Действительно, все это время, пока я общался с двумя компаньонами, я чувствовал, что заправляет всем Горгис. У него есть та уверенность, которую дают деньги и которая вызывает уважение, несмотря на отсутствие изысканных манер. Где бы мы ни были, повсюду его узнавали. Он разговаривает, как хозяин, и рядом с ним великан Ставро кажется маленьким мальчиком.
Он, бесспорно, относится ко мне как к такому же дельцу. Эти отношения устанавливаются обычно через некоторое время совместной работы, наподобие того, как уравновешиваются чаши весов. И потом я действительно интересный человек, который владеет четырьмястами ок и не позволяет себя облапошить.
Оставшись один в номере, я считаю и пересчитываю полученные банкноты, не в силах поверить своим глазам, поскольку опасался, что мое дело провалится. Теперь будущее предстает передо мной в розовом свете.
XXXI
Бедуины
Ранним утром меня будит Горгис. Мы садимся в автомобиль и отправляемся в южный пригород Каира. Там и сям разбросаны огороды, люцерновые поля, деревушки с землянками, окруженными кучами навоза и отбросов. Мы приезжаем на станцию Элуанской линии, где пересаживаемся на электричку, возможно, для того, чтобы запутать следы.
Через сорок пять минут мы сходим на маленькой станции в открытом поле. На пустынной платформе громоздятся кучи овощей и клетки с домашней птицей.
Мы идем пешком по извилистым тропинкам через сады и зеленые поля, переходим по деревянному мостику оросительный канал, и за ним внезапно начинается пустыня. Затем мы движемся вдоль пересохшего русла по направлению к виднеющимся вдали холмам. Я гадаю о цели нашего пути. Ставро, снявший куртку, обтирает лоб с жалобными вздохами. Меня мучат ботинки, которые приходится надевать при появлении признаков цивилизации. Только Горгис, возглавляющий шествие, чувствует себя прекрасно и легко шагает с тросточкой в руке, подбадривая грузного Ставро прибаутками.
Какое странное зрелище мы, должно быть, представляем в скалистой пустыне под палящим солнцем. Но кто может нас здесь увидеть? Какая еще живая душа забредет в этот забытый богом край? И тем не менее плодородная долина Нила совсем рядом; в двух шагах от нас раскинулись красные ковры распаханных полей с землей, принесенной Нилом с абиссинских плоскогорий. Оросительный канал, что мы незадолго перед тем видели, проводит границу между жизнью и смертью, между цветущими равнинами и бесплодными землями пустыни, к которой мы направляемся.
Мы идем молча, осторожно выбирая дорогу. Ставро тяжело дышит мне в спину, ворча и проклиная острые камни, попадающие под ноги.
Мы подходим к подножию скалы, возвышающейся посреди обширных плоскогорий. Я оборачиваюсь, чтобы полюбоваться необъятной долиной Нила, простирающейся до самого горизонта в легкой дымке тумана, который поднимается от илистых вод великой реки. Величественный Нил раскинулся по равнине широкой, как лиман, длинной дугой.
Сотни белых треугольников — натянутые на реи паруса плоскодонок движутся вверх по течению мутной реки, другие порхают по невидимым каналам, точно бабочки среди полей, засеянных клевером.
Известняковая скала за моей спиной испещрена штреками бывших карьеров. Здесь рубили камень для пирамид. Должно быть, та же картина открывалась и рабам фараонов, катившим огромные глыбы по склонам холмов к берегу реки, где их поджидали такие же, как сегодня, плоскодонки, прибывшие с попутным северным ветром. И по тем же спокойным водам они возвращались обратно в Гизу…
В расщелине раскаленной, как печь, скалы зияет овраг, а за ним виднеется песчаный цирк, поросший сухой жесткой травой. Здесь пасется стадо верблюдов; и мы с удивлением смотрим на этих странных животных, гармонирующих с унылым пейзажем безводной пустыни.
Заросли колючего кустарника говорят о том, что в глубине впадины должна быть дождевая вода. Видимо, Горгис направляется к этому оазису.
Бедуин, одетый, как принято в Верхнем Египте, выходит из зарослей и спокойно приближается к нам. На плече у него болтается карабин «Ремингтон» с обращенным к земле стволом. Он почтительно приветствует моих спутников, которых, видимо, хорошо знает, и показывает жестом следовать за ним.
Мы входим в стойбище. Голые загорелые мальчишки разбегаются при нашем появлении и прячутся за скалами, провожая нас любопытными взглядами. Вот и дом, вернее, барак из досок, покрытый гофрированным железом. Вокруг разбросаны куполообразные хижины кочевников, сделанные из циновок на выгнутых сваях. Из хижин выходят заспанные люди; может быть, у бедуинов принято спать днем и бодрствовать ночью…
Барак представляет собой четырехугольник размером десять на четыре метра, разделенный перегородкой на две комнаты, в каждой из которых — по небольшому оконцу. Никакой мебели, земляной пол. В углу — несколько почерневших от огня камней и дырявые таники, видимо, заменяющие кастрюли. Один из бедуинов приносит старый стул и два пустых ящика вместо кресел.
Горгис проявляет нетерпение, топает ногой и спрашивает властно не терпящим возражений тоном:
— Почему нет Омара? Он ведь знал, что мы придем сегодня утром.
— Успокойся, господин, он скоро будет, — невозмутимо отвечает бедуин, выметая мусор пальмовыми ветками.
Арабский язык, на котором говорят бедуины, значительно отличается от языка жителей Каира. Это верхнеегипетский диалект, и я понимаю его с трудом.
Наконец появляется Омар в окружении других бедуинов. Они подошли так незаметно, что невозможно понять, откуда они взялись. Омар — очень высокий, подобно многим египтянам, человек с широкими квадратными плечами. Несмотря на изящную фигуру, он крепок и силен, как верблюд. На нем — роскошное темное пальто тонкого сукна с очень широкими рукавами, под которыми виднеется шелковая джеллабия в желто-черную полоску. Омару от силы сорок лет; его черты отмечены изысканным благородством, спокойствием и некоторым высокомерием; нежные карие глаза, подведенные карандашом, напоминают грустные глаза верблюда, взирающего со смутной тоской на необозримые просторы. Его небольшие белые руки покрыты татуировкой в виде странных знаков. Ногти, а также часть ладоней окрашены хной в красный цвет, на мизинце надето толстое серебряное кольцо с камнем из Нила величиной крупнее лесного ореха.
Голубая татуировка на щеках указывает на принадлежность к определенному племени.
Все в нем выдает вождя, богатого человека, бесчисленные стада которого пасутся в горах и на равнинах. Нетерпение и властные замашки Горгиса тут же сменяются любезными улыбками и приветственными возгласами.
Меня представляют вождю и усаживают на единственный стул как гостя и благородного иностранца. Во дворе уже режут барана в нашу честь. Горгис раздевается, и, засучив рукава, собирается самолично взяться за стряпню. Его морское прошлое снова дает о себе знать. Пока баран жарится на вертеле, мы обсуждаем план поставки моего товара.
Одногорбые верблюды, пасущиеся на тесной равнине, обладают выдающимися качествами. Цена этих могучих мускулистых животных доходит до пятисот фунтов. Они могут проходить восемьдесят — сто километров за ночь. Все они кастрированы и приучены не издавать криков. Последнее особенно важно для контрабандистов и еще больше повышает ценность животных.
Стойбище, где мы находимся, представляет собой своеобразный караван-сарай, куда пригоняют с гор верблюдов, навьюченных козьими и бараньими шкурами и топленым маслом, чтобы загрузить их здесь тканями, глиняной посудой, керосином, зерном и другими продуктами, которые могут потребоваться горным кочевникам и зачастую служат лишь прикрытием для других, но столь невинных грузов, вроде моего товара.
Омар возглавляет все племена бедуинов от Красного моря до Нила и на севере до Рас-Гариба. Южные племена подчиняются другим вождям. Когда по морю доставляют какой-то груз, нужно договариваться с местным вождем, а он в свою очередь испрашивает разрешение на транспортировку товара до Каира. Преимущество Омара состоит в том, что он владеет территорией, примыкающей к Каиру, и таким образом ничего не проходит без его ведома. Он получает товар в условном месте на побережье и за плату, меняющуюся в зависимости от состояния дел и природы груза, берется доставить его в любой пункт по желанию клиента. Он может привезти товар в Каир или в другой египетский город, но не сразу, а частями, по мере надобности. У Омара есть также надежные, только ему известные тайники в горах. На этих адских плоскогорьях немало недоступных из-за отсутствия воды районов. Чтобы добраться до них, надо взять с собой значительные запасы еды и питья. В пустынных местах, куда ведут непроторенные дороги под палящим солнцем, бедуины прячут товары. По пути они закапывают в песок воду и зерно. После каждой экспедиции эти склады перемещаются, и только проводник знает об их местонахождении, что исключает возможность измены.
Таким образом, караван может отправляться в дорогу налегке, взяв с собой только самое необходимое. Кто способен угнаться за быстрыми верблюдами, отважно шагающими по смертоносной пустыне? После трех-четырех часов погони преследователям, лишенным запасов воды, придется подумать о возвращении.
Обсудив все детали, мы назначаем срок поставки на ближайшую пятницу, то есть через три дня. За это время верблюды успеют добраться до побережья.
Покончив с делами, бедуины приносят барана, зажаренного на вертеле, и кладут его на глиняное блюдо с гречневыми лепешками. Горгис достает свой великолепный нож, который он носит за поясом, как заправский моряк. Я захватил с собой перочинный нож. Ставро роется в карманах и наконец извлекает из жилета крошечный ножик с перламутровой рукояткой. Я ожидал увидеть у этого разбойника грозный кинжал и не могу сдержать улыбки. Горгис тоже хохочет при виде смущенного гиганта, вооруженного лезвием, годным лишь для зачинки карандашей. Один из бедуинов милостиво передает ему свою джамбию, и все приступают к трапезе.
Я восхищаюсь Горгисом, снова превратившимся в простого матроса. Он держит в руке огромную кость и обкусывает ее со всех сторон прекрасными зубами, и великолепный бриллиант на его перстне ослепительно сверкает сквозь жир, текущий по пальцам.
Я с наслаждением уплетаю поджаристое, горячее и сочное мясо, которое так и тает во рту. Остатки доедают слуги и погонщики верблюдов, сидящие вблизи барака. Все они — родственники Омара. Подросток лет четырнадцати, в длинной голубой рубахе, прекрасный, как бог, поливает нам на руки воду, затем приносит Омару медаху, а мы с Горгисом предпочитаем сигареты.
— Вы убедились, — говорит мне Горгис, — что бедуины ничем не походят на арабов, живущих на равнине. Они — дикари и останутся ими еще долго. Я не бог весть какой ученый, но думаю, что это другая раса. Бедуины настолько же воинственны, честны и надежны, насколько трусливы, ленивы и подлы феллахи. Человеческая жизнь для бедуинов ничего не значит… Они могут напасть на караван, чтобы ограбить его, и безжалостно всех перерезать, но им даже в голову не приходит, что это преступление. Если же вы доверили им свое добро и они обещали его беречь, то будут защищать его до конца, даже ценой собственной жизни.
— Примерно то же самое я наблюдал у йеменских арабов, — говорю я. — Не удивлюсь, если окажется, что у этих горцев общие с ним корни.
— Возможно, ведь у Омара множество родственников в Йемене и южнее. Люди его племени часто заключают браки с представителями неджских, уагабитских и шамарских племен.
— Это родина моего верного Джебели, — откликается Ставро, который слушает наш разговор, покуривая наргиле.
При звуке этого имени Омар улыбается и интересуется делами Джебели.
— Вы обещали мне рассказать его историю, — говорю я Ставро. — По-моему, момент для этого настал.
— О! Это не история, а всего лишь обычный случай, одна из тех неведомых драм, о которых знают лишь пустыня да море.
XXXII
История Джебели
— Прежде чем его окрестили Джебели, он звался Муссой. Он рыбачил в море вместе с братом и маленьким сыном — единственным ребенком, который остался в живых от жены, умершей вдали отсюда, на арабском побережье. Она умерла от оспы, и, ухаживая за ней, он заразился этой страшной болезнью и ослеп на один глаз. Мусса и его брат, будучи бережливыми, как все арабы племени омранов — это своего рода аравийские овернцы, — сумели накопить денег на покупку в кредит рыбацкого баркаса. Они отправились в Суэц, где рыба идет лучше всего, и все лето работали в поте лица; улов выдался знатным, и в начале зимы все их долги были уплачены. Перед братьями, связанными узами крепкой дружбы, и ребенком, ибо они оба его нежно любили, открывалось прекрасное, ничем не омраченное будущее. Они решили продолжать рыбачить в Суэцком заливе, а затем вернуться в родные края.
Да будет вам известно, чтобы вы поняли продолжение этой истории, что в Египте контрабандой гашиша кормятся, и неплохо, таможенники и береговая охрана. Я говорю о начальниках, о тех, кто сидит в конторах. Все прочие — солдаты, которые бродят по берегу или бороздят море, большей частью берберы, всего лишь грубые животные, бывшие рабы, исполняющие приказы, не задумываясь. Они довольствуются несколькими талерами, но к их услугам лучше не прибегать…
Горгис убежденно кивает головой, подтверждая слова Ставро.
— Однако для того, чтобы иметь возможность поживиться контрабандой, надо доказать, что служба организована как следует, особенно с тех пор, как в Египте появился этот чертов англичанин майор Ингран. С ним шутки плохи. Поэтому таможня хватает всякую мелкую рыбешку и обращается с ней безжалостно. Когда конфискуют каких-нибудь двадцать ок, все газеты прославляют бдительного начальника полиции или местных таможенников, которым раздают награды и новые чины. Если нарушителей мало, то есть эти хитрые ищейки не могут ничего разнюхать, тогда они нанимают какого-нибудь бедолагу на роль контрабандиста. Ведь несчастных, предпочитающих тюрьму с полным довольствием нищенскому прозябанию, кругом хоть отбавляй. Им дают контрабанду, которую таможня всегда держит в запасе, и ловят их в условленном месте.
Теперь вы понимаете, какое значение приобретает для чиновников, обязанных бороться с контрабандой, факт конфискации гашиша, даже в самом незначительном количестве. Наши газетчики знают свое дело, и в Египте, как, впрочем, и повсюду, умеют из мухи сделать слона.
Каждый день пограничники на мегари объезжают оба берега залива в поисках подозрительных следов или других знаков. Два пограничника с соседних постов, расположенных в пятидесяти километрах один от другого, движутся навстречу и, встретившись на полпути, рассказывают о том, что им удалось заметить. Затем они следуют дальше, а на следующий день проделывают тот же путь в обратном направлении.
Мы с Горгисом проворачивали в ту пору мелкие делишки с командами некоторых пароходов. Мы получали от них товар в Суэцком заливе. Незадолго до событий, о которых пойдет речь, мы потеряли в море мешок с гашишем. Такие вещи случаются порой в плохую погоду, когда ночи особенно темны. Помнится, в тот день, когда груз был уже сброшен в море, мы были вынуждены отойти подальше из-за маленького парохода, подплывавшего к нашему буксиру. Это был белый пароход с очень высокими мачтами, и мы были напуганы его странным видом. Но это оказалась всего лишь прогулочная яхта, державшая курс на юг. Она приблизилась к нам только для того, чтобы получше разглядеть рыбацкий баркас. Видимо, эти туристы впервые оказались в Красном море и надеялись встретить здесь дикарей или людей с песьими головами. Под тентом на корме собралась веселая компания: элегантные дамы в светлых нарядах и джентльмены в адмиральских фуражках смеялись, глядя, как наша лодка подскакивает на волнах. Они не подозревали, что их веселье станет прелюдией к душераздирающей драме: из-за их прихоти мы не успели подхватить мешок вовремя и тщетно проискали его целую ночь и все следующее утро. Решив, что он утонул, мы вернулись в Суэц.
Но мешок не утонул… Он долго плыл по морю, как вестник беды, гонимый неведомой силой, управляющей человеческой судьбой. Затем его прибило к берегу, где его обнаружили два охранника с поста на мысе Зафрана. Пролежав долго в воде и под солнцем, товар испортился. Если бы он был пригодным, охранники сбыли бы его через какого-нибудь посредника, но он потерял всякую цену. Однако фабричная марка на мешке была еще видна, и по запаху можно было определить характер продукта.
Доблестные пограничники решили разыграть спектакль. Они высушили мешок на солнце и зарыли его там, где часто бывали рыбаки. Несколько дней спустя они увидели лодку, бросившую якорь неподалеку от берега из-за сильного волнения.
Это была лодка Муссы.