Его костистое лицо с аккуратной бородкой а-ля Николай II выразило нечаянное облегчение и искреннюю радость.
— Капитан Юрковский пожаловать изволили! — воскликнул он нараспев и повторил по своей привычке: — Пожаловать изволили… Рад, весьма рад!
— Здравия желаю, ваше превосходительство.
— А вы, я вижу, и живы, и здоровы. Кто вас задержал, узнали?
— Махновцы, ваше превосходительство.
— Сергей Николаевич…
— Махновцы это были, Сергей Николаевич. Вынужден доложить, что задание я благополучно провалил.
— Кирилл Антонович, — серьёзно сказал начальник РОГШ, — вы сделали больше для Белой армии, чем пара кадровых дивизий… Чем пара кадровых дивизий… А завербовать самого Сталина… Блеск!
— Ну, — скромно сказал Авинов, — Иосиф Виссарионович первым предложил сотрудничество.
— А сие неважно! Ну-с… Мы тут внимательно следили за вашими похождениями и, признаться, поволновались изрядно, ведь вы стали личным врагом Троцкого!
— Сергей Николаевич… Вот то, за чем охотился наркомвоен.
Глядя на озадаченного Ряснянского, Авинов вытащил папку и положил её на стол.
— Здесь, — сказал он серьёзно, — находятся тайны ОГВ — особой государственной важности.
Взгляд начальника РОГШ стал цепким.
Задумчиво пролистав бумаги из папки, он положил локти на стол, сцепил пальцы и уложил на них подбородок.
— Та-ак… — медленно проговорил он. — Та-ак… Ладно. Папочку эту я оставляю у себя. А пока…
Генерал-майор встал, следом поднялся и Авинов.
— Хочу вас поздравить с присвоением очередного звания, — торжественно провозгласил Ряснянский, — отныне вы тоже капитан, как и ваш альтер эго… Как и ваш альтер эго… Надеюсь, полковник Неженцев уже представил вас личному составу 1-й Особой автоброневой?
— Представил, Сергей Николаевич, — улыбнулся Кирилл.
— Вот и замечательно, можете официально занимать должность ротного. И ещё. Гм… Жаль, конечно, что церемония проходит без блеска и показного почёта, но такова доля разведчика… Такова доля разведчика…
Кирилл непонимающе глянул на Ряснянского. Тот таинственно улыбнулся и взял со стола пару коробочек.
— Капитан Авинов! — чеканно сказал он. — За отличную службу, за проявленную храбрость и успешное проведение операции по захвату Петербурга вы представлены к награждению военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени, а также орденом Святителя Николая Чудотворца 2-й степени!
Кирилл вытянулся по стойке «смирно».
В горле у него пересохло, всякие мысли покинули бедную голову.
Сергей Николаевич, сделав строгое лицо, прикрепил Авинову слева на френч белый эмалевый крестик Святого Георгия, а чуть пониже — простенький, суровый железный крест Николая Чудотворца на бело-сине-красной ленте.
Отшагнув, Ряснянский полюбовался делом своих рук и сказал с прочувствованностью:
— Вы, Кирилл Антонович, заслужили ваши награды, а посему носите их с честью! Носите их с честью…
— Служу Отечеству!
Генерал склонил голову, постоял немного, а после, словно очнувшись от дум, сказал:
— О задании Ленина можете забыть, о группе Егора Мурлычёва — тоже. Ваша «кремлёвская» миссия закончена, капитан. Признаться, после сообщения Стогова мы… гм… придержали коней, не стали спешить с арестами. Губернское жандармское управление вычислило ещё нескольких членов группы, проследило через курьера их связи с Регистродом красных, действующим в Задонье, но… вас это уже не должно тревожить… Не должно тревожить… В Совдепию вы больше не вернётесь, продолжите службу у дроздовцев, при этом вы вольны и усы сбрить, и своим честным именем зваться. Разумеется, с недельку доведётся вам потерпеть нашу братию из контрразведки, уж не обессудьте! Уж не обессудьте… Повыспросят вас обо всём, что можно и нельзя, позапишут, засекретят… Ну-с… Вопросы есть?
— Никак нет! Разрешите идти?
— Ступайте, Кирилл Антонович, ступайте…
Чётко развернувшись, Авинов покинул кабинет и спустился вниз. Вспомнив, что освободился от тяготивших его тайн ОГВ, он просиял.
Аккуратные, нудные допросы с выяснением всяких тонкостей по работе в тылу, по содержимому папки, с повторениями раз за разом, с углублённым копанием, затянулись на шесть долгих, муторных дней.
На седьмой день Кирилл ощущал себя совершенно опустошённым, даже так — выпотрошенным, зато лёгким, как надувной шар. И — свободным.
Отправиться на фронт сразу не получилось.
Надо было провести небольшой ремонт, скажем, заменить пару колёс на одном из «Гарфордов».
Хотя их шины были не воздухом накачаны, а вспененной эластичной массой из глицерина и желатинового клея, которой ни колючая проволока, ни пули с осколками повредить особо не могли, всё же пулемётные очереди, рвавшие и резину, и наполнитель, наделали делов.
Да и горючим следовало разжиться, маслом, запасными частями, какие только можно было выпросить на складах.
Саид, Умар, Махмуд и Абдулла, имевшие унтер-офицерские звания, командовали взводами бронероты и здорово помогли Авинову войти в курс дела.
Кириллу было не привыкать брать на себя ответственность и нести её, то бишь командовать людьми, но специфика автоброневой роты его малость напрягала, вызывая неуверенность и даже робость.
Будь под его началом кавалерия, всё выглядело бы куда проще, привычней, что ли. А тут машины…
С другой стороны, на дворе — XX век.
Великая война показала в деле и броневики, и танки, и аэропланы, всю эту машинную мощь, что в будущем станет основой любой армии. Привыкай, капитан…
…Часа в четыре ночи военный эшелон отправился на передовую.
Каменноугольный район поневоле навевал тоску — степь, снег, хмурое небо, холодина и ветер.
Проследовав через Горловку, состав остановился в большом селе Государев Байрак, пьяном и грязном.
Тут и стоял 3-й Офицерский полк.
Бронерота Авинова должна была стать серьёзным подкреплением для первого батальона полковника Туркула, и это Кирилла серьёзно обрадовало — свои, как-никак.
И вторая рота Петерса находилась здесь, и четвёртая капитана Иванова.
— Ну наконец-то всё ясно да понятно, — ворчал Исаев. — Тут мы, там они. Ведомо, куда палить да в кого. Кхым-кхум…
— Скоро, Кузьмич… Ударим!
Первый батальон расположился на путях, в теплушках.
Дымы от многочисленных печек поднимались в морозном воздухе, снег вокруг был истоптан, рядовой состав колол дрова, бывало, что и просто снарядные ящики, слышались резкие команды, хохот, где-то даже гармошка наигрывала, а вдаль, на север, уходила белая степь, и где-то там, не слишком далеко, проходила линия фронта.
Немцы покинули этот шахтёрский край, изрядно награбив угля.
Их место тут же заняли бойцы Красной армии.
Будённовцам удалось даже выбить белых из Юзовки, но дальше они не прошли, завязли. Выдохся запал.
А добровольцы готовились к наступлению…
Оглядываясь по сторонам, Кирилл направился к теплушке командира батальона, с удовольствием касаясь голой губы.
После того как он сбрил ненавистные усы, делавшие его похожим на Юрковского, губу холодило.
Было приятно снова вернуть имя, данное при крещении, но это же и беспокоило: как воспримут однополчане этакий фокус?
Искать полковника Туркула не пришлось, Антон Васильевич сам вышел «на улицу» в накинутом на плече кожухе и смолил папироску, прислонясь к красной стене вагона.
Щуря глаза под папахой, он смотрел в степь, задумчиво и зорко, словно ожидая, когда же красные в атаку пойдут.
Тем не менее Кирилла полковник заметил.
— Капитан Юрковский! — воскликнул он. — Пропащая душа!
— Никак нет, господин полковник. Капитан Авинов, командир 1-й Особой автоброневой роты. Прибыл в ваше распоряжение.
— Отлично… — протянул Туркул озадаченно. — Позвольте, но у меня прекрасная память на лица!
— Юрковский — предатель, он работал на большевиков, — отбарабанил Кирилл. — Я действительно похож на Виктора Павловича, отчего меня и привлекла разведка.
— Кто конкретно? — подобрался полковник.
— Ряснянский.
— Ах, вот как… Это меняет дело. А раньше вы где служили?
— Начинал у Неженцева, в 1-м Ударном Корниловском полку. В Первый поход ушёл с Марковым.
Туркул щёлкнул пальцами.
— Тогда я вас помню, капитан! — сказал он. — В Екатеринодаре вы были с этими джигитами… С текинцами!
— А я и сейчас с ними, — улыбнулся Авинов. — Джигиты пересели на «железных коней»!
Антон Васильевич захохотал, но не так громко, чтобы заглушить возглас:
— С прибытием, капитан!
Это был Петерс.
— Позвольте вам представить, Евгений Борисович. Капитан Авинов!
— А мы уже… перезнакомились! — хихикнул Петерс. — Вместе махновцев мочили!
Туркул лишь крякнул завистливо.
— Эх, многое я бы дал, — вздохнул он, — лишь бы поймать этого… Нестора Иваныча!
Евгений Борисович пригорюнился.
— Поздно, господин полковник, — вздохнул он и хлопнул Кирилла по плечу, — капитан застрелил этого деятеля!
Антон Васильевич молча пожал Авинову руку.
— Второй раз вы меня радуете, капитан!
— А первый когда?
— А броневики ваши? Сила же!
— А, ну да, — скромно признал Кирилл.
Покончив с формальностями и встав на довольствие, Авинов занялся делами хозяйственными.
Начнутся бои, и в бронеавтомобилях будет тепло от работающих двигателей. А в тылу куда приткнуться? Ночевать где?
И капитан стал хлопотать о выделении своим текинцам теплушек, одновременно восстанавливая дружеские связи с офицерами — с капитаном Китари, старшим офицером второй роты, чернявым, малорослым, с усами, запущенными книзу; с поручиком Мелентием Димитрашем, командиром пулемётного взвода, кряжистым, с рыжеватыми усами, с дерзкими зеленоватыми глазами; с капитаном четвёртой роты Ивановым, молодым, черноволосым, картавым — простецкой армейщиной.
А Исаев между тем наводил мосты с ефрейтором Курицыным, вестовым полковника Туркула, слегка подвыпившим, но подтянутым — форма выглажена, сапоги начищены, рыжие волосы расчёсаны, усы нафабрены. Первый парень на деревне.
Очень скоро оба уважительно обращались друг к другу — «Елизар Кузьмич» да «Иван Филимоныч», не иначе.
Нашли, короче, общий язык и давай «своих» обсуждать.
«Сам-то…» — приглушённо говорил Курицын, уважительно кивая на Туркула. «А мой-то…» — вторил ему Исаев.
Авинов усмехнулся: лучше не прислушиваться, а то узнаешь ещё много любопытного о себе…
— Сердар! — прибежал Махмуд. — Все машины спустили! Стоят!
— Отлично!
Забавно, что текинцы не слишком любили строй, и конных их всегда тянуло скучиться. А вот машины выстраивают по линеечке, любо-дорого.
— Молодцы! — искренне сказал Кирилл. — Вольно! Разойдись!
Выстроившиеся джигиты, как один сверкавшие белозубыми улыбками, разошлись, описали сложные траектории и снова сошлись, уже вокруг «сердара».
— Всё проделали как надо? — строго спросил Авинов, оглядывая строй бронеавтомобилей.
— Так точно! — гаркнул Саид Батыр.
— По регламенту, — важно добавил Умар.
— Ну тогда ладно…
Кирилл прогулялся вдоль состава, разглядывая людей, отыскивая когда-то знакомых.
Иных он встречал, а прочих… Кто знает?
Может, в другом батальоне служат. А может, сгинули на полях боёв…
Интересно, что само название полка — Офицерский — уже мало отвечало истинному положению дел.
Половину бойцов, да как бы не большую, составляли рядовые, мобилизованные прошлым летом.
Были тут и те, кого призвали буквально на днях.
Шахтёрские парни из Государева Байрака, распропагандированные красными посульщиками, шли в Белую армию, прямо скажем, безо всякой охоты.
А после удирали по ночам, в одиночку или вдвоём, к красным, благо бежать недалеко…
Самой малочисленной в батальоне была вторая рота.
Вот её и пополнили семьюдесятью мобилизованными шахтёрами.
— Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие!
Авинов так глубоко погрузился в думы, что расслышал сей призыв не сразу.
— Прости, братец, задумался.
Подбежавший Курицын отдал честь и сказал, весело ухмыляясь:
— Соломки свежей не желаете? Под бочок?
— Желаю! — оживился Кирилл.
— Сей момент!
Вскоре целый взвод похохатывавших солдат натаскали в товарную теплушку, где собрался ночевать Авинов, пахучую гору душистой соломы.
— Не перина, чай, — развёл руками вестовой, — а всё мягче!
— Спасибо, братец!
— Так рады ж стараться!
Исаев как следует натопил печку, но выспаться капитану бронероты не дали — случилось ЧП.
Было далеко за полночь, когда полковник Туркул отправился по сторожевым охранениям проверять полевые караулы и сделал неприятное открытие — офицер второй роты, штабс-капитан Лебедев, был заколот штыком.
Лебедев ушёл в полевой караул с шестью солдатами из Государева Байрака, а те и бежали, приколов своего офицера.
Командир батальона тут же снял вторую роту с охранений и отправил её в резерв.
Петерс, узнав о преступлении, не изменился в лице, остался спокоен. Понурился только, посуровел.
— Господин полковник, — произнёс он, — разрешите мне привести роту в порядок.
Жёсткое лицо Туркула слегка разгладилось.
— Не только разрешаю, — сказал он, — но и требую.
Петерс повернулся кругом и удалился к своим.
— Строиться!
Вторая рота поспешно выстроилась вдоль вагонов.
Ночь была на диво ясная, луна, хоть и мутноватая, заливала холодным сиянием заснеженную степь.
Не здороваясь, Евгений Борисович прошёлся вдоль строя, скрипя плотным снегом, прибитым ветрами.
— Господа офицеры, — проговорил он, — старые солдаты и добровольцы десять шагов вперёд шагом марш.
От второй роты мало что осталось — одни бывшие красноармейцы да шахтёры. Человек шестьдесят или семьдесят молодых лбов.
Они беспокойно посматривали на Петерса, а тот молчал, только подбородок гладил, будто проверяя, хорошо ли тот выбрит.
— Рота, зарядить винтовки… — приказал он негромко. — Курок.
В тишине, ранее перебиваемой разве что дыханием полусотни парней, сухо защёлкали затворы.
— На плечо. Направо шагом марш.
И Петерс повёл вышедших из доверия в степь, шагая впереди с наганом в руке.
— Куда это он? — заволновался поручик Вербицкий. — Не пойму…
— На фронт, — сухо сказал капитан Иванов.
И впрямь командир второй роты повёл своих «неблагонадёжных» чуть ли не в расположение красных.
Но нет, не доходя каких-то ста шагов до окопавшихся бойцов 1-й Украинской советской армии, Петерс повернул вдоль фронта и — шагом марш.
Версты две маршировали по снегу, а после — кругом! — и обратно потопали.
Издалека были видны чёрные фигуры солдат да отблескивавшие штыки.
Так они и ходили всю ночь, протаптывая широкую тропу, спотыкаясь, шатаясь, но ни полслова не говоря.
Лишь когда забрезжила заря, Петерс привёл мобилизованных обратно.
Шахтёры и бывшие красноармейцы еле стояли, умотанные, с лицами в инее. Их командир выглядел не краше.
С трудом удерживая равновесие, он приблизился к Туркулу и доложил:
— Господин полковник, вторая рота в порядке.
Антон Васильевич только головою покачал:
— Но что вы там с ними наколдовали, Евгений Борисович?
— Я не колдовал, — глухо выговорил Петерс. — Я только вывел их в поле на фронт и стал водить. Я решил: либо они убьют меня и все сбегут к красным, либо они станут ходить за мной. Я их водил, водил, наконец остановил, повернулся к ним и сказал: «Что ж, раз вы убиваете офицеров, остаётся только вас всех перестрелять, — и выстрелил в воздух, а потом сказал: — Там коммунистическая сволочь, которую когда-нибудь всё равно перевешают. Здесь Россия. Ступайте туда — тогда вы такая же сволочь, или оставайтесь здесь — тогда вы верные русские солдаты». Сказал и пошёл.