Приключения в Красном море. Книга 2(Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс) - Монфрейд Анри де 10 стр.


Три женщины сидели на юте со своим почтенным супругом, и Мола наливал им чай. Все это, англичане прекрасно видели в подзорные трубы, нацеленные на нас. Я приспустил свой флаг, и, когда он взлетел вверх уже в третий раз, большой серый корабль проплыл в одном кабельтове у нас на траверзе… Машину не остановили, и это был добрый знак. Я облегченно вздохнул, когда катер поприветствовал меня флагом; в ответ моя команда принялась размахивать тюрбанами…

Ветер донес до меня звуки фортепиано, на мостике поблескивали большие глаза биноклей, и я, наставив на них свой, заметил раскрасневшиеся лица офицеров, которые с бокалами в руках поднимали тосты за мое здоровье…

Это был час, когда англичане обычно выпивают…

Я попросил трех рабынь подняться и помахать своими маклама. На эти знаки уважения к Англии нам ответили тремя гудками.

После чего каждый из нас поплыл своим маршрутом.

Шейх Исса, еще не совсем отправившись от волнения, произнес с улыбкой:

— Аль-хамдул-иллах. (Слава Богу!)

— Тебе бы следовало сказать: «Аль-хамдул-виски»…

XVIII

Ночь избавляет нас от невыносимой жары и последних безжалостных лучей уходящего солнца, от которых нас не защищали паруса, расположенные левым галсом.

Поскольку маяк, отмечавший край длинного рифа возле Мокки, не был починен, я не осмелился сделать галс в сторону открытого моря, чтобы его обогнуть, из опасения, что чересчур далеко отойду от побережья и не увижу ночью тонкую металлическую колонну маяка. Благодаря штилю, который обычно устанавливается после заката, я бросил якорь на глубине в четыре сажени, расположив судно параллельно берегу. Таким образом, на ночь нам была обеспечена бортовая качка, но это неудобство с лихвой окупалось тем, что я освободился от тревожного чувства. Теперь, когда опасность миновала, я мог позволить себе роскошь пережить запоздалый ужас при мысли о том, что могло бы с нами случиться, если…

Утром мы вошли в просторную гавань Мокки, и я поискал взглядом заруку, встреченную нами позавчера, но флотилия зарук, похожих одна на другую, находилась в задней части порта, недоступной для кораблей со средним водоизмещением. Однако от начальника порта (Омера-эль-Бахара), который пришел произвести досмотр «Альтаира», я узнал, что из Джибути действительно прибыл сомалиец. Но мои вопросы, касавшиеся этого человека, кажется, привели в замешательство почтенного чиновника. Смутное беспокойство овладело мной, и я, желая прояснить ситуацию, заявил ему, что хочу немедленно сойти на берег. На это чиновник ответил, что мне следует дождаться начальника таможни и что он получил приказ оставить на моем судне двух аскеров, его сопровождавших…

Я уже хотел возмутиться, как в разговор вступил шейх Исса:

— Не подобает выставлять охрану на корабле человека, спасшего трех девственниц, которых имам ожидает с нетерпением. Если бы не он, то английский патрульный катер задержал бы их, а также и весь остальной караван, доставленный мной из Джиммы.

— Вам повстречался пароход, который вчера проплыл мимо?

— Да, и я повторяю тебе, что, если бы не Абд-эль-Хаи, мы бы пропали. Идем на берег, я должен срочно переговорить с вали; если он узнает, что ты задерживаешь высадку женщин, я тебе не завидую.

Затем, обращаясь уже ко мне, шейх сказал:

— Оставайся на судне и ни о чем не беспокойся. Дай мне только документ, который должен подписать начальник таможни.

Я вручил ему манифест, и лодка направилась к берегу, увозя двух ставших теперь ненужными охранников.

Около полудня лодка Омера-эль-Бахара, вернулась, груженная плодами манго, дичью и жирным бараном, посланными вали. Накуда сказал, что шейх Исса просит меня дать ему пятьсот рупий, и вручил мне его перстень, свидетельствующий о добрых намерениях шейха.

Я понял, что речь идет о переговорах относительно возможной выгрузки моих товаров.

И в самом деле после полудня шейх Исса возвратился с моим манифестом, подписанным по всей форме. Он со смехом рассказал мне, что аскер, прибывший из Джибути, посажен в тюрьму и обвинен в том, что приехал сюда для слежки как раз в тот момент, когда караван рабов должен был выгрузиться вблизи Мокки. Он добавил, что служащий телеграфа, один армянин, передал в Сану телеграмму от губернатора Джибути, в которой последний просил имама под любым предлогом и даже без оного арестовать «Альтаир» и находящиеся на нем товары.

Сегодня же утром визирь позвонил по телефону губернатору Мокки и велел отдать соответствующие приказы Омеру-эль-Бахару и Юсуфу Паше, который должен был предоставить своих полицейских в его распоряжение. Вали ответил ему тогда, что я действительно прибыл в Мокку, но вместе с шейхом Иссой, и поведал ему о том, что выдавалось за истинную причину моего появления здесь, причину, которая давала вполне исчерпывающее объяснение поступку губернатора Джибути. Через час визирь снова позвонил по телефону своему подчиненному. Он приказал немедленно выдворить меня из порта, чтобы иметь возможность послать ответ губернатору Джибути, где выражалось бы искреннее сожаление по поводу того, что телеграмма дошла до него слишком поздно…

Большего я и не ждал; через час «Альтаир» исчез в открытом море.

Ставро был точен: он ждал нас в условленное время у входа в залив Акаба, на том странном острове Тиран, где мы уже встречались в прошлый раз.

Восхищенный тем, что я справился с этим сложнейшим делом, он признался, что, доверив его мне, стал рассматривать задачу как практически невыполнимую. Но однажды ночью ему приснился огромный шкаф, наполненный горячими хлебами, и в тот же день, по приезде в Суэц, он повстречал повозку, груженную сеном, и тогда к нему вернулась надежда. Его сестра и племянницы сожгли не одну свечу перед иконой… И я живо представил, как этот внушительного вида человек, похожий на Геракла, возвращается из бакалеи с короткой, толщиной в палец, свечкой…

Итак, я сбыл весь свой товар и, получив за труды небольшую сумму, мог теперь жить в свое удовольствие, не рискуя собственной шкурой… Небо было чистым, и я без страха смотрел в будущее…

Так думаем мы, несчастные слепцы, а на самом деле резво несемся к бездне…

XIX

Пока я предавался радужным мечтам, в Джибути готовились к моей встрече.

Мой спешный отъезд лишь отсрочил судебное разбирательство, в ходе которого я должен был попасть в западню, подстроенную Ломбарди, Аликсом и его пособниками, при содействии уважаемого Жозефа Эйбу.

Это разбирательство не имело под собой никаких юридических оснований, и надо было обладать уверенностью в полнейшем попустительстве суда в нужный момент, чтобы отважиться на такой шаг. Правда, мои противники в конце концов поверили в собственную ложь. Они рассчитывали, что мои сообщники, увидев меня поверженным, избавятся от страха подвергнуться преследованиям с моей стороны и сделают сенсационные разоблачения.

И тогда те, кто раньше молчал, заговорят, и каждый постарается себя выгородить, выдвигая обвинения против меня. Можно не сомневаться, что таким образом была бы обнаружена разветвленная преступная организация, шефом которой являюсь я; после чего любые беззакония и отказы в правосудии были бы прощены, а их виновники возвеличены.

Предлогом для наложения ареста на имущество, ареста гипотетического, поскольку товаров в наличии уже не было, послужили «ложные показания», которые якобы подтвердились маркировкой ящиков: «А. Д. М. Дыре-Дауа, Эфиопия».

Таким образом утверждалось, что они не могли быть отправлены по другому адресу. Следовательно, моя декларация, где в качестве пункта назначения стояла Мокка (Йемен), была «подложной», что влекло за собой арест товаров и уплату штрафа в размере их стоимости. Кроме того, губернатор объяснил, что я совершил этот подлог вследствие присоединения Эфиопии к Лиге Наций, которое состоялось в тот момент, когда мои товары еще находились в пути.

Поэтому, лишившись возможности приплыть в страну, куда отныне ввоз этих товаров был запрещен, я, дескать, «обманным путем» переправил их в Йемен.

Это утверждение не выдерживало никакой критики и было настолько абсурдным, что мне непонятно, как могли высказать его люди, находящиеся в здравом рассудке.

Югоннье, которому вменялось в обязанность предъявить мне иск, не пошел на это, возмущенный столь очевидной предвзятостью. Но Аликс и его пособники стояли на своем, ибо отлично знали, что суд, в нужный момент ими образованный из нескольких покладистых чиновников, назначенных ad hoc, в отсутствие постоянных судей, предусмотрительно отправленных в отпуск, при рассмотрении этого дела будет руководствоваться «приказами», обнаруживая полное юридическое невежество и поступая вопреки всякой справедливости и даже какой бы то ни было логике.

Ввиду того что таможня решительно уклонилась от своих обязанностей, губернатор подменил ее собой и поддержал главные пункты обвинения.

Вот что ожидало меня в Джибути, когда я плыл с попутным ветром, свободный от забот и готовый проявить милосердие к тем, кто, как я думал, впустую тратили на меня время и понапрасну изливали свою желчь.

К черту ненависть и мечту о реванше! Ведь жизнь становится такой прекрасной, когда забываешь нанесенные тебе оскорбления, клевету, подлость, одним словом, когда презрение уступает место жалости. Настроение у меня было столь оптимистическое, что, прибыв в Джибути, я издали улыбнулся судебному исполнителю, который, опершись на свой велосипед, глядел, как причаливает «Альтаир». Мог ли я знать, что он стоит там как раз для того, чтобы составить официальный протокол, направленный против меня?..

Спрыгнув на пристань, я уже хотел подать ему руку, но он, уклонившись от рукопожатия, протянул мне повестку, согласно которой я должен был в тот же день, в два часа пополудни, предстать перед судом первой инстанции и заслушать обвинение в подделке таможенной декларации, в результате чего я приговаривался к тремстам пятидесяти тысячам франков штрафа. Я расхохотался и, оставив его, помчался к Югоннье. Он встретил меня, воздевая руки к потолку:

— Они сошли с ума. Вы понимаете, просто рехнулись. В это трудно поверить! Состряпанное ими дело не выдерживает никакой критики, тем более что иск предъявляет не таможня. Я отказался принимать в этом участие, потому что не желаю под конец карьеры стать посмешищем… если не сказать больше. Сам губернатор, в лице временно исполняющего обязанности господина Аликса, взял в свои руки правосудие… Интересно, на каком основании?!

Председателем суда стал мелкий чиновник, не входящий даже в состав колониальных кадров, некий Дитрих, назначенный Ломбарди, который сам исполнял обязанности прокурора.

В Джибути вообще чиновники взаимозаменяемы. Этот случайный председатель, позднее изгнанный из администрации за непорядочное поведение, возненавидел меня так, как можно возненавидеть, в силу необъяснимого фанатизма, человека, которого ты в глаза не видел. Услышанных обо мне небылиц хватило для того, чтобы у меня появился заклятый враг, состоящий на службе у губернатора. Заседателями были два других еще более мелких чиновника, в обязанности которых входило лишь поддерживать все решения председателя под страхом навсегда отказаться от мечты о продвижении по службе.

С самого начала допрос принял странную форму, которая должна была бы меня насторожить.

Председатель настойчиво пытался узнать, кто купил кокаин и каким образом завод «Мерк» получил возможность его выслать. Почуяв опасность, я тут же вспомнил о коварном Жозефе Эйбу и его письме. Я терялся в догадках, избегая малейшего намека на этот документ, так как чувствовал, что это мое самое слабое место и что любая оплошность может запустить в действие механизм опасной ловушки.

Поэтому я ответил:

— Администрации завода «Мерк» не надо было спрашивать у вас разрешения, поскольку ее товар предназначался не для Джибути, через который он следовал лишь транзитом, а, как вы знаете, подобный транзит у нас не запрещен. Более того, ни Германия, ни Йемен не входят в Лигу Наций.

— Нет, мсье, ваш товар предназначался для Эфиопии.

— Это утверждаете вы. Истинное же место назначения товара было указано в моей транзитной декларации: им была Мокка. Впрочем, вот квитанция, выданная мне таможней этого города.

Примерно в таком духе проходило судебное заседание, обнаруживая все более возмутительную предвзятость, и наконец меня приговорили к уплате штрафа в размере трехсот пятидесяти тысяч франков, как и предусматривалось в повестке.

Я подал на апелляцию, ибо отказывался верить в то, что судьи, как бы плохо они ко мне ни относились, способны подтвердить столь несправедливое решение.

Когда я консультировался с адвокатом из Аддис-Абебы, неким Шануа, он, читая приговор суда, подумал, что это шутка. Я попросил его приехать для участия в моей защите, и он высказал уверенность в том, что я добьюсь оправдательного приговора.

Увы, он забыл о небезызвестных чиновниках, временно исполняющих обязанности судей. Председателя апелляционного суда, профессионального юриста, отправили в отпуск, поэтому и здесь тоже были подобраны совершенно случайные люди. Административный суд не только подтвердил справедливость приговора, но и удвоил сумму штрафа, доведя ее до семисот пятидесяти тысяч франков под предлогом того, что, раз мои товары не были задержаны, я должен оплатить их стоимость, то есть выложить еще триста пятьдесят тысяч франков.

Югоннье был вне себя от ярости. Он дал мне адрес таможенного адвоката при Кассационном суде, некоего господина Лаббе, и пообещал написать рекомендательное письмо.

На другой день (а это был день почты) я встретил Югоннье и напомнил ему о его обещании снабдить меня рекомендательным письмом к парижскому адвокату. Он как-то сразу растерялся и в конце концов сослался на свою некомпетентность. В чем дело, произошло какое-то новое событие или его тоже Ломбарди сумел привлечь на свою сторону?..

Шануа составил для меня кассационную жалобу, однако она не имела приостанавливающей силы, поскольку мое дело не относилось к разряду уголовных, так что власти завладели всем моим имуществом, арестовав мои счета в банке и вексель, выданный мной Репичи. К счастью, согласно нашей договоренности, он не мог быть истребован немедленно, а только в сроки годовых платежей. Это соглашение, о котором не подозревал Ломбарди, спасло Репичи от разорения, так как власти полагали, что могут в любой день потребовать у него, в соответствии с тем, что на мое имущество был наложен арест, всю сумму предоставленного мной кредита.

Что касается моего судна, то я был вынужден в каком-то смысле негласно его выкупить, уплатив администрации сумму, равную его стоимости.

XX

Я решил отправиться в Париж, чтобы найти адвоката, который мог бы выступить моим защитником при рассмотрении этого скандального дела в Кассационном суде. Я думал, что юстиция метрополии разоблачит столь чудовищное беззаконие, жертвой которого я стал.

Отплытие ближайшего парохода — я заранее заказал на нем место — к несчастью, задерживалось на три дня вследствие поломки машины. Поскольку пароходное агентство известило меня об отсрочке рейса, я предпочел провести эти дни в Обоке.

В очередной раз обнаружилась таинственная сила, управлявшая моей судьбой. Если бы не задержка с отплытием, я не поехал бы в Обок и не узнал бы о происках, которые неизбежно привели бы меня к гибели.

Вечером после приезда мой верный Одени, выполнявший обязанности сторожа дома и фактотума во время моих остановок в Обоке, сообщил, что Рагех хочет увидеться со мной.

Тогда я вспомнил, что поручил этому человеку добыть для меня сведения о той белой женщине, которая утонула возле архипелага Ханиш. Признаюсь, я считал теперь это поручение неуместным и, будучи убежден, что Рагех пришел ни с чем, встретил его, заранее улыбаясь тем извинениям, которые сейчас от него услышу. После обычных приветствий и непременных вопросов о том, как поживает все мое семейство, он вручил мне что-то, завернутое в носовой платок, сказав при этом:

Назад Дальше