Тогда Лукич стал бить в рельс, дал гудок и после этого бросился на помощь Бугрову. Но едва он открыл дверь, как на него полыхнуло пламя, и он отскочил. Турбина еще работала, надсадно выла, видимо, Бугров пробирался к щиту с рубильником. Наконец вой прекратился, Бугров сумел отключить ее, тут примчались пожарные колымаги, подбежал народ, Лукича закрутили, схватил его и Егор, а Бугров выбраться сам не смог. Вынесли его пожарники наполовину обгоревшего. Турбина, плотно закрытая стальным кожухом, не пострадала, спас ее Бугров ценой своей жизни. Сгорели приборы, распредщиты, проводка, стол, стулья, хотя покушались главным образом на турбину, ибо поджог совершили с помощью разлитого вокруг нее керосина. Осталось даже ведро, в котором этот керосин принесли. Через проходную никто не проходил. Кто-то проник днем, пронес керосин, спрятался, подождав, когда Бугров выскочит, потом прошел в машинный зал, разлил керосин, поджег и ушел так же скрытно, как и пришел. Опять действовал человек, хорошо знающий станцию.
Егор составил рапорт о случившемся, заказал разговор с Ларьевым, позвонил в Свердловск полномочному представителю ОГПУ Свиридову. Тотчас справился о Левшине. Тот дежурил и с вокзала не отлучался. Чистое алиби. Однако кто звонил и откуда? Егор послал Микова на телефонную станцию.
Еще перед уходом с электростанции Егор встретил Мокина. Тот, увидав Воробьева, заохал, запричитал о несчастье. Тогда впопыхах Егор не обратил внимания на фальшь в его голосе. Теперь, вспомнив причитания Мокина, он насторожился.
— Опять сбег Бугров, да и полыхнуло тут без него, вредитель он и есть вредитель, прав был Василий Ильич, когда арестовал, а теперь вот что?!
Егор оглянулся, глазки Мокина суетливо забегали, он согнулся в три погибели, зашептал:
— Грязнов, кочегар, когда заступал, уже пьяный был! И от этого могло!
— Спасибо за известия, — машинально выговорил Егор, чтобы не вспугнуть Мокина своим недоверием.
— Да что уж там, свои люди, — залебезил Мокин, придвинулся поближе, и Егор почувствовал запах керосина. Тогда он еще не знал, что пожар случился из-за него, за экспертами только послали, и он, увидев Сергеева, Чекалина и Семенова, поспешил к ним, приказав тотчас опросить всех и все показания записать. Теперь же, вспоминая этот короткий, почти на бегу разговор, Егор обнаружил и фальшь интонаций, и намерение Мокина пустить следствие по ложному ходу. Тогда он не обратил внимания на первую фразу Мокина: «Опять сбег Бугров, да и полыхнуло тут без него», ибо знал об этом со слов Лукича, но теперь, раздумывая о ней, удивился: откуда же Мокин об этом узнал, коли только что прибежал из дома? Конечно, он мог вбежать и тотчас спросить Лукича, но вряд ли это сделал, да и Лукич после наказа Егора прикусить язык вряд ли бы Мокину об этом сказал… А то, что прибежал Мокин после этого разговора, это уж точно, если, конечно…
«Так-так-та-ак!» — Егор поднялся, заходил по кабинету, бросился к телефону, попросив проходную. Ответил Лукич.
— Товарищ Зеленый?
— Так точно, он самый слушает! — гаркнул Лукич.
— Воробьев, ОГПУ, скажи-ка, ты говорил о нашем разговоре кому-нибудь? — спросил Егор.
— Как можно, коли вы приказали?! — заголосил Лукич.
— Тихо! — оборвал его Егор. — Значит, никому?
— Так точно, никому! — выпалил Лукич.
— Ну и хорошо, — сказал Егор. — А кто-нибудь спрашивал?
— Спрашивали… — начал было Лукич, но Егор его оборвал.
— Напиши, кто и о чем, на бумаге, понял?
— Понял! — гаркнул Лукич.
— Все! — Егор бросил трубку, подкрутил фитиль у лампы.
Зазвонил телефон, снова звонила Катя, спросила о пожаре. Голос звучал взволнованно, и Воробьев, услышав его, потеплел и неожиданно для себя, проговорил:
— Я рад, что ты позвонила!..
— Правда?! — выкрикнула Катя.
— Да… — уже более сдержанно сказал Егор.
— Берегите себя, товарищ Воробьев, до завтра! — крикнула Катя и повесила трубку.
Егор поднялся, покрутил головой, прошелся по кабинету. Вернулся Миков.
— Ну что? — Егор бросился к нему. — Узнал?
— Да, — Миков сел на стул. — Звонили с вокзала…
— Так-так-та-ак! — загорелся Егор, кинулся за папиросами.
— Звонили из комнаты милиции, — упавшим голосом доложил Миков.
— Вот оно что… Ошибки нет?
— Нет, — ответил Миков.
Невысокий, плотный, с крепкой головой и короткой шеей на широких борцовских плечах, Петр Миков внушал уважение не только всем своим видом, но и поступками.
— Остается только узнать, как Левшин проник в комнату Рогова, если последний сегодня на дежурстве и обязан там находиться либо запирать ее, когда выходит… — вздохнул Миков.
— Может быть, послать экспертов? Отпечатки пальцев на трубке должны остаться, — предложил Егор.
— Отпечатки есть, но Рогова, — усмехнулся Миков.
— Ты так в этом уверен? — удивился Егор.
— Мы имеем дело с опытным врагом, а уж предусмотреть такую мелочь… — Миков махнул рукой. — Левшин прекрасно понимает, что мы узнаем, откуда был звонок, и выйдем на Рогова… — Миков вдруг задумался. — Я не удивлюсь, если найду у Рогова нож! — проговорил он.
— Ты думаешь, он уже успел его подбросить?.. — удивился Егор.
— Да! Именно это Левшин и сделал!.. — маленькие, глубоко посаженные глазки Микова загорелись. — Виден почерк Левшина! Поначалу он фабриковал дело Бугрова — Русанова. Потом приехал Ларьев, его отверг. Нашли Русанова, все провалилось. Но!.. Левшин знает: мы ищем преступника. Ищем долго, упорно, мы в тупике! И начинает постепенно готовить для нас Рогова. И вдруг проверка его! Он ошеломлен, сбит с толку, где провал?! Я сегодня наблюдал: он не выходил от себя часа четыре. Проверил все концы и, видимо, понял, что мы пошли напрямик, стали искать человека умного, сумевшего бы организовать такое дело. И вышли в одной из догадок на него. Но улик у нас нет, иначе бы мы давно его взяли. А тут провалили и пустячное опознание. Значит, надо действовать активнее. Если я прав, а я почти уверен в этом — нож, которым убили Русанова, в столе у Рогова. Поеду съезжу за экспертами и туда! — Миков поднялся. — Можно?
— Поезжай! — одобрил его Егор.
Миков уехал, а Воробьев только покрутил головой.
— Так-так-та-ак! — пробормотал он, дивясь не столько хитроумию Левшина, сколько неотразимой логике Микова.
Пламя лампы несколько раз качнулось, размыв на стене тень Егора. Хлопнула входная дверь, Егор вздрогнул, прислушался. На всякий случай вытащил из стола наган, положил на стол. Незнакомец загремел кружкой бачка, налил воды, напился, шумно вздохнул. По вздоху Егор узнал Сергеева. Но когда он вошел, Егор поразился его виду. Лицо было в саже, черное, рубаха разорвана, прогорела в нескольких местах и кожаная куртка.
— Здравия желаю! — угрюмо сказал он.
— Здравствуй, Василий Ильич, — вздохнул Егор.
— Смотрю, свет, зашел… — он замолчал, опустив голову и, глядя в пол, вдруг заговорил: — Не поверишь, в гибели Бугрова свою вину чую!.. Это же надо так кому-то все было закрутить… Бегал сегодня по огню да одно думал: вот, кабы и мне сгореть в огне, как Бугров! А вышел, глянул в глаза Нины Васильевны, и так резануло болью, что чуть сознание не потерял. Хорошо, хоть стыд остался, не конченый, видно, еще человек, одно теперь утешение…
Егор слушал, глядя в темное окно. Черная ночь плескалась теперь за ним, лишь кое-где угадывались светлые точки, горели за оконницами керосиновые лампы. Сергеев еще говорил, клял себя, да Бугрову уже не поможешь, надо теперь похоронить по-человечески, да жене с дитем помочь. Егор ждал Микова. Пришел Семенов, принес листки с опросами. Почерк в лупу надо рассматривать, буковки маленькие, закорючки, а не буквы.
— Садись, переписывай, чтоб к утру было готово, а Антонина придет, начнет печатать… Мокин еще там?
— Там был, — отозвался Семенов.
— Ты сделай-ка, Василий Ильич, чаю! — вдруг сказал Егор. — А я тут сбегаю одну вещь спрошу… Миков придет, пусть ждет!..
Егора точно вынесло из отдела. Как угорелый, он помчался к Антонине. Ведь если она подтвердит, что отца дома не было, значит, это где он мог быть, как не на станции, ждать, когда выбежит Бугров, чтобы поджечь турбину? И этот запах, и эти суетливые глазки, и подобострастный шепот, все говорило о его причастности. Егор ворвался как очумелый в дом Мокиных.
— Слыхала? — спросил он.
— Ага, — испуганно закивала Антонина.
— Где отец-то?.. — как бы ненароком спросил Егор.
— Дак на станцию побежал…
— Он что, дома был? — удивился Егор.
— Да, а как же? — Антонина испуганно взглянула на Воробьева. — Мы вечерять сели, припозднились седни немного, отец уж в семь пришел, а корова-то тельная была, дак разродилась, ну мы пока обмыли да вытерли, до восьми аж провозюкались, в восемь я ужин только стала собирать, тут соседка с шитьем прибежала, отец пришел, раскричался, ну, сели вечерять…
— Во сколько? — спросил Егор.
— Да уж где-то в девятом, если не около, я на часы-то посмотрела, когда в рельс бить стали…
— Сколько было, когда стали бить?.. — уточнил Егор.
— Минут десять десятого, — вспомнила Антонина.
— И отец побежал?..
— Да побежал… — кивнула она.
— Понятно… — помрачнел Воробьев.
Егор так огорчился происшедшим, что, выйдя от Антонины, долго не мог двинуться дальше, будто отойди он сейчас от дома Мокиных, и все пропало. Ведь так все убедительно складывалось, одно к одному, так логично и то, что еще невероятным казалось вчера, сегодня становилось неопровержимым. Даже убийство жены и собственный провал вписывались в зловещую фигуру Мокина, и близкая надежда на разоблачение злодея придавала Егору сил. А тут как обухом по голове. Еще полчаса назад, торопясь в мокинский дом, он летел сюда как на крыльях, а сейчас голова свинцовая, дала себя знать усталость. Если не Мокин, то кто тогда? Кто? Кто?!
Егор вздохнул и стал медленно подниматься на угор.
Если это все-таки Левшин или кто-то другой, то надо отдать ему должное: пока он хитрее, изворотливее и точнее их. Пока…
Миков был уже на месте и, увидев Егора, расплылся и торжествующей улыбке.
— Что?.. — не смея еще поверить, спросил Егор. — Из Москвы не звонили? — спохватившись, спросил он у Сергеева.
— Нет, не звонили, — покачал головой тот. — Чай готов! — объявил Василий Ильич.
— Нож на экспертизе, но чую: тот! — выпалил Миков.
— А их опросил? — закуривая, сел в свое кресло за столом Егор.
— Подожди! — остановил его Миков. — Опросил только Рогова, поскольку ему предъявил официальное обвинение, иначе как объяснить появление экспертов. Любопытная картина получается.
— Я тебе, помнишь, что давеча про Рогова говорил, — встрял в разговор Сергеев. — Вот оно! — глаза у Сергеева загорелись.
— В общем, дело такое… — заговорил Миков. — Рогов был вместе с Левшиным, а тому вдруг сделалось плохо, у него осколок какой-то под сердцем, и Рогов его еле откачал. Ну, по этому поводу Рогов побежал в буфет за стопарем и жратвой, на деньги Левшина! — Миков хитровато сощурил глазки и поднял вверх указательный палец. — Потом они выпили, стали чай пить, и рельса зазвонила…
— Сколько Рогов отсутствовал? — спросил Егор.
— Он говорит, минут пять-десять…
— В это время Рогов и позвонил! — вставил слово Сергеев.
— Да, в это время кто-то и позвонил, — кивнул Миков.
— Заскочил к себе и позвонил! Что тут гадать?! — махнул рукой Сергеев. — Надо брать, я считаю! Рогов, вот и вся разгадка!
— Вся, да не вся, — задумчиво проговорил Миков, — Станцию он не поджигал…
— Мокин поджег, тут же ясно!.. — рубанул воздух Сергеев.
— Мокин был в это время дома, — вздохнул Егор.
Миков и Сергеев вопросительно взглянули на него.
— Как это… дома?.. — не понял Сергеев. — В шесть часов, в седьмом его еще видели на станции!..
— В семь он был уже дома, я проверял…
— У Антонины?! — вскинулся Сергеев. — Да врет она! Покрывает отца! — заявил Василий Ильич.
Егор помолчал, дернул желваками.
— У вас есть доказательства, Василий Ильич, — спокойно выговорил Егор, — не доверять нашему товарищу?!
— Да какой она… товарищ?! Подкулачница! — крикнул Сергеев.
Егор поднялся.
— Я попрошу прекратить оскорбления в адрес нашего товарища! — изо всех сил сдерживаясь, проговорил Воробьев.
— Да ладно, не кипятись, — махнул рукой Сергеев. — Вижу, как сохнешь, чо там…
Егор долго молчал, сжимая столешницу, и даже попробовал про себя посчитать до двадцати, как советовал ему в таких случаях Ларьев, но со счету сбился, однако и волю своему гневу не дал. А, помолчав, Егор даже очень спокойно сказал Сергееву:
— Соседка, Василий Ильич, прибегала к ним в это время и Мокина видела.
— Ну, вот, соседка, это уж… — Сергеев покрутил головой.
— Да, это загадка, я тоже, в общем-то, не сомневался, — промычал Миков.
— Ты думаешь, Левшин все же?.. — спросил Егор.
— Вполне допускаю… — Миков хитровато прищурился.
— Не понимаю другого, — заговорил, поднявшись и налив себе кипятка, Егор. — Я работаю на вокзале, звоню оттуда на станцию, ясно же, что в это время звонков вообще немного и будет легко понять, откуда звонили…
— Ну, во-первых, не так уж легко, — заметил Миков. — Если б не распоряжение Ларьева записывать, откуда звонят на электростанцию, распоряжение, которое он забыл отменить, то вряд ли бы мы узнали, что звонили с вокзала. Но Левшин и здесь все предусмотрел: позвонил из комнаты милиции, позвонил в тот момент, когда с ним случился, якобы, приступ…
— Думаешь, якобы?..
— Теперь уже все равно! — махнул рукой Миков. — Он выбрал чертовски удобное время. В восемь сорок пять уходит местный поезд и вокзал минут на пять пустеет. Левшин в это время и позвонил…
— А в девять тридцать уходит иркутский в Москву… — вспомнил Егор.
— При чем здесь иркутский? — не понял Миков. — На него люди приходят лишь в девять, не раньше… — он не договорил, взглянул на Воробьева.
Егор загадочно молчал. Миков задумался, наморщил лоб, потом вдруг хмыкнул.
— А что, это, пожалуй!.. Как звали этого английского сыщика, про которого рассказывал Виктор Сергеевич?
— Шерлок Холмс, — подсказал Егор.
— Это достойно Шерлока Холмса! Дьявол, а?! — Миков восхищенно покрутил головой. — Нет, если это так, то самое лучшее — его убить сразу, а то он нас вокруг пальца обведет!.. — Миков вдруг замолчал. — Да, но если возник третий, то как он попал на ГРЭС?
— Очень просто! Идет строительство, он нанимается рабочим…
— Через Мокина! — подхватил Миков.
— Да, через Мокина! — загорелся Егор, соскочил со стула. — Прячется, выходит, поджигает, успевает на поезд и уезжает, пока идет суматоха!
— Стройка, правда, отделена забором от станции, и вокруг часовые, — усмехнувшись, заметил Миков.
— Да, тут кое-что не сходится, — согласился Егор. — Но зато это… — Егор улыбнулся.
— Да, неплохо… — вздохнул Миков.
Затопали шаги, загремела дверь, вошел Семенов.
— Старуха Макариха, что живет рядом с электростанцией, видела, как кто-то бежал от станции по соседней улице к вокзалу, — выпалил он. — Когда загорелось, она вышла и стала смотреть. Ну, бежал народ, все само собой на электростанцию, а один кто-то, наоборот, побежал от станции. И когда пробегал мимо, то от него таким керосинищем шибануло, что она чуть не задохлась. Он, говорит, и поджег! — договорил Семенов.
— А почему он? — спросил Егор.
— Вид, говорит, был такой, поджегщика! — усмехнулся Семенов. — Сама пришла рассказала. И еще сказала, что не местный, таких, грит, здесь не видала… Я спрашиваю, деревенский, может?.. Нет, грит, городской, по лицу круглый, упитанный, барин!..
— Что ж, остается узнать, как он попал на станцию? — Егор взглянул на Микова.
— И керосинщиков надо искать! — вставил Сергеев. — Ведра два-три бухнули, полыхало хорошо!
— И завоза месяца два не было, — подсказал Миков.
— Да, запасы керосина у населения и на складе Мокина проверить надо! — согласился Егор.
Телефонного звонка в ту ночь из Москвы Воробьев так и не дождался. Телефоны у Ларьева молчали. А через два дня, сразу же после первомайских праздников, он узнал о его смерти.
«Правда» поместила портрет в траурной рамке и некролог. Егор был потрясен его смертью. С блеклого портрета смотрело мужественное лицо Виктора Сергеевича. Он снялся, видимо, еще молодым, без бородки и пенсне.