Уместно привести здесь фрагмент из интервью Елены Самоделовой (правда, тут аргументы против «крестьянства» Есенина уже относятся к более позднему периоду его жизни): «Есенин объездил, по его же собственным словам, “полсвета”. Последнее лишь отчасти правда, хотя Есенин побывал и в Европе, и в США. Напрашивается риторический вопрос: какой “крестьянский парень” мог позволить себе так путешествовать? Стоит вспомнить и первое появление Есенина в Петербурге – ведь он везде ходил там в атласной рубашке! Хотя южнорусские крестьяне никогда не носили атласных рубашек: это считалось слишком дорогим удовольствием! Обычно крестьяне использовали рубашки, вручную вытканные из конопли или из льна. Да и к тому же – ведь не лапти носил Сергей Есенин, а дорогие сапоги! Неслучайно многие – например, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский и многие другие поэты, близкие к их кругу, – называли Есенина “ряженым крестьянином”».
Кстати, если уж брать не детство-юность Есенина, а более поздние периоды, то становится заметным, насколько тема крестьянства в жизни поэта становится натянутой, искусственно форсированной. Сергей Казначеев: «Ираклий Андроников иронически обрисовал сборы Есенина в деревню. Мол, Есенин просил продавца: “У меня в селе 35 дворов, поэтому продайте мне 35 корыт, 35 коромысл, а к ним – ещё 70 вёдер!” А потом, со слов Андроникова, Есенин стал покупать для односельчан пряники, жамки, сушки, баранки, карамельки, леденцы… Думаю, этот эпизод очень показателен. Позиция Есенина по отношению к родным краям – любовная, но всё же несколько “со стороны”. Есенин – это тот, кто идёт по долине в кепи и лайковых перчатках, едет в Радовские предместья отдохнуть, поохотиться и порыбачить, а не горбатиться на пашне или сенокосе. Но этого от него и не требовалось: деревенские любили его не за это. В моём родном селе Ундоры в первой половине XX века жил странный человек Антон Петрович. Рассказывают, что он не был героем труда: дадут ему лопату, он раза два ковырнёт землю и пойдёт восвояси. А сегодня он именуется блаженным старцем Антонием Ундоровским, тайным схимонахом и провидцем».
Ну ладно, допустим, что «крестьянство» Есенина можно оценить лишь как некую условность, допущение. Но широко распространено мнение, что главное, кем сам человек считает себя. А что думают окружающие – не суть, мол, важно. И в случае с Есениным – тут вроде бы особых расхождений нет. Поэту хотелось считать себя «крестьянским сыном», а остальное – как говорится, «от лукавого».
Сергей Соколкин: «Есенин, конечно же, любил деревню, хорошо знал фольклор, постоянно писал и говорил всем о своих крестьянских корнях. По крайней мере, себя-то Есенин уж точно уверил в том, что он крестьянин. Тем более что и в литературу Сергей Есенин входил именно как “крестьянский поэт”, как минимум по самосознанию. Как раз в то время имелось не так уж и много известных поэтов, которые определяли себя как “крестьянские”: Клюев, Клычков, Орешин, Ганин, Ширяевец… Чуть позже бесподобный Павел Васильев… И ещё несколько других, менее известных».
Думаю, что для любого творческого человека – а для поэта особенно! – выдавать желаемое за действительное не так уж предосудительно. Без этого не существовало бы и самой поэзии – вообще как явления! Но ведь словосочетание «выходец из крестьянской среды» вполне же можно употребить, почему нет?
Тем более что для этого есть все основания. Ведь если посмотреть на родословную Сергея Есенина, то там «акромя крестьян» так и не найти больше никого! Благо изучены корни поэты довольно глубоко, а «разрыхление» предков велось досконально. Алексей Нилогов: «Интересно рассмотреть родословную Есенина, которая по прямой мужской линии изучена до XVI века. Есенин – потомок крепостных крестьян. И точно известно, что в родовом селе Константиново его предки проживали уже в 1646 году. При этом в разное время у села имелись разные хозяева. Приведу всю известную генеалогам ветвь по мужской линии: Аксентий – Автамон – Спиридон – Павел – Фатей – Никифор – Герасим – Евсигней – Клим – Осип – Никита – Александр – Сергей Есенин. Насчёт происхождения самой фамилии “Есенин» есть варианты – то ли от пращура Аксентия, жившего во второй половине XVI века, то ли от прапрапрадеда Евсигнея. Первая фиксация фамилии произошла только в девятой ревизской сказке 1850 года в форме “Есинев”. Другие документальные варианты фамилии, помимо закрепившегося “Есенин”: “Есенкин” и “Ясинин”. Есенины состояли в родстве с Титовыми – это девичья фамилия матери Сергея Есенина – родословная которых прослежена до середины XVII века».
Итак, потомственный крепостной – тут без вариантов! – решил сменить свою социальную страту. Как вариант: родители-крестьяне мечтали, чтобы их старший сынок не пошёл по их стопам, а «вышел в люди»: получил образование, статусную должность, общественное положение – в чём дитё и преуспело на радость родичам?
Увы, подобная трактовка не совсем убедительна: родителей поэта также затруднительно назвать типичными крестьянами. Разве что вновь упомянуть про «крестьянскую среду», при этом сделав необходимое уточнение, что сама эта «среда» была довольно обширным понятием, включающим множество значений. Да, кто-то сеял рожь да овёс, кто-то выращивал брюкву и свёклу. Вполне возможно, что кто-то, знаменитым крестьянским чутьём уловив надвигающуюся «революционную ситуацию», уже буквально разлитую в воздухе, – безбожно пил и слонялся без дела, настраивая себя на активные раскулачивания зажиточных соседей… Но вполне себе успешно жили и те крестьяне (по сословному делению, как минимум), что занимались различными промыслами. Вопрос, чем они так уж кардинально (кроме метрических записей при рождении) отличались от всякого рода мещан/ремесленников/мелких торговцев, остаётся открытым. Крестьяне из старинного города Сергача, скажем, успешно водили по ярмаркам дрессированных медведей, хохломские крестьяне искусно расписывали ложки и прочую домашнюю утварь, жостовские – умело разрисовывали «под лак» подносы… Ну а предприимчивые крестьяне родного Есенину села Константиново издавна повадились хаживать в Москву на так называемые «отхожие промыслы» (благо Белокаменная – рукой подать!).
Елена Самоделова: «Если посмотреть на отца Сергея Есенина – тот не просто “ходил в отход”, на сезонные заработки, как обычно делали крестьяне, а постоянно жил в Москве, работая в мясной лавке купца Крылова. Вообще это считалось нормальным в то время: крестьяне отправлялись на заработки. Ещё дед Есенина, Титов, владел промыслом, содержал собственные барки, а деньги на покупку их заработал в Петербурге, когда сам туда “ходил на отход”. Он считался богатым и щедрым – по рассказам односельчан Есенина, поскольку устраивал праздники, где все за его счёт ели, пили, гуляли. Так что и образованность, и “отходничество” – явления хоть и не широко распространённые, но всё же присущие крестьянству».
«Всё же присущие» – как некоторое допущение из серии «несмотря и невзирая на…» Не знаю, может, и нет смысла возводить Есенина именно к крестьянам, утверждать, что его мировоззрение было сугубо сельским, посконно-укладным. Есть неумолимые факты: в сословном обществе тогдашней царской России Есенин записывался «крестьянином». А всё остальное – это уже к вопросу занимательной истории о попытках поэта выйти из своего личного да провинциального – на некий всеобщий, чуть ли не на мировой масштаб.
Елена Самоделова: «Есенин, по документам, – сословный крестьянин. Был уроженцем села. Он гордился тем, что он и многие его друзья – крестьяне, что это считается “солью земли”. Правда, иногда говорил об этом с некоторой усмешкой, так как в то время соль как раз и обесценилась… В одном из стихотворений Есенин размышляет, что нужнее: сад с вишнями или огород с картошкой? Можно говорить, что здесь повлиял “Вишнёвый сад” Чехова, но факт остаётся фактом – крестьянское хозяйство родителями Есенина всё же велось. Становилось трудно, конечно, когда отец Есенина находился в Москве, но и тогда он помогал семье деньгами. Сохранились документы, где рассказывается, что в семье Есенина чётко следовали всем необходимым законодательным актам, основополагающим для любого крестьянского хозяйства: кто является владельцем крестьянской усадьбы, кто её наследует, кто содержит, как делить имущество при разделе большой семьи».
То бишь оспаривать крестьянство «де юре» нет особого смысла, ну а «де факто» – думаю, не важно, был ли «крестьянином» Есенин по своей сути или «под настроение» ему льстило считать себя таковым.
Сергей Соколкин: «Даже если и предположить, что Есенин изначально, по рождению в деревне, как-то привязан к земле, то впоследствии, ощутив в себе поэтический дар, стал от этой земли оторван. Хоть и постоянно скучал в столице по деревне… Скорее можно говорить о том, что Есенину “нравилось считать себя крестьянином”. Поэтому он так задорно декларировал: “У меня отец – крестьянин, / Ну а я – крестьянский сын!” Хотя отец его никаким крестьянином не являлся, а работал мясником в столичной лавке. Да и “крестьянский сын” Сергей Есенин – никогда “на земле” в принципе не работал! То подвизался у отца в мясной лавке, то в типографии Сытина, то полностью жил за счёт журнальных гонораров за свои стихи».
А вот влияние «крестьянства» как некой идеи на творчество Есенина трудно не заметить и не оценить.
Елена Самоделова: «Вся поэзия Есенина основана на темах, которые он брал из крестьянской жизни, пользовался системой фольклорных жанров, которая бытовала в крестьянской среде. Понимал он её именно по-крестьянски, как “коренную” систему русского быта – в отличие от петербуржцев, которые относились к фольклору как к чему-то интересному, но наносному, внешнему. Фольклор был для Есенина очень органичным».
…Оставив уже, наконец, в стороне рассуждения о «крестьянстве – не крестьянстве» поэта, есть смысл опять вернуться к детству и ранней юности Есенина. Ведь именно тогда он начал настойчиво упражняться в стихотворчестве. Максим Скороходов: «Во второклассной учительской школе Есенин проучился три года. Ему пришлось уехать из дома, в родное Константиново он возвращался только на каникулы. А так он жил в общежитии с другими детьми, в том числе из старообрядческих семей. Село Спас-Клепики, в котором он учился, расположено среди мещерских лесов и болот, там исторически было широко распространено старообрядчество. Школа готовила не просто грамотных людей, а конкретно сельских учителей. Давалась довольно обширная программа: Есенин проходил практику в образцовой школе, в том числе сам вёл уроки. Именно во второклассной учительской школе Есенин и начал писать стихи. Первые его стихи – ученические, довольно подражательные. В первых стихах есть и лермонтовские мотивы (“Звёзды”), а также перепевы Никитина, Кольцова – особенно фольклорных мотивов. Хотя у Есенина всё же в тот период имелось мало стихотворений, которые свойственны, как тогда называли, “поэтам из народа”».
Тут может возникнуть вопрос: а как Есенин начал стихотворствовать, какими были его побудительные мотивы? Желание прославиться, выделиться из толпы (если чисто «по Фрейду»)? Или, всё по тому же Фрейду, несчастная любовь, тяжёлая жизнь, эмоциональная подавленность, психологическая сублимация – и, как следствие, попытка найти некую отдушину? Ведь некоторые исследователи в разговоре указывают на «трудное детство» Есенина, даже на его некоторую «забитость»! Мол, как-то не особенно повезло Серёже с родителями.
Владимир Брюханов: «Мать Есенина пыталась бороться за самостоятельность и самолично вырваться из деревни. Это происходило в ранние годы жизни Сергея, которого она оставила на попечение деревенских родственников. Однако сначала она застряла на уровне городской прислуги, затем родила внебрачного сына и вынужденно вернулась домой – к воспроизводству потомства от нелюбимого мужа… Отец считался очевидным бездарем – таким и показан со всеми подробностями в воспоминаниях своих дочерей – и не продвинулся выше продавца в мясной лавке в Москве, куда уехал совсем мальцом. Появлялся он в Константинове лишь наездами, хотя женился и в родном селе, но все последующие его визиты в деревню выливались в очередную беременность супруги. Сергей Есенин оказался первым из родившихся его отпрысков, выжившим в младенчестве». Дальше – больше. Брюханов передаёт близко к тексту мнения дотошных западных литературоведов: «До девятилетнего возраста Сергей Есенин практически не знал родителей. Сиротство же, как хорошо известно, одно из тяжелейших испытаний, выпадающих подрастающему человеку. Одних оно калечит, другим придаёт неукротимый импульс к развитию. Хотя бывает, что происходит одновременно и то, и другое. Сиротский статус обрекал Сергея и на низшее положение в мальчишеской иерархии: не стояло за ним, вопреки стихотворению, “испуганной мамы”, за помощью к которой можно обратиться в случае “разбитого носа и кровавого рта”. В принципе, могли заступаться дядья – братья матери, о лихости и озорстве которых вспоминал Есенин. Но об их покровительстве и защите от деревенских задир Сергей что-то не упоминал. Это и понятно: ябедничество – согласно сложившимся мальчишеским традициям – могло и должно караться тяжкой расплатой. Да и созданный Есениным в стихах собственный образ не допускал такого. Приходилось как-то управляться, но “худощавость и низкорослость” этому, конечно, не способствовали. До мальчишеских заводил так он, похоже, и не дорос: апокрифические воспоминания его деревенских “друзей”, возникшие уже после его смерти, явно вычитаны из его же стихов».
Впрочем, первые поэтические опыты стали относительно успешны. Во всяком случае – замечены преподавателями и однокашниками, на которых, собственно, и были рассчитаны.
Максим Скороходов: «По воспоминаниям видно, что Есенин во время учёбы интересовался и Пушкиным, и Некрасовым. И пытался полемизировать с ними уже в ранние годы. В воспоминаниях его учителя словесности Е. М. Хитрова отмечается, что когда после уроков собирались вместе учителя и ученики – жившие вместе в этой школе, в одном здании – то много читали, при этом Есенин был самым внимательным слушателем. За вечер, к примеру, они могли сесть и прочитать вместе всего “Евгения Онегина”, а затем обсудить произведение. Одно из прозвищ Есенина тогда – “Пушкин”. А Григорий Панфилов, школьный друг Есенина, именовался “Белинский”. Сохранились тетради с ученическими стихотворениями Есенина и оценками Гриши Панфилова. Есенин слегка отрицательно отзывался о Тургеневе, но увлёкся Львом Толстым. Он даже пытался вегетарианцем стать под влиянием этого увлечения: его привлекали, видимо, размышления о жизни графа Толстого».
Таким образом, детская игра «в Пушкина – Белинского» помогла русской литературе обрести одного из самых проникновенных и загадочных авторов. И, конечно же, именно в этом, «школьном» детстве Есенина нужно искать истоки его литературного пути. Почему же он выбрал столь непростую среду? Ведь ни знакомых, ни покровителей – всё пришлось начинать с чистого листа. Да и помочь некому: школьные преподаватели, в общем-то, с благосклонностью относились к стихотворным опытам своего ученика – но не более того! Никто его стихосложению не учил, не опекал и не пестовал, за руку в литературный мир не вводил. Всё сам: ни свата, ни брата, ни блата!
Алексей Налепин: «Несомненно, у Есенина с самого раннего детства присутствовала особенная тяга к миру так называемой высокой культуры. Потому что этот мир был совершенно иным, чем изначально Есенина окружавший, – ведь поэт вырос всё же в крестьянской среде. Но он почувствовал, что может принадлежать к этому неведомому миру, войти в него, – и “выломался” из своего привычного окружения. Хотя на самом деле мир есенинской культуры изначально гораздо шире, потому что представлял собой народную крестьянскую культуру, включающую в себя очень многое – и быт крестьянский, и народное православие, и, конечно же, фольклор».
И тут – что кому ближе: то ли Есенин решил выразить крестьянский мир посредством «интеллигентских» творческих методов, то ли этот самый мир избрал Есенина своим жрецом и провозвестником (эта версия – для любителей особых, неких ноосферно-мистических теорий).
Хотя детство и юность Есенина даёт массу «строительного материала» сторонникам объяснять любое творчество через сублимацию, нерешаемые личные конфликты и непреодолимые комплексы, чтобы выстраивать многоходовые фрейдистские заключения. Например, уход матери Есенина из семьи. Для традиционного крестьянского быта того времени – довольно необычный случай.