Я всё ещё не понимал, что ребята страдают из-за меня, что этим лагерем владеет мой братец.
Если бы я знал, что сделал? Сдался бы? Вряд ли! Всё равно ребят не оставили бы уже в покое, слишком глубоко увязли, да и надзиратели с охраной были обречены.
А между тем белое солнце пустыни набирало обороты, и жгло всё сильнее, просто убийственно, выжимая из нас вместе с потом жизненные соки.
…Далеко на Севере есть такая страна, Чукотка называется. Где живут оленеводы и рыбачат рыбаки.
Рыбаки понятно, набрали морской воды, растопили лёд на жирнике, и вот она, желанная соль!
Что делали оленеводы?
Была у них такая вещь: ахульчин называется, или общий мочеприёмник, откуда жители яранги получали недостаток соли, даже давали оттуда пить собачкам или любимым олешкам.
Недостаток соли в организме имеет страшные последствия: загнивают мышцы, начинают отделяться от костей.
Когда признаки обессоливания начали появляться у нас, и на коже стали появляться тёмные пятна, я предложил заняться уринотерапией, то есть пить мочу. Посуды у нас не было, пили друг у друга.
Если не верите, вспомните Беслан.
Увидев это, наши друзья-надзиратели, одуревшие от жары, безделья и пьянства, решили набрать себе помощников, причём добровольных, в надсмотрщики.
Когда Серёжа Ковтун покушался на честь Маленького Серёжки, мы ещё выглядели вполне привлекательно. Сейчас же наши костлявые, грязные, все в струпьях, тельца, не привлекли бы самого отъявленного маньяка-педофила.
Поэтому, выставив как приз, литр воды и нормальную еду, Райхель предложил обслужить его.
Один, самый маленький, не выдержал, и то, допустили его после обследования зубов.
У нас всех шатались зубы и сильно болели дёсны от недостатка витаминов.
Итак, наш общий любимец и малыш Натька опустился.
Когда его хотели придавить, я вмешался и отстоял мальчика. Напрасно, или нет? Всё остальное произошло тоже по моей вине.
Мальчика отделили от нас, одели в майку и трусы, давали нормально питаться за «небольшую» услугу, и, к всеобщему удивлению, Натька поправился, струпья осыпались, лицо порозовело и округлилось.
Ребята недоумевали, и вот, надо же было мне сказать, что флюиды, выделяемые человеком, богаты витаминами?! Собственно, сказал я, это и есть живая вода, созданная для развития нового организма.
После этого остальные надзиратели, а их было десять человек, быстро набрали себе слуг.
В их числе оказался и мой побратим Колька.
Чтобы они не бездельничали, им сделали плётки, и назначили надсмотрщиками над остальными работниками. Как я уже говорил, Колька больше всех любил меня. Теперь всё тело у меня было не в мелких, а в крупных рубцах, на лице тоже остались отметины, была разорвана верхняя губа, перебит нос и уши.
Только в поле старался держаться подальше, хотя всё это я терпеливо сносил, понимая, что вполне заслужил побои от своего лучшего друга.
Когда нас не было в лагере, приезжали бурильщики, сделали артезианскую скважину, но вода оказалась настолько горькой, щелочной, что оказалась совершенно непригодной не только для питья, но и для технических нужд. Гораздо хуже мочи. Пробовали мыться ею, кожа облезала.
Вот что происходило в лагере, до того дня, как всё началось.
Оставалось нас к тому времени сорок четыре пацана, если исключить надсмотрщиков, то тридцать четыре. Из шестидесяти.
Бои местного значения.
В тот памятный день, когда мы приехали с хлопкового поля, нас построили для переклички.
Всё же целый день работы на солнцепёке здорово выматывает, все еле стояли, ожидая, когда позволят разойтись.
Наши друзья-надсмотрщики тут же убрались под свой навес, расселись в тени, ожидая ужина.
В своих грязно-белых, выгоревших на солнце, робах с закатанными рукавами они напоминали эсэсовцев - альбиносов в белых панамках.
Но сегодня парни не спешили нас распускать, они были настроены повеселиться.
Райхель вышел с карабином СКС через плечо, Кляйн, натуральный садист, держал в руках дротиковое ружьё. Оба под приличным хмельком, но пока не дошедшие до кондиции.
Шмидт вынес воду и тарелку каши. По строю пронеслось урчание животов.
- Вот именно! – воздел палец Райхель, - Желающие поиграть и поесть, шаг вперёд!
Вздохнув, я вышел из строя.
- Назад! – пихнул меня в грудь Райхель, - ты мне нужен для другого…
Вновь вышел Вьюн.
- Другое дело! – оскалился Кляйн, который был ростом не меньше Райхеля. - Давай! На счёт три! – Кляйн отвернулся, проверяя ружьё. Потом, подождав, когда Райхель проговорит «три», повернулся.
Вьюн уже был посреди плаца и пытался изобразить мои движения. Но малыш переоценил свои силы, слишком устал за день.
Выписав несколько восьмёрок, ружьё метнуло дротик. Мне казалось, Кляйн промахнулся, но, к своему удивлению, увидел, как из груди Вьюна выросло красное оперение.
Вьюн не стал кричать и биться. Он упал замертво.
Подошедший Райхель пошевелил его сапогом, и сказал:
- П…ц котёнку, больше срать не будет. Ты! – показал он пальцем на меня, - И вы! – ткнул он на Зяму с Мотей, - Мухой взяли лопаты и закопали! Остальные стоять! – отойдя метров на пять, начальник лагеря взял карабин на изготовку, передёрнув затвор. На вышке тоже оживились. Вышек было четыре, но сейчас, видя в нас дистрофиков, не способных ни на что, расслабились и дежурили на одной, дурея от жары и тяжёлой службы.
Мы пошли в сарай, который нам открыл молчаливый Шмидт, взяли кирку и лопату, пошли на кладбище.
Я киркой взламывал высохший до каменной твёрдости грунт. Зяма с Мотей выбрасывали разрыхлённую землю. Когда выкопали могилу на полметра глубиной, подошёл Райхель, четверо пацанов принесли тело Вьюна.
- Хватит! – махнул рукой Райхель, - Закапывайте. Выпьем сегодня на поминках! – вздохнул он.
В это время Вьюн застонал и шевельнулся.
- Он живой! – воскликнул Мотя.
- Живой? – заинтересовался Райхель, - Неужели? – он подошёл, перехватил поудобней карабин, и изо всех сил ударил Вьюна прикладом по голове.
- Вот и всё! – в мёртвой тишине сказал он, - Закапывайте! – и отвернулся.
Я, не помня себя от гнева, размахнулся, и ударил Райхеля киркой прямо в позвоночник, в районе почек. Парень хрюкнул и моментально рухнул на землю.
Я подхватил карабин и выстрелил в часового на вышке, крикнув:
- Бей! Ребята, бей вертухаев! Не дайте им взять оружие! Не дайте открыть собак!
Лагерь взорвался воем маленьких глоток. Я стрелял по надзирателям. Первым попался Кляйн, вторым погиб Шмидт, хотя против него у меня было меньше всего злобы: он частенько прогуливался со мной, взяв в руки мою гирю, и подначивая меня:
- Санёк! Ну что, скоро на дембель? - Вообще-то он был у нас за повара. Иногда, воровато оглянувшись, совал мне в руки кусочки лепёшки. И не только мне…
Потом кто-то метнулся к собачьим вольерам, пришлось мне и его успокоить.
Ребята не сразу успели, охранники-узбеки не пили самогон, кто-то из них вооружился, затрещали выстрелы, ребята стали падать на утрамбованную землю. Но разъярённую толпу уже невозможно было остановить. Стрелка я завалил, и, когда обернулся в поисках опасного противника, увидел, как ребята расправляются с надсмотрщиками, бывшими своими друзьями, с которыми зимой спали в обнимку, согревая друг друга своими телами, потом играли в снежки, смеялись, обнявшись.…
Там погибал сейчас мой побратим, Колька, под градом камней и палок.
Что я мог сделать? Встань я на пути озверевшей толпы, меня бы тоже растерзали.
Кто-то схватил меня за ногу. Райхель.
- Добей, не бросай подыхать, как собаку! – попросил он.
- Собаке собачья смерть! – пнул я его.
- Я тебе что-то скажу!
- Ну, говори! – наклонился я к нему.
- Мы всё это делали по приказу, не сами! – умоляюще глядя на меня, признался Райхель.
- Я видел, с какой неохотой вы выполняли приказы! – с сарказмом ответил я.
- Нам приказывал Сабирджан! – прошептал бывший главный надзиратель.
- Да? – несколько удивился я.
- Да, он обещал нам свободу!
- И ты поверил? – хмыкнул я.
- Не особо, но он велел нагнуть тебя! Сильно нагнуть! Чтобы ты знал, что все смерти пацанов – на твоей совести! Чтобы ты запросил пощады!
- Скотина! – прошипел я сквозь зубы, примыкая штык, - Какая же ты скотина! – воткнул я штык ему в грудь, представляя, что закалываю Сабирджана.
Не знаю, умер начальник, или нет, мне было некогда проверять. Отстрелив цепь на своей ноге от гири, я побежал, звеня её обрывком, к бывшим надсмотрщикам. Вернее, к тому, что от них осталось.
Найдя Кольку, я сел рядом с ним, положил его голову себе на колени.
- Колька! – позвал я его, - Брат!
Колька не отзывался.
- Сань! – кто-то тронул меня за плечо, - Оставь его, он мёртв. Идём, тебя Мотя зовёт.
Аккуратно положив Колькину голову на окровавленные доски помоста, я прихватил карабин и пошёл на кладбище.
Именно здесь собрались почти все. Остальные готовились к бегству, вскрывая склады.
Мотя сидел, придерживаемый заплаканным Зямой. На животе Моти расплывалось красное пятно.
Пуля, войдя ему в живот, перебила позвоночник.
Осмотрев Мотю, который огромными глазами на исхудавшем грязном лице с надеждой смотрел на меня, я сказал:
- Ребята, собирайтесь в дорогу, мы здесь сами разберёмся.
Друзья стали прощаться с Мотей, понимая, что больше его не увидят. Рана была смертельной и очень мучительной.
Когда все ушли, Мотя прошептал:
- Санька, я знаю, ты сможешь! Сделай это!
Я стянул с головы панаму, закрыл ею лицо. Звенело. Или в ушах, от тишины, или цикады. Перед закрытыми глазами стояло окровавленное лицо мёртвого лучшего друга, скрюченные тела убитых и раненых ребят.
- Саня! – позвал меня Зяма, - Пора, Санька!
Я надел панаму, вздохнул:
- Расслабься, Мотя, ты не почувствуешь боли.
- Ты думаешь, сейчас мне не больно? – простонал одноногий мальчик, - Моя жизнь, Саня, это сплошная боль. Пора с этим кончать!
Я встал перед ним на колени, погладил по голове. Мотя улыбнулся мне, подбадривая, и я резким движением свернул ему тонкую шею. С лица мальчика не успела сойти улыбка.
- Спасибо, Санька, - дрожащим голосом поблагодарил меня Зяма.
- Похороним здесь? Обоих? – Зяма кивнул.
Мы осторожно уложили в вырытую яму Вьюна и Мотю, забросали их землёй.
Крест было сделать не из чего, я вбил кирку своей гирей, рогами вверх.
Обыскав Райхеля, нашёл подсумок с двумя полными обоймами к карабину, после чего поспешил к ребятам.
Ребята, судя по звону, на кузне расковывали кандалы, кто-то перепиливал их ножовкой.
Я тоже попросил сбить с меня страшно надоевшее железо.
Поднаторевшие в этом деле мальчишки быстро расклепали кандалы, и я похромал в медпункт.
Генрих сидел на стуле, с зубилом во лбу. Кому это он так насолил? – вяло подумал я, роясь в медицинских припасах. Что нашёл, то и забрал.
Когда вышел из медпункта, остывшие от бойни ребята стали меня спрашивать, что делать дальше, как-то надо отсюда сваливать.
Некоторые переодевались в тюремную робу.
- У нас есть машины! – сказал я, поднявшись на помост, под навесом, сделанный нами для отдыха в тени нашим надсмотрщикам. Под моими ногами лежали трупы этих бывших наших друзей, но мы уже не обращали на них внимания, – Переодеваться пока не советую, подозрительно, если кто увидит, к тому же надо добраться до воды, отмыть грязь. А пока надо перевязать раненых.
- Мы не умеем водить машины! – крикнули из толпы.
- Я умею! – поднял руку один из четырнадцатилетних мальчишек.
- Я тоже умею! – сказал я, - Возьмём «Урал» и «ЗиЛ». Я предлагаю ехать на север, в Чимкент!
- Мы поедем в Ташкент! – закричали местные. Были среди нас узбеки, киргизы и казахи.
- Так даже лучше! – согласился я, - Пусть охотятся за двумя зайцами!
На том и порешили. Мальчишка, называвший себя Никоном, решил взять 131 «Зилок», мне предложил на выбор, «Урал», или шишигу, ГАЗ 66. Почесав лысину, я решил, что «Урал», несмотря на большой размер, лучше подойдёт, потому что, в случае тарана в шишиге может зажать ноги, да и от пули нет защиты.
Подойдя к добровольным санитарам, я попросил обработать мне ногу, заодно ознакомился с боевыми потерями. Трое были убиты, трое серьёзно ранены, остальные держались, резаные раны, синяки и ссадины не в счёт.
Никону машина оказалась по росту. Его длинные ноги легко доставали до педалей, а вот мне не хватало по десять сантиметров, не меньше.
Вспомнив один из фильмов, решил сделать надставки, но не на ноги, а на педали.
Из кусков бруса, сделав на них пропилы и привязав к педалям, подогнал рычаги управления под свой рост.
Попробовал. Ничего, можно нажимать. Главное, выжать сцепление!
В нашу машину загрузили всех убитых и раненых ребят, продовольствие и воду поделили.
Сильно волнуясь, я залез в кабину железного монстра, который никогда за обе жизни не водил. Повернул ключ зажигания, с облегчением почувствовав, как затряслась, загрохотала машина.
Повернул руль, чуть не вывернув руки из плечевых суставов, выжал сцепление, воткнул первую передачу, сделав перегазовку. Потом тронулся. Всё-таки хорошая машина – дизельная, не глохнет.
Немного проехав, убедился, что управлять этим монстром сложно, но можно.
Ребята тем временем добыли оружие, спросили у меня, как им пользоваться. Потом, пока я разбирался с машиной, сходили и перестреляли всех собак.
Я не возражал. К этим людоедам у меня особой любви не возникло.
Распрощавшись с друзьями, которые отправлялись на юг, мы, посмотрев вслед удаляющейся машине, поднявшей столб пыли, потихоньку отправились на север.
Тело Кольки я тоже попросил погрузить. Бросим машину где-нибудь в посёлке, возле больницы.
Самое ценное, что нашли, так это карта местности. Правда не совсем карта, скорее, кроки, но ориентироваться можно. Первым делом я решил направиться к большому озеру, возле него раскинулось какое-то село. В мои планы входило помыться, чтобы не выглядеть так страшно, переодеться, хотя бы в бельё, оно у нас было чёрным, штаны, на которых не было номера колонии, ну и кепки. Потом совершить набег на посёлок. План набега будем обсуждать позже.
Я предполагал ограбить универмаг, на предмет детской одежды, и захватить продуктовый магазин.
Надо ещё подумать. Может, в первую очередь, захватить местное отделение милиции?
Кстати, беспроигрышный вариант! Особенно если успеть переодеться в четвероклассников!
Хихикнув, я покосился на сидевших в кабине Зяму и Митяя, тоже бывшего старожила, четырнадцати лет, ничуть не выросшего за последние три года.
Митяй решил поехать с нами, в надежде добраться до мамы.
Часа через два гонки по бездорожью, появилась дорога. Причём непонятно, где лучше было ехать, чтобы не растрясти раненых, по целине, или по грунтовой пыльной дороге.
Об их мучениях я старался не думать, надо было как можно дальше убраться от владений моего братца. Хотя я не лелеял себя мечтой, что он сразу отстанет.
Нет! Он скажет: «тринадцатого – уничтожить!». Или снова захватить.
Доехав до перекрёстка, повернули в сторону озера. Я так думал сбить погоню со следа.
Гаишников я не боялся, машину с нашими номерами они не имели права останавливать.
До озера доехали беспрепятственно. Ребята высыпали из кузова, тут же посбрасывали рубахи и кинулись в воду, с огромным наслаждением сдирая с себя грязь. Всего, вместе с ранеными, нас было семнадцать ребят.
Осмотревшись, я загнал машину под деревья, растущие на берегу, и тоже бросился в воду, потеряв на время голову.
Потом опомнился и, отловив Митяя, отправил его в караул, поставив на крышу машины с карабином.
Ребята осмотрели раненых, выносить их не стали, только хорошо напоили и дали антибиотиков, потому что у них поднялась температура.
Самым мощным антибиотиком в это время был пенициллин.