Тут было тихо. И скользко. И гораздо светлее, чем внизу. Казалось, вечер еще не наступил… Турецкий, пригибаясь, перебежал до крошечной деревянной подсобки. А если снайпер ждет его с той, противоположной стороны… Что же делать?
Он подобрал кусок битого стекла и швырнул за угол, а сам ринулся в обход. Пусто. Турецкий рванул на себя дверь подсобки, та не поддалась. Снайпер – внутри? Сам усадил себя в эту мышеловку? Маловероятно. Боковое зрение заставило отвлечься от двери. Турецкий увидел у края крыши страшное оружие в руках профессионала – снайперскую винтовку с оптическим прицелом и стреляные гильзы. Целую кучу гильз. Одна «начинка» из них попала в Грязнова. Еще парочка – в консервные банки. Турецкий глянул вниз. И – вовремя. Стремительно удаляющаяся фигура пересекла детскую площадку и исчезла из его поля зрения.
Турецкий пулей вылетел из подъезда, на бегу вспоминая, сколько машин, кроме грязновской, он видел, выходя из супермаркета… Так сколько же?! Да ни одной! Теперь Турецкий был совершенно уверен, что засада его не ждет. Несясь по ступенькам вниз, он держал пистолет за ствол и в левой руке. Он выскочил из подъезда и бросился в ближайший сквер, в конце которого маячил длинный темный плащ. Черт! Слишком далеко.
– С дороги! – Турецкий выстрелил в воздух, но все, кто мог, уже давно убрались подобру-поздорову.
Набирая воздух в легкие, он рванулся вперед, боясь совсем уже потерять плащ из виду. Турецкий все же попытался прицелиться на бегу. До него было метров пятьдесят, не меньше. И эта сволочь тоже «качала маятник»! Слишком далеко…
Ч– черт! Турецкий бросил взгляд вправо и понял, что это не сквер, а примитивная зеленая полоса, из тех, что обычно компенсируют какую-нибудь дымящуюся гадость. Не останавливаясь, он посмотрел наверх и увидел над головой узкую эстакаду. Это же… открытый участок метро?! Нет, городской маршрут электрички. Был слышен шум приближающегося поезда. А впереди -открытая платформа, где люди идут на посадку и выходят.
Через двадцать секунд Турецкий достиг ее уровня. Пусто…
Тогда он вбежал на пешеходный мост через пути и помчался на противоположную сторону, попутно отметив, что едва ли успеет подойти быстрее поезда.
Он выбежал на платформу. Стемнело еще сильнее. Но все же Турецкий успел разглядеть, что впереди, скрываясь под козырьком от непрекращающегося снега, с небольшими интервалами друг от друга ждали посадку человек пятнадцать. «Он не может быть среди них! Он наверняка ждет, что я брошусь туда и откроюсь, чтобы прикончить меня». Электричка подошла, двери с визгом распахнулись. Из них выходили пассажиры. Одна секунда… Две… Пять…
Турецкий, придерживая правую руку с пистолетом под локоть, стоял за мощным фонарным столбом. Стоявшие на платформе начали торопливо заходить, заталкивая друг друга. «Эти толчки у нас никогда не прекратятся», – подумал Турецкий. И вдруг он увидел, как среди них мелькнула долговязая фигура в темном плаще. «Все-таки он стоял прямо на платформе! Опять надул!»
– Стоять! – завопил Турецкий. Хотя маловероятно, что снайпер бы стал его слушать. Двери зашипели, и только тут Турецкий обнаружил, что у предпоследнего вагона, возле которого прятался он сам, они не открывались вовсе. Внутри этого вагона было темно и пусто. Он бросился вперед, но двери успели закрыться. Турецкий увидел возле окна краешек омоновской формы. Ее обладатель был погружен в чтение бульварного чтива. Поезд тронулся.
Турецкий почти добежал до окна, за которым сидел омоновец. Темный плащ как раз быстро переходил из этого вагона в следующий. Турецкий снова выстрелил в воздух. Пассажиры немедленно переполошились.
– Задержите этого человека! – пытался докричаться Турецкий до омоновца. – Он вооружен…
Но поезд был уже непоправимо далеко.
Турецкий бросился обратно, подбежал к окошку кассы:
– Какая следующая остановка?!
– Платформа Останкино, – лениво ответствовала кассирша. – Минут через восемь там будет.
Турецкий побежал назад. Через минуту он уже был у подъезда, где вокруг окровавленного Грязнова хлопотали тетки, промокая его какими-то тряпками. Только сейчас Турецкий понял, что Слава получил пулю еще и в ногу.
– Ключи от машины! – коротко бросил он. – «Скорую» вызвали?
– Да-да-да! – запричитали тетки.
– Ч-черт, – прохрипел Слава, – у меня в машине аптечка. Ключи возьми в правом кармане.
Турецкий выхватил у него ключи и уже буквально через несколько секунд подъехал к подъезду и открыл заднюю дверь:
– Забирайся быстрее!
– Что?!
Турецкий выскочил и, не слушая возражений и зубовного скрежета, затолкал Славу в салон, снова прыгнул за руль и рванул с места, коротко бросив через плечо:
– Сам сможешь перевязаться?!
– Как-нибудь… Да ты сдурел… тачку мне посадишь… мотор сперва разогрей!
– Некогда!
– Куда мы так летим?!
– В Останкино. – Турецкий предупреждающе сигналил. Скорость «БМВ» перевалила за шестьдесят километров в час и продолжала стремительно нарастать. Грязнову стало нехорошо, от этого ли или от потери крови, он не знал и просто устало прикрыл глаза. «Куда меня везет этот псих? И на черта я выиграл машину?!»
Семьдесят километров в час. Семьдесят пять… Восемьдесят… Больше девяносто… Турецкий почти перестал пользоваться тормозами, только рулил и на счетчик скорости не смотрел вовсе, а поглядывал только на часы. И лишь изредка отпускал руку от клаксона. Визг сигнала стоял у Грязнова в ушах.
Проулки, переулки, улицы стремительно проносились мимо и оставались в черноте.
"До Останкино электричка идет восемь минут. Минуту я бежал от платформы обратно. Еще полторы ушло на возню. Еще одну мы уже в пути… Значит… осталось четыре с половиной.
– В Останкино… По «ящику», что ли, выступать?… – Говорить Грязнову было все тяжелее, но все же он не удержался после очередного рискового виража Турецкого: – Ты когда за рулем последний раз сидел?!
…Человек в омоновской форме, погруженный в чтение бульварного чтива, прекрасно услышал крики Турецкого, но даже и не думал вставать. Во-первых, он не собирался наживать себе новые неприятности, а во-вторых, при отсутствии конечностей он мог только опуститься еще ниже.
Это был безногий Кирилл Ковалевский, раз и навсегда покинувший московское метро. В омоновской форме и в электричках ему лучше подавали. И делиться заработками он больше ни с кем не собирался.
А темный плащ быстро шел вперед по вагонам. Наконец он добрался до «головы» первого вагона и стал стучать в кабину. Не дождавшись ответа, отодрал дверь сам и приставил пистолет к виску машиниста, оказавшегося там в одиночестве:
– Не останавливаться!
– Но…
– Не останавливаться, или ты – труп. – Темный плащ схватил машиниста за ворот, одновременно засунув ему пистолет теперь уже в ухо.
– Но… я обязан остановиться на следующей станции, потому что… – Машинист пару раз заглотнул ртом воздух, как рыба на берегу.
– Дотронешься до тормозов – башку разнесу!
Турецкий вдруг с дикой силой ударил по тормозам, «БМВ» стал, подбросив Грязнова на заднем сиденье так, что он буквально заскрежетал зубами.
– Эй! – Турецкий выскочил из машины и замахал руками.
Оказалось, что он перерезал дорогу «скорой помощи» с бешено вращающейся сиреной. Из кабины угрожающе выкатился двухметровый лысый детина в белом халате со стетоскопом на шее. Эдакий русский Майкл Джордан.
– Носилки давай! – заорал на него Турецкий, размахивая пистолетом. – Вы ехали за ним!
– Чего?! – нимало не испугавшись, в ответ заорал русский Майкл Джордан. – За ним?! Это он, что ли, рожает?! Да?! Может, и воды уже отошли?!
– Да мне плевать, кто там рожает, забирай давай раненого, это начальник МУРа!
Санитары тем временем перекладывали Грязнова на носилки.
– Ничего, – прохрипел Слава, – я в порядке, поехали за роженицей. – Его уже укладывали в белый микроавтобус «мерседес», но вдруг, бросив мутный взгляд на работающую сирену «скорой», Грязнов останавливающим жестом поднял здоровую руку и снова разлепил губы: – Справа под твоим сиденьем лежит милицейская сирена… Он этот… землю… тот, что роет землю…
– Что же ты молчал?! – возмутился Турецкий, не обращая внимания на последние слова и немедленно выставляя сирену на крышу автомобиля, включая чудовищный вой и спонтанно перескакивая на максимальную скорость.
Турецкий вылетел на улицу с односторонним движением. И понял, что едет против общего потока. Но даже в это мгновение он не сбросил скорость. Зато перестал отрывать руку от клаксона вовсе. Вместе с ментовской Славкиной сиреной это производило просто небывалый шум. Турецкий вывел машину ровно по центру дороги, и поток встречных автомобилей, как русло реки, вдруг расщепился на два «рукава». Снова сто километров в час… сто десять… сто пятнадцать… Почти сто двадцать… На такой скорости резковато рулить все же было нельзя. Турецкий сбросил до восьмидесяти пяти и вывернул руль влево. Впереди показалась платформа. На ней кучками стояли потенциальные пассажиры. Значит… он обогнал поезд?! Турецкий посмотрел на часы: так и есть, прошло семь с половиной минут. Турецкий засунул руку с пистолетом в карман и вышел на платформу.
Через пятнадцать секунд послышался нарастающий шум электрички. Он нарастал и нарастал, но странное дело, было такое чувство, что частота, интенсивность движения не спадают. Люди на платформе заволновались: что, разве поезд не останавливается?!
Спустя еще десять секунд электричка пронеслась мимо. Турецкий растерянно проводил ее взглядом, а затем, изрыгая проклятия, снова бросился к машине. Благо, здесь вдоль самого полотна тянулось корявое шоссе.
…Через весь состав электрички из последнего вагона в первый быстро шли два отдыхавших до сих пор машиниста.
– Что случилось?! – испуганно кричали пассажиры. – Куда мы летим?!
– Не знаю, сядьте и успокойтесь, – отвечал еще не проснувшийся бригадир.
Наконец добравшись до кабины, он стал стучать в дверь:
– Семеныч, Семеныч, ты как там?
В это время Темный плащ продолжал ковырять Семенычу пистолетом ухо.
Турецкий сумел избежать лобовых столкновений, но не всех остальных. Переднего бампера у «БМВ» больше не существовало. Оба передних крыла были смяты. Впрочем, правый бок машины оказался изувечен гораздо сильнее, настолько, что, вполне возможно, с левой стороны Слава Грязнов еще смог бы узнать свой новенький автомобиль.
Турецкий вспомнил то, что видел полчаса назад на крыше. Темный плащ оставил винтовку – это могло свидетельствовать как о том, что это настоящий профессионал, так и дилетант. Справится ли с ним кабинетный работник А. Б. Турецкий? Даже смешно об этом думать. Вернее, некогда. Переваливая отметку скорости в сто двадцать пять километров в час, Турецкий был раскован как никогда. Его внутренний монолог был неудержим. Он жалел, что рядом нет его студентов или на худой конец диктофона.
Турецкий опять прилепил руку к клаксону, кое-как огибая все обгоняемые машины, но прямо перед собой он уже не смотрел, повернув голову влево и пытаясь разглядеть среди десятков людей, заметавшихся в панике по составу, знакомую фигуру. И потому резкий удар в бок неожиданно выпрыгнувшей «Волги» отбросил его «БМВ» вправо и заставил заложить еще один крутой вираж, дабы избежать лобового столкновения со следующей машиной. Турецкого занесло на насыпь, и секунд десять он ехал по гравию под углом в сорок пять градусов, едва не касаясь электрички.
Эта безумная погоня даже перестала быть похожа на деструктивную компьютерную игру. Турецкий уже не мог с точностью сказать, что все, кто уклонялся от его бешеного «БМВ», остались целы. Еще Турецкий подумал, что в ближайшей округе все настолько привыкли к звуку его сирены, что если оставить ее в покое, то на тишину обратят больше внимания. Тем не менее он не смог заставить себя не колотить кулаком по клаксону. Сукин сын! Ублюдок! Он дважды ранил Грязнова!!!
Сирена постепенно «села» и, наконец, вырубилась. Фонари стали встречаться чаще. Шоссе быстро сузилось до минимума и больше не сулило никаких поворотов, но вдруг его фары выхватили далеко впереди две стоящие параллельно грузовые машины. И они полностью загораживали проезд. И на сигналы Турецкого не обращали никакого внимания. Возможно, они были просто пусты.
Выход оставался только один. Турецкий газанул по полной программе и за пять секунд поравнялся с электровозом. Еще один рывок, и он выскочил на железнодорожное полотно. Грязновский «БМВ» или, вернее, то, что от него осталось, запрыгал перед носом электрички, расстояние между ними составляло от полутора до трех метров. Наконец «БМВ» поравнялся со стоящими на шоссе машинами и, едва обогнав их, рванул вправо и снова выпрыгнул на дорогу. И вот тут-то Турецкий увидел, к своему изумлению, что дороги дальше не существует. Он ожидал увидеть развязку, но дальше было ничто. А как же электричка?!
– …Семеныч, там у тебя все в порядке? – бубнили под дверью второй машинист и бригадир состава.
– Отвечай им, падаль! – зарычал Темный плащ, по-прежнему ковыряя у него в ухе пистолетом.
Семеныч хотел сказать, что не в порядке. Семеныч хотел сказать этому бандюге, что нельзя было пропускать остановку, потому что за время, которое электричке положено простоять на платформе Останкино, всего через два километра оттуда дежурный стрелочник должен успеть перевести пути, заблокированные до того из-за проезда через точку пересечения на семафоре встречного состава. Но электричка не дала стрелочнику необходимой паузы, и теперь Семеныч даже толком не знал, куда едет. Вернее, знал. В тупик.
Семеныч хотел сказать все это, но не мог, потому что задыхался. Грудь вдруг сдавил стальной обруч.
– Семеныч, что с тобой? – по-прежнему топтались за дверью железнодорожники.
Темный плащ не выдержал и распахнул дверь, направив на них оружие:
– Назад, вашу мать!
– Я прошу вас, – оторопел бригадир состава, – сп… сп… спокойно…
– Боже мой, – вдруг раздался визг. – Куда мы едем?! Да остановитесь же!!!
– Тебе не уйти. Брось пистолет, – несколько осмелел второй машинист, высокий красивый брюнет. И сделал один шаг вперед.
– Не подходить!
– Перестань, успокойся… – Брюнет сделал еще два шага. Сзади него, затаив дыхание, как медузы, подплывали еще человек шесть.
– Я сказал – назад! – И Темный плащ выстрелил ему в грудь, неожиданно даже для самого себя.
Брюнет повалился на спину. Медузы в панике отколыхнулись обратно. Вагон вдруг тряхнуло.
Темный плащ бросился назад в кабину, чувствуя, что дело дрянь. Машинист Семеныч, закатив глаза, лежал лицом на рычаге управления. Темный плащ глянул в окно и увидел стремительно приближающуюся черную точку.
– Стой! – заорал он неизвестно кому и бросился в конец вагона. Пассажиры соответственно побежали от него.
Через восемь секунд электричка врезалась в три буферных вагона, стоявших в тупике. Электровоз завалился на левый бок, увлекая за собой весь состав.
Темный плащ, вцепившийся в сиденье, при ударе отлетел в другой конец вагона, выронил пистолет, ушиб колено, а осколки стекла поранили ему глаза. Кое-как встав на ноги, он на ощупь нашел двери и, проявив изрядную настойчивость, приоткрыл их таки одними руками.
Турецкий обогнал электричку метров на пятьдесят. После того как она врезалась в тупик, он развернул машину, так чтобы единственной уцелевшей фарой освещать перевернувшийся электровоз. Затем не спеша приготовил оружие и, забравшись на насыпь, стал ждать, пока кто-нибудь выберется наружу. Секунд пятнадцать было абсолютно тихо, только по инерции работали еще в воздухе колеса электровоза, а затем внутри началась какая-то возня.
– Сим-сим, – устало сказал Турецкий и чихнул два раза. – Ну же, Сим-Сим, давай, открывайся… – Странное дело, он поймал себя на мысли, что, прекрасно понимая, сколько внутри пострадавших людей, совсем не хочет немедленно бросаться им на помощь. Первым делом все же хочется прикончить сукиного сына.
Наконец двери заскрипели, подались и немного разошлись в стороны. Сперва вылезла рука, затем с ее помощью остальная верхняя часть тела, завернутая в черную водолазку и светлый пиджак. Человек этот, судя по всему, был цел, и Турецкий уже не смог подавить разродившееся-таки желание доброго самаритянина немедленно прийти на помощь. Он стал выцарапывать мужика на воздух.