- В восемь утра начинаете работать и в шесть заканчиваете. В десять второй завтрак, в час обед, в пять полдник, в семь ужин. У вас зазвенит на часах. До этого времени в столовой нечего делать. Вам выдадут пропуск
- с ним можно выходить за периметр и возвращаться. Все вопросы ко мне. Члены этой семьи с вами разговаривать не будут. Попыток к общению не предпринимать!
- Что ж так? С крепостными не знаются?
- Шуточки шутить будете с кем-то другим, а я вам рассказываю правила этого дома. Нарушаете - остаетесь без работы.
Правила какие-то почти тюремные. Да и по фиг. Можно подумать, меня это волнует. Спать есть где, кормить собрались три раза в день. Не общаться с домашними... да ради Бога.
- А робу каторжным выдают, или можно в своем?
- Что?
- Спецодежду в полоску выдают?
Нахмурился и поджал губы.
- Не выдают. Свою надо иметь. Переодевайтесь, и я отведу вас к другим рабочим. Работа уже кипит. Павел рекомендовал вас, как хорошего специалиста, но забыл упомянуть, что у вас язык без костей.
- А у вас с костями?
Кажется, я вылечу отсюда так и не начав. Если б не Пашка, я б поиздевался над гномом и свалил с этого Титаника, но... друг попросил. А Пашка мне роднее всех родных. Гном отыгнорил мое замечание и ответил на звонок, а я хлопнул у него перед носом дверью и начал переодеваться. Пока стягивал с себя одежду, в голове аккорды лунной сонаты звучали и профиль этот четкий, прорисованный, неестественно красивый подрагивал за развевающимися шторами. Девочка-картинка и имя такое классическое. Я б с ней проиграл и лунную сонату, и что-нибудь пошустрее прямо на том пианино нестройными аккордами до самого крещендо.
Часть 2
Работали мы на улице. Вначале казалось, что холод дикий, а потом так разморило, что все с себя свитера постягивали и по пояс голые топорами махали и молотками. Все же труд облагораживает и всякую херню из головы выветривает вместе с остатками алкоголя. Кровь по венам носится с бешеным кипением, и жизнь такой дерьмовой уже не кажется. Девчонка из обслуги, круглая вся, пышная, краснощекая, как матрешка, воды нам принесла и на меня глазами сверкала. Красноречивый взгляд, я к ним привык. Не прет, но приятно. Можно потом позвать эту «булочку» скрасить мои ночи в пристройке, после ужина самое то.
Взял из ее рук пластиковую бутылку, открутил крышку и к губам поднес. Запрокинул голову и в этот момент заметил капитанскую дочку у окна, смотрит прямо на меня, чуть отодвинув шторку. В анфас еще красивее, чем в профиль. Я аж водой поперхнулся и, глядя на нее, рот вытер тыльной стороной ладони.
Знаете, это как получить ребром ладони по затылку, а потом носком ботинка в солнечное сплетение. Дыхание перехватывает и конец. По телу паутина кипятком расползлась и под кожу забралась ядовитыми щупальцами. Смотрю и взгляд отвести не могу. Нежная, хрустальная, глаза слепит. Я много женщин перевидал и перепробовал. Красивых женщин. По-настоящему невероятно красивых. А эту увидел и камнем с заоблачной высоты полетел прямо в бездну ее огромных, кукольных, голубых глаз. Отравлен с первой же секунды. Наверное, вот так люди понимают, что именно в эту секунду они смертельно заболели.
- Эй! Куда засмотрелся?! Жить надоело?
Толкнул меня в бок Олег, и я бутылку крышкой прикрыл.
- Кто это?
- Дочка ЕГО. На нее смотреть нельзя, дышать нельзя и вообще ничего нельзя. ОН как узнает ...
- Казнит, что ли? Или на кол посадит?
- Ты зря ржешь. Он может. Он ее обожает. Та еще принцесска. Все вокруг нее носятся. Сама палец о палец не ударит, ни с кем не разговаривает. Когда на улице дождь, охрана ее на руках выносит из дома. Упаси бог за такой волочиться. Всю кровь высосет. Они тут вообще все на упырей похожи. Гостей не приглашают. Только хозяин вечно разъезжает.
- А жена имеется?
- Погибла в автокатастрофе. Давно, наверное. В доме об этом никто не говорит.
Я пожал плечами и дальше работать. А сам на окно поглядываю. Жду, когда еще раз подойдет. Но она так и не подошла.
Зато ночь мою Анька-булочка скрасила. Чай с ликером принесла. Из барской кухни утащила. Я ее раздеваю, а перед глазами волосы золотистые развеваются, и кожа жемчужная блестит в полумраке. Легкость невесомая, прозрачная, как сон. Никогда красоты такой не видел. Чтоб все естественное и настолько совершенное. Подо мной девка стонет, а я сонату мысленно лунную слушаю и смотрю, как пальцы тонкие по клавиатуре мечутся. Страстные и нежные одновременно, и у меня внутри все переворачивается. Кончил. Опрокинулся на спину и глаза закрыл. Никогда раньше такого не бывало со мной, чтоб на женщине так заклинило с первого взгляда. Да на какой женщине? На девчонке. Сколько ей? Восемнадцать-двадцать?
Она выходила к окну каждый день. А я каждый день смотрел на нее. Это превратилось в ритуал. Странный немой ритуал. Ночью у меня в кровати Анна лежит мягкая, теплая, а я в семь утра уже там, на заднем дворе доски таскаю только ради того, чтобы капитанскую дочку увидеть и, если долго не подходит к окну, внутри все леденеть начинает. И в то же время понимаю, что сучка высокомерная ни разу не вышла и не заговорила со мной. Слишком хороша, видать, чтобы снизойти до холопа. Как-то не выдержал и после окончания работы сам в дом пробрался. На жилую сторону, куда ходить нельзя. Музыку издалека услышал и словно придурок загипнотизированный на нее пошел.
- Куда?! Совсем сдурел? Если увидит кто, завтра духу твоего здесь не будет.
- Не увидят. Я скоро. Ты мне со столовой ужин захвати.
А сам по коридору прокрался и у двери застыл, глядя, как она играет. Ее пальцы опускаются на клавиши, а я вздрагиваю так, если бы они моей кожи касались. И сам понять не могу, что за дьявольщина со мной происходит. Никогда такого не было, чтоб настолько крышу снесло от одних только взглядов. Подошел к ней сзади, любуясь собранными на макушке волосами и тонкой шеей. Протянул руку, затем другую и вместе с ней начал играть. Вздрогнула, шумно выдохнула. Я на ее пальцы смотрю, а она на мои, а потом в глаза друг другу через зеркальную крышку фортепиано. И ничего более эротичного в моей жизни никогда не случалось, чем наши руки, мечущиеся по черно-белым аккордам в унисон, как тела, которые слились в примитивном танце любви. Доиграли. И я хотел до кисти ее дотронуться, но она вскочила и шарахнулась от меня, как от прокаженного. Глаза огромные еще шире распахнулись, тяжело дышит, губы приоткрыты, и жилка на нежной шее пульсирует, а мне взвыть хочется от ее красоты. Губами в жилку эту впиться, сдавить ее талию и шумно втянуть сумасводящий запах молочной кожи и воздушных, как золотистое облако, волос. Лиза прочь бросилась из залы, а я заколку ее с пола поднял и с такой силой пальцами сдавил, что проколол их на хрен. И боли не чувствую, только кровь на ковер капнула. А меня все еще потряхивает от возбуждения дикого.
Слишком грязный, значит, для хозяйской дочки, чтоб дать до руки дотронуться. Обратно к себе шел злой, как псина голодная. Аньку все ночь трахал как заведенный, а сам на заколку, лежащую на комоде, смотрел и представлял, как эта принцесса подо мной лежит, распахнув стройные ноги и запрокинув ослепительно красивое лицо, стонет мое имя. А на следующий день слово себе дал, что на окна ее не посмотрю. Детский сад какой-то. Пятнадцатый век, мать вашу. Гляделки. И ни хрена я не выдерживал. От невыносимого желания ее увидеть руки дрожали и все тело ломало.
- Капитанская дочка к окошку подошла. Не посмотришь на нее? Красивая дрянь. Для тебя, видать, вырядилась. Как на концерт.
- Не посмотрю, - рыкнул я.
Твою ж мать, я взрослый мужик, да и ей явно не шестнадцать. Какого черта мы играем в эти игры? К дьяволу все это. Но сдержался, не посмотрел. А самого то в пот швыряло, то в холод. Все разошлись, а я как осатаневший доски пилю и складываю. Пилю и складываю. Потом в душ пошел, мокрую от пота робу содрал и под горячие струи воды встал. Бред какой-то. Тело намыливаю, а перед глазами ее пальцы и мои рядом, и мне... мужику, который перетрахал все, что движется, мне хочется просто свои пальцы с ее сплести. И от этого желания член колом стоит. Услышал тихий вздох и резко обернулся, чтобы хрипло выдохнуть самому. Стоит сзади, прислонилась к косяку двери. Вся в красном. Вечернее платье, и правда, как на концерт собралась. С обнаженными плечами и разрезом вдоль стройной ноги. Волосы собраны в высокую прическу. Глаза огромные блестят и дышит часто-часто. Веки тяжелые прикрывает, рассматривая меня, и у меня встает от этого взгляда и трясти всего начинает. Стою под водой, глотая горячие капли, и на нее смотрю, а она на меня. И в глазах ее интерес и голод, ресницы дрожат, а я физически ощущаю ее волнение. Ну что принцесса, готова досмотреть до конца? Сделал шаг к ней, она хотела сорваться с места, но я не дал, вцепился в ее руку чуть выше локтя, брызгая водой на платье.
Запрокинул голову, чувствуя, как капли стекают в мой приоткрытый рот, бегут по груди, по ногам, бьют по воспаленной головке члена. Под взглядом ее широко распахнутых кристально чистых голубых глаз цвета самого светлого весеннего неба, я сжал член у основания и повел ладонью вверх-вниз. Снова тихо выдохнула. А мой живот напрягся, рука задвигалась все быстрее, я приближался к оргазму, хрипло застонал, когда наслаждение накрыло с головой. Острое и невыносимое. Я кончал на подол ее дорогого кружевного платья, не отрывая остекленевшего взгляда от ее лица. Когда вздрогнул последний раз, пальцы разжались, и она попятилась назад, прижимая обе руки к груди, а потом развернулась на пятках и убежала.
Беги. Давай. Прячься в своей клетке. Папочка не разрешает общаться с обслугой, смотри не испачкайся. Глаза вымой с мылом.
Теперь не выходила она. Несколько дней подряд, изводя меня жесточайшей ломкой. Я не мог работать. Я смотрел на эти проклятые окна и стискивал руки в кулаки. Ну где ты? Испугалась? Побрезговала? Я идиот конченый... спугнул. Да что с тобой не так, принцесса?
Но ближе к вечеру увидел ее вместе с отцом. Они куда-то уезжали. Она вышла во двор в красивом шерстяном костюме. Изысканная, утонченная и как всегда невесомая. Очень тонкая и хрупкая, особенно рядом с самим Потемкиным, довольно высоким мужчиной с длинноватыми седыми волосами, зачесанными назад. Подул ветер, и та самая пожилая женщина, которая едва не сбила меня с ног в первый день, выбежала следом за Лизой, вынесла накидку. А сама госпожа не смогла сбегать, устала бы. И восхищение вперемешку с яростью захлестывает.
Такая вся неприступная, далекая, не дотянешься. Только мечтать, только смотреть голодными глазами и проклинать себя. Впервые проклинать за то, что недостоин даже подойти. За то, что не ее круга. Уехали, а я вслед смотрел, сжимая рукой в перчатке пилу и чувствуя, как захлестывает злостью. Уйти с работы этой. К чертовой матери, и плевать на Пашку, на деньги.
Но не ушел. Утром меня придавило досками. Мы их перекладывали в другое место всю пятницу. А на выходные, когда все разъехались, Гном сказал, что надо все сложить, так как в понедельник привезут новую партию.
Я, естественно, вышел складывать, и они завалились в мою сторону. Одна из них кожу счесала на груди, а другая по голове огрела так, что перед глазами черти заплясали, не считая тех реек, что на ноги упали. Я бы, может быть, орал от боли матом, но я не успел... потому что ее увидел. Как бежит по заднему двору в одном легком платье, падает на колени, пытается с меня доски стягивать. Такая худенькая, тоненькая. Тянет их, плачет.
- Я сейчас... сейчас, вам больно? - причитает и лицо мое прохладными ладошками трогает. Проклятье, я готов валяться даже под каменными глыбами, гореть живьем, лишь бы она касалась, лишь бы голос ее слышать. Не знаю, что за дрянь со мной происходит, но я, кажется, с ума схожу. - Потерпите. Я на помощь позову. Я быстро!
Прибежала охрана, начали доски с меня стаскивать, и та женщина пожилая, она Лизу стала от меня оттаскивать, когда та влажным платком пыталась мое лицо вытереть от крови.
- Вы с ума сошли, вы к нему прикасались? Быстро в дом! Отец узнает... вы не представляете, что он сделает.
- Пожалуйста, Рита, отпусти. У него раны, их обработать надо.
- Не смейте!
- Я вымою руки. Обещаю!
Она говорит, а меня слепит злостью и сдерживать ее уже не могу. Челюсти до крошева сжимаются. Сучка! Руки помоет она!
- В перекиси искупайтесь! - гаркнул ей вслед. - Не забудьте только!
- Успокойся! - гном злобно на меня посмотрел. - Не смей с ней разговаривать!
- А то что?
- Ничего. Вылетишь отсюда, как пробка.
- Да по хер. Ясно? Я вашего царька не боюсь. Вы все здесь на голову больные! Рабочих за людей не считаете!
Приехал врач, осмотрел. Все мои кости целые остались, пару ссадин и ушибов, но легко отделался. А мне плевать, у меня в голове ее голос звучит. То шепчет мне, чтоб потерпел, а потом ледяной водой окатывает, когда говорит, что после того, как ко мне прикасалась, руки вымоет. Чокнутая семейка. Высокомерные твари!
Нашел остатки Анькиного ликера, выпил все до самого дна и... на другую сторону дома пошел. Как вор, пробрался в темные коридоры, стараясь понять, с какой стороны ее комната, если окна выходят на задний двор. Нашел. Несколько секунд у двери стоял... войти не решался. Прислонился к стене и глаза закрыл. А потом шаги легкие услышал. Идет по коридору. Волосы длинные развеваются золотистыми прядями, в руках графин с водой несет. Чистая вся. Опять в белом. И мне ее замарать всю хочется. Проучить дрянь. Чтоб не смела так с людьми обращаться. Схватил за плечо. Она всхлипнула, но не закричала. А я ее к двери придавил и самого током прошибло от того, что прикоснулся к ней.
- Руки мыть ходила?
Думал, она сейчас отбиваться начнет или закричит... но вместо этого графин мне сунула, я на автомате взял, а она лицо мое обхватила ладонями и губами к моим прижалась. Меня в пот швырнуло, обожгло всего, как раскаленным железом. Я в ее рот выдохнул и смял мягкие полные губы своими, одной рукой прижимая ее к себе, а второй удерживая проклятый графин. И, оказывается, никогда раньше до этого я не целовался. Не было никаких поцелуев. Так, похотливое тыканье губами, а сейчас озарение, как будто мне впрыснули в вену дозу запредельного кайфа, доводящего до изнеможения. И трясет всего, будто я уже беру ее, а не целую, будто раскалываюсь на осколки, и губы обжигает ее губами до мяса, до костей. Голодными пальцами в мягкие невесомые волосы зарылся, не давая ей ускользнуть, накрывая ее рот своим, едва оторвавшись, снова пить свежее дыхание. Сладкая, от нее малиной пахнет, молоком и еще чем-то запредельным. Отстранился и лихорадочно лицо ее пальцами глажу. Не верю сам себе, что целовал только что.
- Нельзя здесь, - шепчет, - если кто-то узнает, отец тебя убьет.
В голове тут же план созревает. Как у меня и не созрел бы план?
- Тогда увезу тебя завтра ночью. Поедешь со мной?
Кивает и снова целует, а меня от счастья на части рвет. Пьяный от нее ушел. Колени дрожат, и ноги подкашиваются. И я иду и смеюсь, как идиот. Влюбленный и ошалевший придурок. Работал весь следующий день, как под допингом. Вечера ждал. Продумал все. Как выведу ее, как на Олега машине ворота проедем с его пропуском. А утром верну обратно. Своей сделаю и верну.
Несколько часов вместе. Меня просто разорвет от счастья.
***
Декабрь на дворе, а мне жарко, когда она рядом. В клуб ее привез одного своего знакомого. Он нам место ВИП выделил. Она по сторонам оглядывается, словно впервые в такое заведение выбралась, а я с нее глаз не свожу. Пожираю взглядом, и лихорадит всего от осознания, что со мной она. Оказывается, капитанская дочка не умеет танцевать, не любит шоколад и никогда не пила спиртное. Боже! С какого неба ты свалилась, маленькая? Такие еще бывают?
Я смеюсь и в то же время до сумасшествия ослеплен всеми этими недостатками, которые мне кажутся достоинствами. Да мне все в ней кажется достоинствами. Она вся сплошное совершенство.
Наливаю ей шампанское и держу за руку, как дурак. Б**дь, будь это кто-то другой, я бы уже трахал прямо здесь. А с ней не могу. С ней не при всех. С ней как-то все по-особенному.
- Я никогда не пила шампанское, - ее ресницы опускаются так медленно, застенчиво, и они невыносимо длинные, на них нет ни грамма косметики. Поймал взгляд и сжал тонкие пальчики.
- Тогда просто закрой глаза и пей.
Она такая нежная и послушная. Делает глоток и восхищенно смотрит на меня. Охренеть. Как там Литвинова говорила? Я летаю. Я в раю. Меня просто бомбит от ее близости.
- У меня во рту пузырьки лопаются, это смешно.
Наклоняется ко мне и проводит пальцами по моим губам.
- Я хочу попробовать эти пузырьки у тебя во рту. Отпей.
Отпиваю и прижимаюсь губами к ее рту, мы пьем шампанское вместе, и ее язычок робко толкается в мой.