Ставро продолжает жаловаться на своего компаньона. Если их послушать, они с трудом переносят друг друга, и каждый пытается выставить себя в более выгодном свете. И все же эти люди не могут обойтись один без другого. При малейшей опасности они готовы поддержать один другого и скорее умрут, чем предадут своего компаньона, но за глаза они всячески поносят друг друга.
XXXIII
Ночной десант
Я снова вижу «Фат-эль-Рахман», мирно дремлющий у причала. Никаких происшествий за время моего отсутствия не произошло.
Мы договорились в Каире, что послезавтра мой груз будет доставлен на побережье в условное место, которое укажет мне человек, присланный Омаром. Он сядет там же на наше судно. Но как покинуть порт, не привлекая к себе внимания? Самое простое — сделать вид, что мы отправляемся на морскую прогулку. Местные зеваки уже потеряли ко мне интерес, и я надеюсь, что короткая отлучка не вызовет ни у кого подозрений.
Для пущего спокойствия я иду к Спиро и рассказываю ему о своем намерении попросить разрешения на добычу перламутра в заливе. Он сразу же звонит своему «близкому другу», начальнику береговой охраны, и говорит мне:
— Идите к нему. Это очаровательный человек. Он ждет вас в Порт-Тауфике.
И вот я подхожу к казарме береговой охраны, у ворот которой установлены две пушки времен хедива Мухаммеда Али, и подаю часовому свои документы.
Тотчас же из желтого здания в глубине двора выходит молодой офицер-египтянин и ведет меня к начальнику охраны.
Это толстый белобрысый краснощекий, плохо выбритый и в то же время щеголеватый человек. Феска делает его похожим на турка, но это мальтиец. Он довольно хорошо говорит по-итальянски.
— Мне по душе ваша просьба. Я буду очень рад, если ваше судно станет курсировать вдоль берегов. Вы могли бы сообщать нам о многих вещах, за которыми мы не в силах уследить…
Неужели он попросит меня шпионить за контрабандистами?
— В самом деле, — отвечаю я, — я слышал, что кое-кто занимается контрабандой. Но в таком случае введите меня в курс дела, чтобы я мог принести вам пользу.
— Меня интересует торговля оружием.
— Как, оружием? Но кто же его покупает?
— О! Вы не знаете, до чего бедуины охочи до оружия. В Верхнем Египте немало смутьянов, подстрекающих к мятежу против английских властей.
— А контрабанда гашиша тоже существует? — наивно спрашиваю я.
Мальтиец шокирован моим невинным вопросом, словно я сказал что-то непристойное. Он бросает испуганный взгляд на дверь и, убедившись, что она плотно закрыта, кисло улыбается:
— Разумеется, но мы не таможня и не пограничники. Впрочем, здесь ее очень мало, этой контрабанды, сущие пустяки. В Александрии и Порт-Саиде дело обстоит куда хуже. Сейчас меня больше всего волнует оружие…
Он поспешно переводит разговор на другую тему. Мы говорим сначала о рыбалке, затем о погоде, как водится, если ты приехал из Джибути. У бравого начальника весьма смутные понятия о географии. Он считает, что Джибути находится на Мадагаскаре, напротив Конго… Впрочем, быть может, тому виной упоминание о гашише, внесшее смуту в его мысли. Конечно, это слишком деликатный вопрос, чтобы обсуждать его с иностранцем…
Я показываю мальтийцу жемчуг, якобы выловленный в заливе. Он выбирает себе одну бусинку. Решено, что я направляю ему письменное прошение по данному вопросу, и он его поддержит, ибо не видит никаких оснований для отказа… Но я уверен, что англичане найдут какой-нибудь предлог, чтобы отклонить мою просьбу.
Накануне назначенного дня Джебели приносит мне корзину овощей и следующее сообщение: бедуин Омара прибыл из Каира, и сегодня вечером меня ждут у Ставро.
В девять часов я стучусь в дверь его дома.
Ставро встречает меня с озабоченным видом. Его предупредили, что береговая охрана удвоила бдительность: к дневным обходам теперь добавились и ночные.
— Они что-то узнали? У них есть какие-то подозрения? — спрашиваю я.
— Не думаю, что дело в вас. Уже некоторое время наши власти опасаются мятежей в Верхнем Египте и следят, чтобы не было провоза оружия. Джебели стоит на стреме и узнает, выйдет ли этой ночью патруль. Он будет ждать вас на мысе Рас-эль-Адабих у Атакайских гор. Он доберется туда пешком и скажет вам, что делать. С ним будет бедуин, присланный Омаром, который знает, куда нужно доставить ваш товар. Смотрите, вот он. Теперь вы его узнаете.
Он подходит к неясной массе, лежащей в темном углу комнаты, и говорит:
— Эй, Ахмед, вставай, хватит спать! Иди сюда! — и добавляет, обращаясь ко мне — Просто ужас, когда этим людям нечего делать, они тут же засыпают и дрыхнут, как сурки зимой.
Очень темный араб с опаленным солнцем лицом, одетый, как все горцы, в грубую плотную одежду, защищающую его холодными ночами, выбирается из-под бурнуса и подходит к нам. От этого чудовищно грязного человека разит стойлом, как и от всех его соплеменников, живущих бок о бок с верблюдами, и он все время почесывается через одежду. Он здоровается со мной за руку, и я тут же ощущаю зуд, как будто он уже передал мне своих невидимых паразитов, пригревшихся под одеждой.
Выслушав указания относительно того, как лучше упаковать товар перед выгрузкой, я прощаюсь с женщинами в трауре, молящимися перед иконой, где горит свеча из желтого воска, и направляюсь к выходу.
Уже в дверях мне приходит в голову, что, если я выйду завтра в море один, без проводника, а обстоятельства помешают ему вовремя добраться до мыса Рас-эль-Адабих, операция может провалиться. Ставро соглашается, что лучше взять проводника на борт сегодня же вечером, под покровом темноты.
Мы заставляем горца снять его широкую накидку, которая может привлечь внимание часовых на пристани, и теперь он вполне может сойти за одного из моих матросов. Но лучше, если он пройдет незаметно, ибо в Суэце нечасто можно встретить бедуина.
Ставро советует мне сходить к помощнику начальника порта, также его близкому другу-арабу.
Суэцкое агентство по морским перевозкам занимается только формальностями, связанными с прохождением судов по каналу, и важные грузы не входят в его компетенцию. Поэтому пост начальника не очень-то прельщает энергичных и опытных людей вроде господина Кремази: ни бункеровки топлива, ни снабжения продовольствием — словом, здесь нечем поживиться. Это почетное кресло, вроде консульского, — для человека, уставшего от дел, достойно и тихо завершающего свою карьеру. Господин Лё Куффле как нельзя лучше соответствует своей должности и, думаю, находится на том же месте по сей день.
Подобно консулу, имеющему Спиро, у него тоже есть «правая рука» — некий Демартино, на котором держится агентство. Демартино чувствует себя здесь как дома и кажется сыном хозяина, а все служащие этой конторы напоминают членов одной большой семьи. Здесь и в самом деле никогда не было людей с улицы. Весь штат агентства состоит из коренных жителей, унаследовавших свои должности от отцов и готовых передать их своим детям. Старое дерево во дворе, затеняющее листвой окна, выглядит патриархом, которого все почитают как святыню. Его ветви уже проникли в помещение и скоро дотянутся до конторок, но никто из служащих не смеет их обрубить.
Господин Лё Куффле встречает меня с радушием, свойственным людям, удалившимся от дел. Я рассказываю ему о причине своего визита, и он призывает помощника начальника порта, приятеля Ставро.
Благодаря покровительству Лё Куффле мне удается очень быстро договориться с арабом, до того тучным и необъятным, что, глядя на его мощные телеса, нависающие над поясом, чувствуешь себя как-то неловко. Он напоминает мне один из моих злополучных бочонков, лопнувших во время плавания.
Демартино, который говорит по-арабски лучше меня и вдобавок знает все хитрости египетских крючкотворов, ведет с ним переговоры и обещает два талера от моего имени. Деньги возымели действие, и меня заверяют в том, что никто не обратит внимания на мою вечернюю прогулку.
Начальник порта — англичанин. Виски поглощает все его умственные способности, оставляя ему лишь умение, не глядя, подписывать бумаги, в редкие минуты просветления. Его подручный улаживает все текущие дела. Такой порядок существует с незапамятных времен, и нет смысла в нем что-то менять. Англичанин — консерватор во всех отношениях.
Несколько часов, проведенных в агентстве по морским перевозкам после трудных каирских будней, действуют на меня благотворно. Неизъяснимое очарование исходит от старой мебели конторы, чьи стены хранят память о былом, и мне кажется, что вот-вот передо мной оживут призраки тех времен, когда китайские парусники бороздили Индийский океан. И кроме того, я испытываю огромное облегчение от того, что здесь мне не нужно притворяться, особенно перед Лё Куффле, благодаря которому в этом забытом богом агентстве царит семейная атмосфера.
Я нехотя возвращаюсь в Порт-Тауфик, современный город томасов куков и других великих эксплуататоров. Мое судно — моя плавучая крепость, которая вскоре унесет меня далеко отсюда.
Во второй половине дня я снимаюсь с якоря. Никому нет до меня дела, а если портовые власти и заинтересуются причиной моего отплытия, толстый араб удовлетворит их любопытство. Я выхожу в море якобы для рыбалки в ожидании ответа из адмиралтейства на мое ходатайство о концессии. Я беру курс на рифы в окрестностях Атакайских гор, где под покровом темноты судно будет совершенно незаметным.
Бедуин лежит пластом на дне трюма, страдая от морской болезни. Его извечным спутникам-паразитам не по нраву нынешнее состояние хозяина, и они расползлись по всему судну. Мои матросы начали чесаться и, догадавшись, чем вызван этот зуд, теперь перетряхивают на ветру все свои вещи.
Солнце уже скрылось за горами, и медлить больше нельзя. Мы спешим на юг на всех парусах. Поравнявшись с мысом Рас-эль-Адабих, где нас должен ждать Джебели, я ложусь в дрейф и спускаю на воду пирогу. Джебели сидит на песке, точно каменное изваяние.
— Скорее уходите: сейчас здесь пройдет патруль из Суэца. Он не должен заметить судно.
— Сколько человек?
— Двое, но этого достаточно. Они нам, конечно, ничего не сделают, даже если мы столкнемся нос к носу. Они знают, что бедуины вооружены, и не захотят связываться. Но они предупредят пограничников, и через час вся каирская полиция будет на ногах. После этого целый месяц нельзя будет тут показываться. Поэтому надо поспешить. Я еду с вами.
Мы удаляемся от берега. Джебели вновь замкнулся в себе и молча покуривает трубку Абди. Я следую к месту встречи указанным им курсом. Около полуночи на темном фоне высокого берега вырисовывается цепь холмов. Видимо, именно здесь нас ждут.
Я бросаю якорь на глубине двадцати метров, а это значит, по моим расчетам, что мы находимся более чем в миле от земли. Этого достаточно, чтобы судно оставалось незамеченным с берега. Мы с Али Омаром отправляемся на разведку в сопровождении Джебели и бедуина.
Мы движемся в кромешном мраке. Как знать, не следит ли кто-нибудь за нами? Предмет в море всегда более заметен, особенно если наблюдатель находится в лежачем положении. Джебели останавливает лодку, как только весло касается дна.
— Оставайтесь здесь. Я пойду один. Если услышите голоса, быстро уезжайте. Если же заметите огонек моей сигареты, подходите ближе.
— У тебя есть спички?
— Нет, но у меня в кармане лежит зажигалка.
Это верблюжий помет, который горит как трут. Он зажигает его перед уходом. Вода доходит ему до пояса, и Джебели несет свои вещи на плече. До меня доносится запах дыма горящего помета, лежащего в его тюрбане. Он шумно шлепает по воде, плюется, фыркает, словно купающийся человек. Я понимаю, что он нарочно создает этот шум, чтобы привлечь к себе внимание часовых, возможно, притаившихся в темноте. Каким еще образом можно выявить их присутствие?
Затем шум стихает: видимо, Джебели вышел на берег. Минуты тянутся бесконечно долго. Напряженную тишину нарушают лишь крик морских птиц, эхом отдающийся в скалах, да плеск воды под ударами хвостов мелких прибрежных акул. На суше все по-прежнему спокойно. Я вглядываюсь в даль до боли в глазах, силясь разглядеть огонек сигареты.
Наконец маленький красный глазок подмигивает нам из темноты в знак того, что путь свободен. Мы приближаемся к берегу без опаски и у кромки воды встречаемся с Джебели. Он советует нам идти за ним по песку след в след, как будто здесь был только один человек. Вскоре мы выходим на твердую почву и пересекаем телефонную линию, проложенную вдоль берега от входа в залив. Тропинка, по которой обычно проходит патруль, помечена столбами, точно вехами.
— Они уже прошли, — говорит Джебели. — Я заметил следы и вдобавок мне удалось найти еще теплый помет — значит, они были здесь всего полчаса назад. Нужно, чтобы проводник как можно скорее предупредил, что мы здесь. Мы должны все закончить до возвращения патруля.
Бедуин, которому земля придает уверенность, исчезает в темноте.
Джебели прячется в расщелине скалы и следит оттуда за дорогой, не выпуская изо рта свою извечную сигарету. Он подаст нам знак, если все будет спокойно, тем же способом, сложив руки рупором таким образом, чтобы огонек зажженной сигареты был виден издалека только с одной стороны.
Мы возвращаемся на судно за товаром. Через полчаса первая партия груза доставляется на берег. Четырнадцать тюков связаны по два, чтобы в случае необходимости легче было перекинуть через седло. Можно также разместить их в отверстиях, проделанных с двух сторон мягкого седла. Матросы добираются до берега вплавь, следуя за перегруженным яликом, взваливают на плечи двойные тюки весом в пятьдесят килограммов и гуськом идут по берегу, стараясь ступать след в след. Мы пересекаем тропинку, окаймленную телефонными столбами. Теперь самая опасная часть пути позади. Мы надежно скрыты от посторонних глаз темнотой, кустами и скалами, и с тропинки нас невозможно заметить. Фиран отводит лодку на три кабельтовых от берега.
Удалившись на безопасное расстояние от дороги, мы кладем тюки на землю и ждем бедуина, отправившегося за погонщиками верблюдов. Ожидание затягивается, и я начинаю нервничать.
— Ерунда, — успокаивает меня Джебели. — Видимо, верблюды стоят довольно далеко отсюда, и наш человек еще не успел до них добраться. Но давайте не будем терять времени. Нужно как можно быстрее перенести сюда оставшийся товар. Так будет спокойнее ждать.
Мы совершаем второй рейд. Один из матросов с юнгой отправляются в ялике на судно, а мы остаемся ждать на берегу. По моим расчетам, весь рейд займет около четверти часа. А что, если к моменту возвращения лодки здесь появится патруль? Мои нервы напряжены до предела, каждую секунду мне мерещится грозная фигура охранника на верблюде, и безобидные телефонные столбы кажутся зловещими. Я сгораю от нетерпения, а лодка все не возвращается. Джебели сидит возле меня на корточках и, глубоко затягиваясь, раскуривает новую сигарету. Мы надежно спрятаны песчаным холмиком, поросшим кустарником. Тропинка находится в десяти метрах от нас. Я поставил по бокам ее двух часовых на расстоянии тридцати метров друг от друга, и они следят за дорогой с разных сторон. В случае опасности они бросят камешек в сторону кустов, где мы сидим, так, чтобы посторонний ничего не заподозрил.
Мы продолжаем всматриваться в море, ожидая возвращения лодки. Али замечает на воде черную точку, которая медленно увеличивается в размерах. Я различаю в бинокль тюки, сложенные на борту. Слава Богу!
Мы уже собираемся выйти ей навстречу, как вдруг где-то рядом раздается тихий звук упавшего камешка. Следом за ним катится другой — видимо, часовой опасается, что мы сразу не услышим сигнал. Джебели мигом тушит сигарету, и мы замираем, затаив дыхание. Проклятая лодка кажется мне такой огромной, что заслоняет все пространство. Неужели они не видят, что потухший огонек сигареты говорит об опасности? Лодка продолжает неумолимо приближаться. Глухой шум камешков, отскакивающих от копыт, говорит о приближении всадников. Я различаю в бинокль две фигуры на неспешно шагающих верблюдах, через седла перекинуты карабины.
Между тем лодка замирает, почуяв опасность. Но, вместо того чтобы оставаться носом к берегу, она медленно разворачивается во всю длину, выставляя себя на обозрение. Все кончено, мы погибли…
Верблюды проходят всего лишь в пятнадцати метрах от нас. Я слышу, как всадники щелкают языками, подгоняя животных. Пирога снова поворачивается перпендикулярно берегу и превращается в бесформенную точку.