В общем, отлично так работать! Настоящая взрослая работа, хоть и после уроков. А за несколько коротких минут передышки, пока в цеху словно бы сам собою вырастает новенький грозный Т-34, который скоро будет уже бить проклятых фашистов на фронте, можно отлично поболтать или перекусить сухарями и бульоном из концентратов. Конечно, всё равно потом собранный корпус проверяют взрослые мастера: где-то подправят шов, где-то уберут острый угол... А если на каком-нибудь стыке оказалось слишком много раствора, и проплавилась некрасивая дырка в броне, то мастер только укоризненно покачает головой, — эх вы, ребята... а ещё в комсомол вступать собрались; да только не всерьёз покачает, потому что всерьёз дядька Игнат никогда не сердится, — да и заварит дефект обычным швом... Стоп, подумал Берия, вот оно.
Ремонт.
Собирать изделия выгоднее автоматикой — потому что процесс стандартизирован, следовательно, предсказуем, следовательно, не требует анализа на этапе реализации. А вот ремонт требует анализа: место повреждения, характер, оптимальный состав мер по устранению... Этого не умеет даже автоматика Патона, потому что даже самая «умная» земная автоматика — всё равно ещё очень глупа. По сравнению с тем уровнем, который демонстрируют роботы пришельцев.
Значит — человек.
А где?
- Ремонты, товарищ Патон, — уверенно произнёс нарком, — и, насколько могу судить, преимущественно в полевых условиях. Так? Техника нуждается в ремонтах.
Человек, в общем, тоже. Но так уж получается, что человека ремонтировать сложно.
Вот он родился; пока мелкий — вроде как и нормальный. А потом, глядишь, подрос — и сломался. Повредился головой. То ему «репрессии» мерещатся, то «невидимая рука» отовсюду лезет, то парада какого-то страсть как захотелось, то фруктовых огрызков; в общем, сбрендил гражданин. Снаружи гражданин, а внутри, в башке — труха горелая. А как его чинить-то? И, главное, зачем, когда гораздо проще нового родить и вырастить. Ресурсы всякого общества конечны: либо мы тратим их на починку идиотов — либо всё-таки заботимся о людях нормальных. Техника — другое дело. Техника, во-первых, не виноватая, что ломается; во-вторых, ремонту не сопротивляется, а совсем наоборот. Потому что техника — она умнее некоторых людей. Она благодарна человеку, который её придумал и создал; она жаждет приносить пользу, рвётся в бой, трепещет металлическими мускулами под броневой кожей — такой, как выясняется, тонкой.
В начале войны Советские танки превосходили немецкие бронёй — за счёт рационального её наклона. Сорок пять лобовых миллиметров Т-34 работали за полновесные девяносто, потому что снаряд либо бессильно разрушался при ударе под углом, либо и вовсе рикошетировал. Не всегда: жизнь не сказка.
Но достаточно часто, чтобы Советские танкисты чувствовали себя уверенно. А уверенность, брат, это такая штука... да что тут говорить, сам всё знаешь.
И вообще, ты глянь на эти их «тройки» да «четвёрки»! Траки узкие, дрянь, а не траки. Камуфляж не по погоде — говорят, англичашки фрицам в Африке послабление устроили, чтоб те, значит, на Одессу танки перекинули. А затем на Ростов, какой там! Вот тебе и «ну». Да не журись, студент! Какая тебе разница, какого немца бить — хоть с Берлина, хоть с Лимпопо?.. Не, я только Лимпопо знаю, сынУ до войны читал. А, Нил ещё, но это где-то... да неважно. Придёт время — и Нил форсируем, и всё остальное. Конечно, придёт. А что Гитлер? «Гитлер», «Гитлер»... это ж так, начало только... держи картофанчик. Не, соли нет, звиняй, собирались впопыхах. Ты думаешь, нас зачем на Орёл-то перекидывают? А я тебе скажу: будем немца с Белоруссии гнать, ещё этой же зимой, помяни моё слово. А там: аты-баты — и до самого моря погоним, «загрохочут стальные тачанки». Кто нас там остановит-то, в Европах, когда фриц всю свою лучшую технику у нас похоронил.
Ясна морковь. Ты ж их пушки видел. Это разве пушка, нет, ты скажи?.. Одним словом — тьфу, а не танки.
Так что гадину фашистскую додавим, вернёмся по домам — житуха пойдёт. Я на МТС вернусь, второго сынА заделаю... с женой заделаю, не на МТС! А жена у меня, между прочим, передовик сельского хозяйства. Всё село за ней... Смотри карточку. Ну как? А пошла за меня, понимай. Так что ты, студент, как хошь, а я обязательно вернусь.
И ты, конечно. Институт свой закончишь наконец. Ты в каком, говоришь, учился? «Статистический»?..
А вот статистика на начальном этапе этой войны складывалась ощутимо не в пользу РККА. Техника лучше, люди чище — а статистика не та: на один выбитый из строя немецкий танк приходилось два с половиной Советских. Объяснялось это очень просто.
Во-первых, много единиц техники бросалось при отступлении из-за нехватки топлива и небоевых поломок. Иной раз и подорвать брошенный танк, чтоб не достался врагу, было нечем.
Во-вторых, поначалу поле боя чаще оставалось за немцами. Народ в Европе прижимистый, привык тянуть что плохо лежит. Вот немцы и повадились вытягивать танки, свои и чужие. Трактором его оттащат, подремонтируют, подшпаклюют там — и снова в бой. Ты его бац! один раз; бац! второй — а он через пару дней опять тут как тут. Вот она, статистика — ну что ты будешь делать?..
При по-настоящему серьёзных повреждениях побитые танки отправлялись в тыл, в Германию. С большинством менее сложных случаев старались справиться на местах, благо, ремонтные базы у немцев были превосходные: настоящие маленькие передвижные заводы. Чинили свою технику, ремонтировали Советские «тридцатьчетвёрки» — трофейные машины проходили под конспиративной кличкой Pz.Kpfw.747 T-34(r). Один гражданин, — из тех самых, у кого в башке горелая труха, — скользким шёпотом божился, будто все Советские танки, попавшие в плен, после войны непременно сгноят в лагерях — да только кто же станет слушать настолько явного идиота?..
В общем, иной раз статистика очень мало говорит о реальном положении вещей — зато довольно много о методике подсчёта.
К холодам линия фронта стабилизировалась, русское поле боя всё чаще оставалось в русских же руках; а русские руки начали активно спасать подбитую технику. С новой остротой встал вопрос организации собственных ремонтных баз. А в этом вопросе глупо было не позаимствовать немецкий опыт; учиться даже и у врага — не грех, грех — не учиться. Строго говоря, концепция специализированных ремонтных предприятий для СССР в диковинку не была: те же МТС — машинно-тракторные станции, занимавшиеся обслуживанием колхозной техники. Концентрация ресурсов и специалистов позволяла МТС легко справляться с задачами, которые были не по силам большинству отдельных колхозов; пахать землю на тракторе — одно дело, а ремонтировать этот самый трактор — совсем другое. И вовсе не обязательно смешивать, потому что специализация почти всегда оказывается эффективней: на то она и специализация. На оккупированных и прилегающих к ним территориях на урожай в ближайшее время рассчитывать не приходилось — поэтому на базе машинно-тракторных станций активно создавались рембазы бронетехники.
- В первую очередь — бронетехнику, — объяснил Мясников. — Подрываем гусеницу, если повезёт — обе. Ганс решит, что обычная мина, вылезет чиниться...
- Я сделаю.
- Прошлого раза мало тебе?
- Я сделаю, — повторил Старкиллер.
Прошлого раза ему было достаточно. Лезть под пулемёт молодой ситх больше не собирался. Зачем? Когда знаешь о существовании опасности, всё становится намного проще.
За прошлую самонадеянную ошибку Учитель даже не ругал его. Более того: Владыка Вейдер мимоходом признал, что и сам вполне мог бы пострадать от скорострельного баллистического оружия.
Половину стандартного года назад подобное признание потрясло бы юношу. Вейдер казался ему несокрушимым, всесильным, как сама Сила. Да, где-то далеко, за границами его мира, существовала скрытая угроза — Император. Но Палпатин казался слишком далёким — его время ещё не пришло.
Старкиллер привычно провёл рукой по инструментальному поясу. Холода он не чувствовал: поверх комбинезона был накинут плащ — не ритуальный, обычный, с базовым подогревом. Тончайшие пластиковые нити на подкладке преобразовывали электрический ток в теплоту, и почти вся энергия доставалась телу.
Он нащупал пальцами рукоять меча, огладил кольцо стабилизатора. Ледяной металл оружия чуть прихватывал кожу.
Старкиллер не был глупцом. Да, сегодня он необходим Владыке Вейдеру — необходим как оружие. Тёмный лорд собирается направить юношу против оставшихся в галактике джедаев Ордена — сегодня. Но что будет завтра, когда врагов, — этих врагов, — не останется?..
Оружие, обладающее хотя бы иллюзией собственной воли, слишком опасно; следует либо уничтожить его, либо обратить против нового врага. В то, что Вейдер избавится от него, юноша не верил. Владыка ситх воплощал могущество, а сам Старкиллер... да нет, Крат побери! Просто не верил. Никакой логики в этой вере не было и быть не могло — там, где появляется логика, вера умирает. Думать о возможном предательстве Учителя молодой ситх не мог, потому что не хотел. И всё же он оставался оружием, лучшим, каким только мог оставаться. Значит, Вейдер обратит его дальше — но на кого?..
Там, в родном пространстве, Старкиллер уже задумывался о возможном столкновении с самим Императором. Это были невероятно честолюбивые, а потому довольно смутные мысли.
Здесь, на Земле, дотянуться до Палпатина стало невозможно. Но земные Владыки — они-то были совсем рядом. Встреча с Гитлером настолько разочаровала юношу, что отныне он даже отказывался называть маленького трясущегося разумного Владыкой: настоящий ситх не сдался бы без боя; о, какие надежды возлагал Старкиллер на ту несбывшуюся схватку!.. Но Гитлер предвкушений не оправдал, и теперь юноша мучительно размышлял над тем, каким же образом такое ничтожество сумело нанести Владыке Сталину настолько чувствительный удар в этой войне. Если бы, о, если бы и лидер Державы СССР оказался дутой гизкой!.. Это бы всё объяснило; это сделало бы все задачи простыми, а цели — достижимыми.
Но Владыка Вейдер необъяснимо склонился пред Владыкой Сталиным. Да: склонился — Старкиллер смотрел привезённую Мясниковым запись встречи на своём планшете. То, что планетяне могли принять за лёгкий кивок вежливости, слишком многое сказало обострённому восприятию молодого ситха.
Вейдер склонился перед Силой.
Это мог быть жест покорности, обусловленный обыкновенной хитростью: в чужом пространстве, за пределами известной Галактики, осторожность не помешает. В конце концов, сумел же Половинкин одолеть самого Старкиллера — а молодой ситх уже понимал, что Коля, несмотря на всю его Одарённость, каких-либо специальных тренировок в Силе не проходил. Случайность? В Силе случайностей нет.
Он закрыл глаза и прислушался — не слухом.
Так и есть: из-за поворота лесной дороги приближалась добыча — танк Державы Рейх. Юноша раздул ноздри, предвкушая схватку.
- Ну? — тут же отреагировал внимательный Мясников.
- Едут, — коротко кивнул Старкиллер.
- Сильвупле, дорогие гости, сильвупле, — пробормотал планетянин. — Жевупри авеплизир. Уверен, что справишься?
В иных обстоятельствах подобное оскорбительное любопытство могло дорого обойтись... в совсем, совсем иных обстоятельствах. Юноша ограничился ещё одним кивком; затем плавным движением переместился ближе к дороге.
- Ты не торопись, — в спину ему посоветовал Мясников, — спешка нужна вшей давить... хотя да, тоже верно.
Ситх не слушал. Сейчас он хотел убивать.
Это всегда успокаивает.
Он перепрыгнул поваленное дерево и пригибаясь побежал к заранее намеченному сугробу. Снег не мог укрыть от баллистических снарядов, зато укрывал от взглядов — а больше Старкиллер ни в чём не нуждался. Стрекот мотора теперь слышался вполне отчётливо. Юноша застыл в тёплом снегу, обращаясь к Силе, пропуская её через себя; подчиняясь — и подчиняя.
Подчиняясь...
Учитель покорился Владыке Сталину? Нет. Необъяснимо. Если кремлёвский ситх и владел Силой, то никак этого не показывал. Лорд Вейдер не признал бы поражения без битвы...
…Но Вейдер смирился с тем, что мог бы пострадать от земного оружия. Смирился так легко, словно констатация собственной уязвимости больше не имела для него никакого значения.
Путь к подлинному могуществу — это путь сосредоточенности. Силой нельзя пренебрегать, ей надо отдать всё — чтобы взамен получить ещё больше. Учитель всю свою жизнь посвятил поиску власти; сама его жизнь, — на протезах, в тяжкой скорлупе брони, в постоянной зависимости от системы жизнеобеспечения, — есть свидетельство жесточайшей воли, максимально возможной концентрации.
И вот теперь Вейдер отбрасывает то, что сделало его Вейдером... И даже не думает призвать своего ученика в Москву; Старкиллер надеялся, что официальная встреча потребует и его присутствия — но нет: Тёмный лорд оставил его в Белоруссии.
Так, словно Старкиллер больше не имел для него значения. Может ли учитель предать ученика?..
В Силе нет случайностей.
Юноша поджал губы, раскрыл глаза. Пар дыхания оседал на ресницах.
- Наблюдаю, — еле слышно прошелестело в динамике.
Он прислушался: первый — малый колёсный спидер, «мотоцикл»... да, как обычно. Затем танк, один. Гонят своим ходом с ремонтной базы на станцию рельсовой дороги.
Грузовых транспортников не слышно; о — мягкие шлепки копыт. «Лошади».
В армиях обеих земных Держав, — и Рейха, и СССР, — преобладал гужевой транспорт. У немцев степень механизации, пожалуй, была повыше... но исправлением именно этого перекоса и занималась оперативная группа.
- Хитренко, — грозно прошелестел динамик.
- А? — тут же отозвался Хитренко.
Разумеется, восклицание в переводе не нуждалось, но иногда у Старкиллера складывалось впечатление, что совмещённая с переговорным устройством клипса-транслятор испытывает своеобразное механическое удовольствие, адаптируясь к земному языку. Хитренко пришепётывал и тянул гласные; переводчик акцентировал голос разумного лёгким металлическим оттенком — сочетание на выходе получалось такое, будто говорил слегка дефектный дроид.
Юноша непроизвольно улыбнулся — но немедленно поджал губы. Он ситх.
Он не должен испытывать радость.
Радость отвлекает от Тёмной стороны.
- Хитренко! — зашипел динамик. — Я тебе повеселюсь тут! Крути ручку давай. И голову включи. Если и на этот раз упустишь момент, я с тебя шкуру...
- Тащ майор! Ну шо Вы как с маленьким-то...
- Пять, — вмешался в диалог рассудительный голос Зеленковского, — че-етыре, три...
- Хитренко-о!..
- Слушаюсь, тащ мар! И-и-йэ!..
На дороге громыхнуло. Немедленно взвился пулемёт, — немецкий; бесцельно, с перепугу, — заржали лошади.
«Жаль», подумал Старкиллер, «зверей можно было бы ещё использовать». Он вырос в недрах космического линкора, среди металла, пластика и дроидов; корабельные паразиты не особенно дружелюбны. Миссии на планетах приучили молодого ситха к враждебности большинства не только разумных, но и животных видов. А здесь, на Земле, лошади... они были добрые. Они были настоящие.
Юношу осыпало снегом и мелкими комьями земли. С двух сторон дороги застучали автоматические бластеры, на этот раз свои. Послышались вопли, затем глухой удар: перевернулся «мотоцикл». Натужно взревел мотор танка. Старкиллер положил ладонь на рукоять меча, подобрался и, отпуская наконец тугую пружину Силы, взмыл над сугробом. В прыжке время словно застыло: юноша увидел двух лошадей, — одна убегала, сбросив убитого седока; другая кричала от боли и судорожно пыталась встать на копыта, — увидел пятна свежей крови на снегу, мёртвых разумных... и танк. Большой, мертвенно серый танк медленно проворачивался на краю неглубокой тёмной воронки. Радиоуправляемый фугас, подорванный Хитренко, с редкой точностью сорвал левую гусеницу — но сама машина почти не пострадала, как и рассчитывал Мясников. Танк накренился, голые катки вспарывали снег, узкая лента металлических траков соскальзывала в воронку.
- Не стрелять, — тихо сказал Старкиллер в микрофон, приземляясь сбоку от танка, хотя и знал, что стрелять теперь никто не собирается. Кроме немцев.
Зажужжал электрический привод; башня вздрогнула и начала быстро разворачиваться в сторону юноши. Он поморщился, — попасть в него из баллистического орудия «гансики» не смогли бы, но угодить под акустический удар не хотелось, — и потянулся Силой.