Стало быть, близко до заветного Поворина.
Тут же из реденького лесочка, где вроде бы и не спрячешься толком, раздался строгий голос:
— А ну стой! Кто такие?
Авинов придержал коня и крикнул:
— Свои!
— Свои дома сидят! А ну слазь!
Кирилл прочистил горло и громко сказал пароль:
— А вот мужики сказывали, снег должон пойти.
Незримый дозорный помолчал, словно в замешательстве, и выдал отзыв:
— Да куды ж без снега-то, под Новый год?
— Яд-дрёна-зелёна! — энергично выразился Исаев. — Выходь, Степан!
— Кузьмич?! Ты, что ли?
— А то!
Из рощицы показался часовой в тулупе, в валенках, в треухе.
— Здорово! — сказал он степенно, искоса поглядывая на Авинова.
Кирилл коротко козырнул, бросив ладонь к папахе.
— Юрковский, Виктор Павлович, — представился он. — 3-го офицерского генерала Дроздовского полка капитан.
Служивый тут же вытянулся во фрунт.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
— Вольно, — заулыбался Авинов, расслабляясь. — Куда ехать, показывай…
Долгое, застарелое напряжение отпускало его понемногу.
Он покинул вражеский стан, но ещё не освоился среди своих.
И освоится ли? Ведь он по-прежнему капитан Юрковский…
Носить личину хорошо в театре. Кончился спектакль — и маска летит в сундук до следующего представления.
А разведчик должен играть свою роль беспрестанно, и днём и ночью, не зная переменок. Тяжело…
Ну, допустим, миссию свою он провалил, однако решать, как зваться, не ему.
Тем более что дроздовцы помнят его именно как Юрковского…
Степан вывел из укрытия своего коня, и даже валенки не помешали ему вскочить в седло.
— Тута, ваше высокоблагородие, как раз дроздовцы и стоят, — болтал он, — 2-й генерала Дроздовского стрелковый полк!
— Здорово! — оживился Кирилл. — А кто там сейчас? Я имею в виду, кто командует?
— Так Витковский у них, Владимир Константиныч! На днях их превосходительство в генерал-майоры произвели. Ага! Господа офицеры шибко погуляли. Ну и нам досталось… Хватило на всех!
— Надрался небось? — хмыкнул Исаев и повернулся в седле к Авинову. — Чаппаров это, мы с ним вместе Аршаву брали. Стёпка беленькую оч-чинно любит и уважает!
Чаппаров хохотнул довольно.
— Знамо дело, — осклабился он, — на том стоим!
Показалось Поворино — невысокие дома в сторонке от депо, вокзал, пути, забитые составами.
Эта станция на берегу Хопра не раз и не два переходила из рук в руки. То белые верх возьмут, то красные отобьют обратно. Дроздовцы, присланные в помощь Кавказской армии генерал-майора Кутепова, закрепились в Поворино наглухо, отбив все атаки буденновцев.
На улочках пристанционного посёлка снег был вычищен, туда и сюда носились пешие и конные, фыркали моторами грузовые «руссо-балты» и легковые «форды».
Авинов сразу подался к штабу, где его аккуратно придержали молчаливые ребята из контрразведки.
Кирилл так же молча сдал свой маузер, расстегнул полушубок и рванул подкладку — там, на шелку, красивым почерком Стогова была выписана его «сопроводиловка» и расплывалась фиолетовым большая круглая печать.
Внимательно ознакомившись с «документами», начальник КТО Кавармии кивнул, отдал Авинову честь и проводил в тесный кабинет.
— Подполковник Щукин, — представился он негромко и продолжил тем же тихим голосом: — Генерал-майор Ряснянский подробно меня проинструктировал насчёт вас…
— Генерал-майор? — весело удивился Кирилл.
— А вы что думали? — улыбнулся Щукин. — Растут люди! Так вот… С обмундированием и довольствием вопросов не возникнет, всё, что полагается, получите с наших складов здесь же, в Поворино. А вот с поездом придётся подождать — состав обещают дать только завтра к вечеру. Зато сразу отправитесь в Ростов. Сергей Николаевич будет ждать вас в штабе… Господин Исаев — ваш ординарец?
— Так точно, господин полковник.
— Значит, обуем, оденем обоих.
— И накормим?
— Обязательно!
В самом скором времени Авинов сменил полувоенную форму комиссара на офицерский мундир тёмно-зелёного сукна с трёхцветным наугольником на рукаве — с недавнего времени все «цветные» полки переоделись в новую форму, единую для корниловцев, марковцев, дроздовцев или алексеевцев.
Ношеные сапоги Кирилл с удовольствием сменил на тёплые бурки.
Погладив «беззвёздные» погоны, он оглядел бравого Кузьмича — на сибиряке любая форма ладно сядет.
А на широкой груди чалдона скромненько сиял отличный «довесок» к полному Георгиевскому банту — новенький крест «Спасения Кубани» 2-й степени.
Заслужил потому что. Ценный кадр!
— Ну вот, — крякнул Исаев, — совсем другое дело!
Кирилл кивнул.
— Отдыхаем, Кузьмич, — сказал он. — Поезда сегодня не будет.
— А я и не тороплюсь, ваш-сок-родь! Кхым-кхум…
Чуть ли не весь день Авинов наслаждался неожиданной «увольнительной» — неторопливо бродил по посёлку, заглядывал на вокзал.
Ему отдавали честь встречные офицеры и нижние чины, а он с удовольствием козырял в ответ.
Где-то после обеда Кирилл выбрался за депо — и приятно удивился. На изъезженном снегу прогревали моторы четыре танка — полный бронеотряд.
Казаки звали их «таньками». Так и кричали: «Берегись! Танька идёть!»
Коробчатые бронемашины выглядели не столь внушительно, как английские «ромбусы», но тоже впечатляли.
Это были танки с завода «Русский Рено».
Весом в тыщу с чем-то пудов каждый, танки были покрыты бронёй толщиной в полдюйма.
Впереди у них размещался рулевой, справа от него сидел пулемётчик, посередине находился двигатель в две сотни «лошадей», а в корме был оборудован боевой отсек с 3-дюймовым морским орудием Канэ, где теснились и оба «пушкаря».
Клёпаные борта «танек» были выкрашены в болотный цвет, а ближе к носу на них намалевали опознавательные знаки, как бы обратные авиационным, — если у русских аэропланов на крыльях красовались трёхцветные розетки с большими белыми кругами посерёдке, окаймлёнными синими и красными полосами, то на танках всё было изображено шиворот-навыворот: в центре эмблемы помещался красный круг, обведённый синей лентой и белой.
И у каждой машины, по заведённой традиции, было собственное название, как у боевого корабля, выписанное белым по буро-зелёному: «Степняк», «Генерал Скобелев», «Пластун», «Сфинкс».
Спереди у танков торчали дула: у кого — тяжёлых пулемётов, у кого — автоматических пушек Беккера.
Лязгнули гусеницы, «сухопутные броненосцы» тронулись с места, грузно качнувшись.
Авинов уступил дорогу бронеотряду, не испытывая особого почтения.
Без «броневой рубки», то бишь орудийной башни, с противопульным блиндированием… Так себе танчики.
А «танчики» покатились в степь, выдавая вёрст пять в час и постреливая короткими очередями.
Потом «Пластун» с рёвом развернулся на месте задом наперёд, хлопая бронещитками, прикрывавшими гусеницы, и выстрелил из пушки.
Грохнуло так, что Кирилл поневоле глаза пошире открыл и рот раззявил.
Снаряд прошуршал за край снежного поля и поднял на воздух какой-то сарай, разметав его в щепки, в опилки, в пыль.
— Ух, здорово! — радостно воскликнули у него за спиной.
Кирилл обернулся.
Позади стояли, перетаптываясь, человек десять новобранцев.
Это были простые деревенские парни, «забритые» в Белую армию по указу Корнилова.
Простодушно восторгаясь могучими механизмами, они пихали друг друга локтями да хлопали себя по бокам: «Это ж надо, а?! Видал, что деется? Танка кака-ая!»
И не было более нужды их командирам искать подходящие слова, дабы возбудить у новичков гордость за службу, — зримая мощь бронеотряда впечатлила рекрутов куда сильней любых глаголов с прилагательными.
Углядев перед собой офицера, новобранцы мигом подтянулись и стали по стойке «смирно».
— Вольно, — улыбнулся Авинов.
Делать было нечего, и Кирилл решил, хоть немного, попользоваться знаниями из будущего для себя.
Потомки много чего смертоубойного напридумывали, однако глубинные бомбы с гидростатическим взрывателем или эрэсы — ракетные снаряды для самолётов — Авинову были ни к чему.
А вот небольшое, простенькое, но весьма полезное приспособление ему выточил токарь из местной мехмастерской.
Расплатившись, Кирилл принял в руки ещё тёпленький пистолетный глушитель — толстенькую трубку с дисками-дефлекторами внутри.
ПББС, как назовут его в будущем, — «Прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы».
Он достал свой излюбленный парабеллум, накрутил на ствол (пришлось токарю попыхтеть, нарезку изображая).
Оглянулся — никого? — и выпалил, целясь в сугроб. Пок!
Звук выстрела больше всего напоминал шорох стальной щётки по дереву. Замечательно…
В общем-то, глушители уже лет двадцать как известны, но применяются одними охотниками — джентльменство на войне всё ещё не изжило себя. Ничего, это пройдёт.
XX век преподнесёт ещё столько разнообразных мерзостей, что стошнит даже закалённого человека…
Авинов скрутил «глушак» и сунул его в карман. Пригодится в хозяйстве…
Минул день, отошла ночь.
Ближе к вечеру, когда солнце гасило малиновый накал о край заснеженной степи, подали поезд.
Блестящий чёрный паровоз тащил за собой вагон-церковь, пару замурзанных цистерн и жёлтый вагон 2-го класса.
К жёлтому-то Авинов и направился.
Исаев топал следом, смутно бурча о местном кашеваре, которому «только курей и кормить, жопорукому».
В вагоне было тепло и чисто. Войдя в своё купе — петли на двери даже не скрипнули, — Кирилл уселся на диван и словно почувствовал себя вернувшимся в далёкое детство, когда ездил к бабушке в Киев.
Надо же…
Обивка диванов цела, пол не заплёван шелухой, а створки шкафа не исписаны похабщиной на пролетарский манер.
Было тепло — титан протопили как надо, и капитан разделся, повесил китель в шкаф.
За окном, скрипя снегом, проходил машинист, щёлкая молоточком по буксам.
Издал свисток паровоз, жадно глотая влагу из водокачки.
— Эвона как… — пробормотал Кузьмич. — Будто взад возвернулись, в мир.
— И не говори… — вздохнул Авинов.
Война…
Долго это будет продолжаться — атаки и сражения, победы и разгромы?
Когда на землю русскую, истерзанную беспощадной резнёй, вернётся мир и покой? Сколько ж можно…
В соседних купе разместились человек двадцать офицеров, возвращавшихся из госпиталя, и поезд тронулся.
Покатил, набирая скорость, по голой степи, где-нигде тронутой чёрной ретушью чащ.
Прощай, Совдепия… Прощай, Поворино…
Глава 5
ТУМАН ВОЙНЫ
Газета «Русский курьер»:
Памятуя о более чем десяти тысячах русских, убитых финнами лишь за то, что те были русскими, генерал Корнилов лишил Финляндию и независимости, и автономии.
Все национальные политические партии были запрещены, а так называемые силы самообороны — Охранный корпус и Шюцкор — распущены.
На всей территории Финляндии имеет хождение рубль, а официальным языком признаётся русский.
Волна «патриотического» протеста поднялась, но довольно вялая, тем более что Северная армия под командованием генерал-лейтенанта В. Марушевского не позволяет «политических шалостей», а Отдельный корпус жандармов берёт неблагонадёжных под бдительный присмотр.
Дивизия генерала С. Маркова, разросшаяся до сорока тысяч штыков, преобразована в Западную армию.
В настоящее время марковцы ведут бои на территории Эстляндской губернии, утихомиривая как немцев, таки их пособников из Прибалтийского ландесвера и так называемой Народной армии Эстонской республики…
Неожиданно послышался шум оживления в коридоре, смех и говор. С рукой на чёрной перевязи мимо прошёл офицер, темноволосый, невысокий, с упорными серыми глазами.
Его капитанские погоны ни о чём не говорили, но это твёрдое, сильное лицо с широким круглым подбородком, лёгкая, семенящая походка… Петерс!
— Евгений Борисович! — окликнул его Кирилл, волнуясь.
Проходивший мимо офицер резко остановился, с изумлением глядя на Авинова.
— Виктор Павлович?! — радостно воскликнул он. — Живой?!
И полез обниматься.
Кирилл весь скукожился в душе, узнанный как Вика Юрковский.
Ну да ничего, он добудет и честь, и славу под этой опоганенной фамилией!
Да и потом, уж кто-кто, а он её ничем не запятнал.
— Рад! Рад! — говорил Петерс, осторожно тиская Авинова здоровой левой рукой. — А я вот от своих отстал, в госпитале провалялся, догоняю теперь. А вы-то! Как же это, а?
— Не могу сказать, Евгений Борисович, — проговорил Кирилл с улыбкой. — Военная тайна.
В серых глазах Петерса сверкнул огонёк понимания.
— Ах, вот оно что… — затянул он. — Ну, в любом случае, за встречу надо выпить! Как вы считаете?
— Да я только «за»! — рассмеялся Авинов. — А где же вестовой ваш? Ларин, кажется?
Евгений Борисович поскучнел.
— Убили Ларина, — глухо сказал он. — Шальная пуля нашла, и прямо в лоб.
Исаев крякнул в досаде и полез в свою кладь, смутно бурча: «Не извольте беспокоиться, ваши высокоблагородия…»
Вскорости он выудил из недр вещмешка бутылку отменного бургундского.
— Кузьмич! — восхитился Кирилл. — Где взял?
— Где взял, ваш-сок-родь, — гордо ответил ординарец, — там уже нет!
— Тогда я закуску организую, — захлопотал Петерс, выкладывая угощение.
И колбаска домашняя у него припасена была, и сальца шмат, и буханка чёрного хлеба, ещё отдававшего тепло русской печи.
— Ну, за встречу! — провозгласил Авинов, аккуратно разлив вино по гранёным стаканам. — Или давайте сперва Ларина помянем. Хороший был старик…
— Старый солдат, — поправил его Евгений Борисович. — Отменный был человечище…
Все молча выцедили тёрпкое вино, вобравшее в себя соки земли далёкой Франции и её яркое солнце. А после Петерс, посматривая значительно, выудил из мешка штоф «Смирновской». Хорошо пошла…
Авинова как-то сразу разобрало.
Привалившись к стенке купе, он с улыбкой следил за Петерсом, лупившим варёное яйцо. Скорлупу тот аккуратно смахивал на подстеленную газетку.
В 3-м Офицерском полку не было командиров рот, праздновавших труса, но даже среди них Евгений Борисович выделялся полным отсутствием страха смерти и животного волнения.
Он шагал под огнём, испытывая совершенный покой — немного азиатский, нечеловеческий, божественный.
А ведь Петерс вовсе не из потомственных военных.
Сын учителя гимназии, студент Московского университета, он ушёл на Великую войну прапорщиком запаса 268-го пехотного Новоржевского полка.
Вот боевой огонь и опалил его, вскрыл истинную сущность непоколебимого воина Евгения.
Как-то раз полковник Туркул, командир 1-го батальона, рассказал у походного костра, за что Петерс получил своего первого Георгия.
В большой войне, когда Евгений Борисович вернулся из госпиталя на фронт, новоржевцы лежали в окопах под какой-то высотой, которую никак не могли взять.
Только займут, а их обратно вышибут контратакой.
Командир полка сказал Петерсу:
— Вот никак не можем взять высоты. Хорошо бы, знаете, послать туда разведку.
— Слушаю…