– Ты, похоже, задолжала им немало заработной платы, – заметил Крестоманси.
– Но что мне делать? – простонала Кэрол. – Как я всех верну?
Мелвилл, похоже, беспокоился за нее. Выражение его лица казалось злодейской гримасой, но Кэрол прекрасно его поняла. Мелвилл был милым.
Крестоманси выглядел просто удивленным и слегка скучающим.
– Имеешь в виду, ты хочешь вернуть всех этих людей?
Кэрол открыла рот, чтобы сказать, что да, конечно, хочет! Но не сказала. Они так веселились. Бимбо переживал лучшие мгновения своей жизни, носясь по улицам и разбрасывая драгоценности. Люди в море были счастливой плескающейся массой, а официанты бегали по площади, принимая заказы и шлепая блюда и стаканы перед многотысячным кастом в кафе. Кэрол только надеялась, что они используют настоящие деньги. Повернув голову, она заметила, что некоторые из многотысячного каста дошли до площадки для игры в гольф и, похоже, решили, что гольф – командная игра, в которую играют примерно как в хоккей.
– Пока Кэрол размышляет, – сказал Крестоманси, – Мелвилл, каково ваше личное мнение о ее снах? Как того, кто видел их изнутри?
Мелвилл с несчастным видом потянул себя за усы.
– Я боялся, что вы спросите меня об этом. Конечно, у нее потрясающий талант, иначе она не смогла бы всё это делать, но иногда я чувствую, что она… ну… повторяется. Скажем так: думаю, насколько Кэрол не позволяет быть собой нам, настолько же не позволяет и себе.
Кэрол поняла, что Мелвилл – единственный из ее людей, кто ей действительно нравится. Она искренне устала от остальных. Хотя она этого не признавала, они давным-давно ей наскучили, но у нее никогда не оставалось времени придумать кого-то более интересного, поскольку она всегда была занята следующим сном. А что, если уволить их всех? Но не ранит ли это чувства Мелвилла?
– Мелвилл, – встревоженно спросила она, – тебе нравится играть злодеев?
– Моя дорогая, это полностью на твое усмотрение, но признаю, иногда мне хотелось бы быть кем-нибудь… ну… не с черным сердцем. Скажем, с серым сердцем. И немного более сложным.
Это было нелегко.
– Если я соглашусь, – произнесла Кэрол, размышляя над этим, – мне придется сделать перерыв в снах и потратить некоторое время – возможно, долгое время, – на то, чтобы по-новому взглянуть на людей. Ты не возражаешь подождать? Это может занять около года.
– Нисколько, – ответил Мелвилл. – Просто позови, когда понадоблюсь.
Он наклонился и поцеловал Кэрол руку в своей лучшей и самой злодейской манере…
…И Кэрол опять оказалась сидящей в шезлонге. Однако на этот раз она терла глаза, и на террасе никого не было, кроме Крестоманси, который держал сломанный шезлонг и разговаривал вроде как по-итальянски с худеньким мальчиком. Мальчик, видимо, поднялся от бассейна. Он был в плавках, и с него на плиты капала вода.
– О! – произнесла Кэрол. – Значит, на самом деле это был лишь сон!
Она заметила, что выронила зонтик, и потянулась поднять его. Похоже, по нему кто-то прошелся. И на ее платье осталась длинная полоса помадки. Затем она, конечно, поискала брошь, подвеску и браслеты. Они исчезли. Кто-то порвал ее платье, снимая брошь. Ее глаза метнулись к перилам и обнаружили на них маленькую подгоревшую кастрюлю.
Кэрол вскочила и бросилась к перилам, надеясь увидеть спускающегося по лестнице Мелвилла. Лестница была пустой. Но она подоспела вовремя, чтобы увидеть кэб Бимбо, остановленный и окруженный полицейскими в конце бульвара. Бимбо в нем не было. Как будто он использовал трюк с исчезновением, который она придумала для него в «Калеке из Монте-Кристо».
Внизу на пляже толпы многотысячного каста выходили из моря и ложились, чтобы позагорать, или вежливо одалживали пляжные мячи у других отдыхающих. На самом деле, Кэрол с трудом могла отличить их от постоянных туристов. На площадке для игры в гольф человек в красной спортивной куртке распределял и выстраивал рядами многотысячный каст, чтобы научить их начальному удару. Тогда Кэрол посмотрела на казино, но там не было ни следа Пола, Марты или Фрэнсиса. Однако возле площади звучало пение, доносящееся из переполненных кафе – ровное нарастающее пение, поскольку среди многотысячного каста, конечно, было несколько больших хоров. Кэрол повернулась и осуждающе посмотрела на Крестоманси.
Крестоманси прервал итальянский разговор и подвел к ней маленького мальчика, взяв его за худое мокрое плечо.
– Присутствующий здесь Тонино, – сказал он, – довольно необычный маг. Он усиливает магию других людей. Когда я понял направление твоих мыслей, я подумал, лучше ему быть здесь, чтобы поддержать твое решение. Я подозревал, что ты решишь поступить как-то так. Поэтому я и не хотел здесь репортеров. Не желаешь ли теперь спуститься к бассейну? Уверен, Дженет одолжит тебе купальник, как, возможно, и чистое платье.
– Ну… спасибо… да, пожалуйста… но… – начала Кэрол, когда мальчик указал на что-то позади нее.
– Я говорю по-английски, – сказал он. – Ты выронила бумагу.
Кэрол живо повернулась и подобрала ее. Там было написано красивым наклонным почерком:
«Настоящим Кэрол Онейр освобождает Фрэнсиса, Люси, Марту, Пола и Бимбо от всех дальнейших профессиональных обязанностей и предоставляет многотысячному касту отпуск на неопределенный срок. Я же беру отпуск с твоего любезного позволения и остаюсь
Твоим слугой,
Мелвиллом».
– О, хорошо! – произнесла Кэрол. – Ой! Что мне делать с мистером Хитрусом? И как сообщить об этом маме?
– Я могу поговорить с Хитрусом, – сказал Крестоманси, – но твоя мама – исключительно твоя проблема. Хотя твой отец, когда вернется из кази… э, с рыбалки… наверняка тебя поддержит.
Папа поддержал Кэрол несколько часов спустя, а с мамой иметь дело было немного проще, чем обычно, поскольку она была ужасно смущена тем, что приняла жену Крестоманси за служанку. Однако к тому моменту больше всего Кэрол хотела рассказать папе о том, что ее шестнадцать раз столкнули с трамплина и что она научилась плавать двумя стилями – ну, почти.
Тирский мудрец
В мире под названием Тира Небеса были идеально организованы. Всё было так четко отработано, что каждый бог и богиня точно знали свои обязанности, правильные молитвы, расписание работы, абсолютно точный характер и безошибочное место над или под другими богами.
Такого порядка придерживались все: и Великий Зонд, царь богов, и каждый божок, божество, младшее божество и дух, вплоть до самой несущественной нимфы. Даже невидимые драконы, жившие в реках, имели свои невидимые разделительные линии. Вселенная работала как часовой механизм. Человечество не всегда было таким размеренным, но чтобы приводить его в порядок, существовали боги. Так продолжалось веками.
Поэтому нарушилась сама природа вещей, когда посреди ежегодного Фестиваля Воды, на котором имели право присутствовать только водные божества, Великий Зонд поднял взгляд и увидел, как к нему сквозь чертоги Небес несется Империон, бог солнца.
– Уходи! – в ужасе вскричал Зонд.
Но Империон продолжил нестись, превращая собравшиеся там водные божества в шипящий пар, и в волне жара и теплой воды достиг подножия верховного трона Зонда.
– Отец! – настойчиво вскричал Империон.
Будучи верховным богом, Империон имел право называть Зонда отцом. Зонд не помнил, являлся ли он в самом деле отцом Империона. Возникновение богов не было таким упорядоченным, как их нынешнее существование. Но сын он ему или нет, Зонд знал, что Империон нарушил правила.
– Приклони колени, – строго велел Зонд.
Империон проигнорировал и этот приказ. Возможно, и к лучшему, поскольку пол Небес был уже затоплен дымящейся водой. Империон не отводил от Зонда пылающего взгляда.
– Отец! Родился Мудрец Распада!
Зонд вздрогнул в облаках горячего пара и попытался вызвать у себя чувство смирения.
– Написано, – произнес он, – что родится Мудрец, который будет всё подвергать сомнению. Его вопросы разрушат утонченный порядок Небес и ниспровергнут всех богов в хаос. Также написано…
Тут Зонд понял, что Империон заставил и его нарушить правила. Надлежащая процедура состояла в том, чтобы Зонд призвал бога пророчества и велел бы ему проконсультироваться с Книгой Небес. Потом он понял, что Империон и есть бог пророчества. Это было одной из его четко определенных обязанностей. Зонд набросился на Империона:
– Как прикажешь понимать твое появление? Ты бог пророчества! Иди и посмотри в Книге Небес!
– Я уже посмотрел, отец, – сказал Империон. – И обнаружил, что на самой заре богов я предсказал появление Мудреца Распада. Написано, что Мудрец родится и что я об этом не узнаю.
– В таком случае, – победоносно произнес Зонд, – как ты, стоя здесь, сообщаешь мне, что он родился?
– Одно только то, что я могу прийти сюда и прервать Водный Фестиваль, показывает, что Мудрец родился. Наш Распад явно начался.
Среди водных богов пронесся всплеск ужаса. Они собрались в дальнем конце зала – как можно дальше от Империона, – но прекрасно слышали. Зонд попытался собраться с мыслями. Из-за пара, поднятого Империоном, и пеной ужаса, валившей от остальных, чертоги Небес пришли в состояние более близкое к хаосу, чем он видел когда-либо за тысячи лет. Еще немного, и Мудрец с его вопросами будет уже не нужен.
– Оставьте нас, – велел Зонд водным божествам. – События, превышающие даже мою власть, вынуждают прервать этот фестиваль. Позже вас информируют о том, какое решение я приму.
К ужасу Зонда, водные божества колебались – еще одно свидетельство Распада.
– Обещаю, – сказал он.
Водные божества приняли решение. Все, кроме одного, волнами исчезли. Остался Окк – бог всех океанов. Окк был равен по положению Империону, и жара ему не угрожала. Он остался на месте.
Зонд не был доволен. Ему всегда казалось, что Окк – наименее упорядоченный из богов. Он не знал своего места. Он был таким же беспокойным и непостижимым, как человечество. Но что Зонд мог поделать, когда Распад уже начался?
– Мы позволяем тебе остаться, – снисходительно сказал он Окку, а для Империона добавил: – Как же ты узнал, что Мудрец родился?
– Я изучал Книгу Небес по другому вопросу, – ответил Империон, – и страница открылась на моем пророчестве, касающемся Мудреца Распада. Поскольку там говорилось, что я не буду знать дня и часа, когда Мудрец родится, следовательно, он уже родился, иначе я бы не узнал. Однако остальная часть пророчества была похвально точной. Через двадцать лет, начиная с настоящего момента, он начнет подвергать сомнению Небеса. Что нам делать, чтобы остановить его?
– А что мы можем сделать? – безнадежно произнес Зонд. – Пророчество есть пророчество.
– Но мы должны сделать что-нибудь! – вспыхнул Империон. – Я настаиваю! Я бог порядка, даже больше, чем ты. Подумай, что будет, если солнце станет неточным! Для меня это значит больше, чем для кого бы то ни было. Я хочу, чтобы Мудреца Распада нашли и убили, прежде чем он начнет задавать вопросы.
Зонд был потрясен:
– Я не могу этого сделать! Если пророчество говорит, что он должен задавать вопросы, значит, он должен их задавать.
Тут приблизился Окк.
– В каждом пророчестве есть лазейка, – заявил он.
– Конечно, – огрызнулся Империон. – Я вижу лазейку так же хорошо, как тебя. Я пользуюсь беспорядком, вызванным рождением Мудреца, чтобы попросить Великого Зонда убить его и низвергнуть пророчество. Таким образом восстанавливая порядок.
– Софистика не то, что я имел в виду, – сказал Окк.
Двое богов уставились друг на друга. Пар от Окка окутывал Империона, а потом проливался обратно на Окка – размеренно, как дыхание.
– Тогда что ты имел в виду? – спросил Империон.
– В пророчестве, – ответил Окк, – явно не говорится, в каком мире Мудрец будет задавать свои вопросы. Существует множество других миров. Человечество называет их миры-если, имея в виду, что однажды они были одним миром с Тирой, но отделялись и шли своим путем после каждого неопределенного события в истории. В каждом мире-если есть свои Небеса. Наверняка существует какой-нибудь мир, в котором боги не настолько упорядочены, как мы здесь. Пусть Мудреца поместят в этот мир. Пусть он задает свои предопределенные вопросы там.
– Хорошая идея! – Зонд облегченно хлопнул в ладоши, вызвав неподобающие бури по всей Тире. – Согласен, Империон?
– Да, – Империон полыхнул от облегчения, а, ослабив бдительность, он тут же начал пророчествовать: – Но должен предупредить: странные вещи происходят, когда вмешиваются в судьбу.
– Странные – возможно, но никогда беспорядочные, – заявил Зонд.
Он позвал обратно водных богов, а вместе с ними – всех богов Тиры. Он объяснил им, что только что родилось дитя, которому суждено распространить Распад, и велел каждому обыскать всё до краев земли и найти этого ребенка.
(«Края земли» являлось официальной формулировкой. Зонд не верил, что Тира плоская. Но выражение не менялось веками, как и все Небеса. Это означало «смотрите везде»).
Все обитатели Небес искали везде и всюду. Нимфы и божки прочесывали горы, пещеры и леса. Домашние божества вглядывались в колыбели. Водные боги обыскивали пляжи, берега рек и морей. Богиня любви глубоко зарылась в свои документы, чтобы найти, кем могли быть родители Мудреца. Невидимые драконы заплывали посмотреть изнутри баржи и плавучие дома. Поскольку в Тире для всего был свой бог, ни одно место не было пропущено, ничем не пренебрегли. Империон искал усерднее всех, сверкая в каждый закоулок и расщелину на одной стороне мира и заклиная богиню луны делать то же самое на другой стороне.
И никто не нашел Мудреца. Была пара ложных тревог, как, например, когда богиня домашнего очага доложила о ребенке, который никогда не перестает плакать. От этого младенца, сказала она, просто на стенку лезешь, и если это не Распад, то что такое тогда Распад? Было также несколько отчетов о детях, родившихся с зубами, или шестью пальцами, или другими подобными странностями. Но каждый раз Зонд мог доказать, что ребенок не имеет с Распадом ничего общего. Месяц спустя стало ясно, что младенец-Мудрец не найдется.
Империон был в отчаянии, поскольку, как он сказал Зонду, порядок означал для него больше, чем для любого другого бога. Он так беспокоился, что солнце начало терять жар. В конце концов, богиня любви посоветовала ему пойти расслабиться со смертной женщиной, пока он сам не стал причиной Распада.
Империон понял, что она права. Он спустился навестить человеческую женщину, которую любил уже несколько лет. Для богов было укоренившимся обычаем любить смертных. Некоторые посещали своих возлюбленных во всевозможных причудливых формах, а у некоторых было несколько возлюбленных одновременно. Но Империон был честным и верным. Он никогда не появлялся перед Нестарой иначе как красивым мужчиной и преданно ее любил. Три года назад она родила ему сына, которого Империон любил почти так же сильно, как Нестару. До того, как родился беспокоивший его Мудрец, он пытался немного изменить правила Небес и добиться утверждения его сына богом.
Ребенка звали Таспер. Когда Империон спустился на землю, Таспер копался в песке рядом с домом Нестары – красивый ребенок, светловолосый и голубоглазый. Империон с нежностью задумался, умеет ли Таспер уже как следует говорить. Нестара беспокоилась о том, как долго он не может научиться.
Империон приземлился рядом с сыном:
– Привет, Таспер. Что ты так усердно копаешь?
Вместо того, чтобы ответить, Таспер вскинул золотистую голову и закричал:
– Мама! Почему, когда приходит папа, становится так ярко?
Всё удовольствие Империона испарилось. Конечно, никто не может задавать вопросы, пока не научится говорить. Но было бы слишком жестоко, если бы его собственный сын оказался Мудрецом Распада.
– А почему бы нет? – защищаясь, спросил он.
Таспер нахмурился на него:
– Я хочу знать. Почему?
– Возможно, потому что ты счастлив видеть меня, – предположил Империон.
– Я не счастлив, – сказал Таспер, выпятив нижнюю губу; его большие голубые глаза наполнились слезами. – Почему становится так ярко? Я хочу знать. Мама! Я не счастлив!