрекламированный навоз» – вот как он его называл. «Буря в свинарнике».
Я чуть не подавилась. Какое счастье, что здесь нет Даффи. Она бы распылила эту женщину на атомы за такую ересь.
– Вижу, ты со мной не согласна, – добавила мисс Мандрил. – У тебя на лице написано. Ну ладно. Полагаю, есть люди, с которыми можно разумно разговаривать, и есть другие.
Ну и как иметь дело с этой женщиной? В один миг она исповедуется мне, как лучшей подруге, а в другой – пускает отравленные стрелы.
Я не могла позволить себе отступить в «высокую башню», как однажды выразилась мисс Мюллет, или тратить время на игры с этим блуждающим разумом. Конечно, она расстроена. Любой бы расстроился, обнаружив труп своего протеже.
– У него есть родственники? – поинтересовалась я. – Кто-то, кому надо сообщить?
– Ха! – гаркнула она.
И больше ничего не сказала.
К тому времени Фели дошла до более спокойных частей «Искусства фуги», и звуки органа теперь не летали и не порхали, а тихо шептали. Я услышала звуки приближающихся шагов.
И это не церковнослужитель.
Это была полиция.
– Констебль Оттер, мисс, – представился голос. Запахло луком. – Прошу вас на пару слов снаружи.
Я бросила взгляд на мисс Мандрил, нарочито перекрестилась (на всякий случай), встала и последовала по проходу за констеблем. На солнце я заморгала.
Отрадно, что у констебля хватило понимания приличий, чтобы прийти за мной в одиночестве.
– А теперь… – начал констебль Оттер, открывая записную книжку и облизывая кончик нестираемого карандаша, и в душе моей воцарился покой.
Глава 4
Должна признаться, люблю, когда меня допрашивает полиция. Я привыкла к тихим беседам с инспектором Хьюиттом, во время которых мне нередко удавалось просветить его в тонких областях химии, а в нескольких случаях и в ряде других вопросов.
Хотя я бы предпочла, чтобы меня допрашивал детектив Бранч, я проявила любезность и по отношению к констеблю Оттеру. Сразу же продемонстрировала готовность сотрудничать.
– А! Наконец вы пришли за мной, – сказала я с восхищением в голосе. – Ничто не оживляет сонный летний день так, как загадочная смерть, не правда ли, констебль?
Надо показать ему, что мне это не в новинку.
У него странно дернулся глаз. Что это, солнце? Или я неверно оценила этого человека?
– Загадочная, мисс? – переспросил констебль.
«Осторожно, Флавия», – подумала я. Этот человек соображает быстрее, чем я предполагала.
– Вы же понимаете, что я имею в виду, – начала импровизировать я. – Утонул, но никто не объявлял его в розыск.
– Откуда вы знаете?
Очевидно, что констебль Оттер – не самый глупый человек. Предвижу его большое будущее.
– Путем умозаключений, – объяснила я. – Иначе искали бы тело – на берегах и в воде.
Констебль Оттер почесал подбородок кончиком карандаша. На коже осталось темно-синее пятно, но я не стала говорить ему об этом.
– Что ж, мисс, – сказал он. – Полагаю, нам стоит оставить подобные умозаключения, как вы это называете, профессионалам: ребятам, у которых есть мозги и микроскопы.
Констебль пытался быть остроумным, но я сделала вид, что ничего не замечаю.
Должно быть, он неправильно понял выражение моего лица, потому что добавил:
– Микроскоп, мисс, если вы не в курсе, – это прибор, который увеличивает маленькие предметы. Сквозь линзу глаз блохи кажется величиной с колесо.
Он явно не осознает, что разговаривает с человеком, в распоряжении которого находится один из лучших микроскопов, созданных Эрнстом Лейтцем из Вецлара, и этот человек прекрасно умеет им пользоваться! Болван!
– О нет! Неужели? – слова выскальзывали из моего рта, как змеи из корзинки, и моя челюсть отвисла дюйма на три.
– Хммм, – протянул он и бросил на меня взгляд искоса. – Вы профессионал, мисс?
Его неожиданно проницательный вопрос застал меня врасплох.
– Ну… да, – ответила я. – В некотором роде.
Ответом на мое признание стало молчание. У этого человека все задатки главного инспектора. Надо быть осторожной.
И, что более важно, нужно найти к нему подход.
– Вы очень хороши в том, что вы делаете, – сказала я.
«Надо подмазывать осторожно, – подумала я, – нельзя перестараться».
Он снова бросил косой взгляд, но меня спас от замешательства крик со стороны воды.
– Констебль! Констебль Оттер!
Это был викарий. Он размахивал руками совершенно неподобающим священнику образом – на манер стрелочника.
Констебль Оттер задумчиво вернул записную книжку и карандаш в нагрудный карман кителя. Он не из торопливых.
Бросив на меня вопросительный взгляд, он повернулся и пошел по тропинке. Гравий жалобно хрустел под его ботинками.
Естественно, я последовала за ним. Он же не сказал мне оставаться на месте.
Хотя наша лодка все еще была у причала, я не увидела ни Доггера, ни Даффи. Должно быть, они все еще в «Дубе и фазане» и Доггер изо всех сил старается отвлечь Даффи от мыслей о трупе. Несмотря на суровый внешний вид, у моей сестры тонкая душевная организация. Просто она не любит это показывать.
Но, когда карты вскрыты, Даффи всегда сдается первой. Что-то по-настоящему ужасное – например, сломанная при падении с дерева рука или нога или насаженная на грабли жаба – превращает Даффи в дрожащее желе. Вид или даже запах крови заставляют ее расстаться с обедом прямо на месте, как будто ее мозг и желудок связаны напрямую.
Но книги – совсем другое дело. Пока нечто просто описывается, без картинок, моя сестра может справиться с чем угодно.
В детстве она с превеликим энтузиазмом читала мне эпизод из «Преступления и наказания», когда Раскольников зарубил топором двух старушек. И она явно наслаждалась описанием гибели Владимира в «Евгении Онегине». Его застрелили из пистолета, и из раны сочилась дымящаяся кровь.
Книги служат Даффи прокладкой между реальным миром и ее нежным сердцем.
Я же совсем другая. Абсолютно.
Для меня новый труп – это клубок нерассказанных историй, который просится, чтобы его распутали до последней нитки. И одновременно это пособие по реакциям разложения, что придает ему дополнительный интерес.
Моя мысль заключается в том, что хотя между мной и Даффи наличествует определенное сходство, между нами есть непреодолимые – по крайней мере, в этой жизни – различия.
Викарий продолжал махать руками, когда я подошла, держась в двух шагах позади констебля Оттера.
– Думаю, вы должны это видеть, – говорил викарий, протягивая мокрую туфлю.
Красная: пара к той, что была на ноге у трупа.
– Где вы это взяли? – неласково поинтересовался констебль. Я по опыту знаю, что полиция не любит, когда улики находит кто-то другой.
– Там, – викарий обвиняюще ткнул пальцем в оборванца, стоявшего рядом с мокрым воздушным змеем. Я его даже не заметила. – У Хоба Найтингейла.
Я обратила внимание на неопрятного мальчугана, уставившегося на ботинки, которые были ему явно велики. Он был всего на несколько лет младше меня и вполне мог оказаться носильщиком на рынке Ковент Гарден или беспризорником из романов Диккенса, которые обожает Даффи. Судя по фуражке и мешковатым брюкам, у него почти наверняка есть старший брат и нет матери.
– На что ты уставилась? – враждебно спросил он.
– Извините, – искренне сказала я. – У меня есть привычка разглядывать людей.
Он откинул голову и отвел взгляд. Предполагается, что обиженные люди должны некоторое время дуться, только не слишком долго. Придется подождать и посмотреть, примет ли он мои извинения.
– Юный Хоб пускал своего змея, – объяснил викарий. – Порыв ветра затащил его в камыши, – он показал на изгиб реки, заросший камышами и ряской. – Вон туда.