А дождь все лил. Ласково, нежно. Настойчиво. Тихонько пел в листве. Мурлыкал. Шептал. Смеялся. До самого утра.
Возвращаясь на корабль, Гордон мысленно репетировал придуманный на пару с Соней доклад начальству, где вкратце говорилось про плен, но ни слова — про свадьбу и дождь. Зачем усложнять и без того сложную ситуацию?
Через полмили он вдруг почувствовал, что ошейник стискивает горло. С каждым шагом становилось труднее дышать. Едва не задохнувшись, Гордон замер. Словно натянулся до предела невидимый поводок.
Стоило попятиться, как тиски разжались. Чем дальше, тем больше. Единственное объяснение — в отличие от земных металлов, сплав для ошейников обладал магическими свойствами. Выкованные из него предметы притягивались друг к другу, и притяжение лишь усиливалось на расстоянии. Стараниями ли венериан или из-за особенностей руды, но чары действовали только на вещицы из одного котла. Гордон не знал этого наверняка, но не сомневался: с брачными узами на Венере не шутят.
Он зашагал назад, но на полпути столкнулся с бегущей навстречу Соней. Бледное лицо красноречивей всяких слов говорило, что майор успела познакомиться с особенностями ошейника и сделать выводы.
— Что нам делать, Гордон? — выпалила она.
— Разберемся, — упокоил тот. — Идем, у меня на корабле полно инструментов.
Все утро прошло в тщетных попытках снять ошейники. Их не брали ни остро заточенные ножницы, ни алмазный напильник. Вариант со сваркой тоже отпал.
Гордон в изнеможении опустился на землю неподалеку от посадочных опор. Соня подошла и села рядом.
— Нам отсюда не выбраться, — призналась она. — Наши корабли двоих не выдержат, это сто процентов.
Гордон вздохнул.
— Можно связаться с Землей и попросить помощи. Правда, придется рассказать все. Другое дело, что в историю с дождем вряд ли поверят. Умолчим про дождь, останутся ошейники — тоже весьма сомнительно. Боюсь, нам вообще не поверят. Решат, что мы влю… не хотим возвращаться, а узнав о совместном проживании, немедленно прикажут лететь назад. Нет… Чтобы просить о помощи, нужна убедительная причина.
Соня слабо улыбнулась.
— Представила, как оправдываюсь перед советом министров. Мол, во всем виноват дождь.
Гордон расхохотался.
— А я рассказываю следственной комиссии про ошейники.
На душе сразу полегчало. Раз охота шутить, не все потеряно.
— Поступим так: отчитаемся, как планировали, и займемся делом, как будто ничего не случилось. Глядишь, проблема решится сама собой. А если нет, построим хижину и заживем здесь, — объявил Гордон.
Соня по-девичьи зарделась.
— Давай строить у ручья, где мы познакомились.
— Отличная мысль, — кивнул Гордон.
По утрам они изучали окрестности, а в обед занимались хижиной. Взяли пробу дождевой воды, но ничего особенного не нашли. Гордон не удивился, поскольку еще в первый день проанализировал состав питьевой воды, и с тем же результатом. Соблазн нарушить запреты рождался в облачном покрове и испарялся, едва коснувшись земли.
Когда хижина была готова, молодые часами бродили по горам и живописным лесочкам, болтая и смеясь, любовались причудливыми цветочными узорами и вздрагивали от всполоха радужных крыльев. Изредка встречались венериане, но те не обращали на чужаков ни малейшего внимания. Приятной находкой стало окруженное папоротником озерцо у подножия пенящегося водопада, куда Соня и Гордон повадились ходить купаться. Кожа девушки покрылась золотистым загаром, при взгляде на нее у Гордона захватывало дух. Случалось, шел дождь, но в нем теперь нужды не было. К невидимой цепи, что связала землян, прибавилась другая, в десятки раз прочнее.
Впрочем, первая тоже никуда не делась, а время отлета стремительно приближалось. Молодожены искали повод убедить оба правительства не возвращать их на Землю — и слава богу (хотя бог тут совершенно ни при чем), в последний момент повод нашелся. Точнее, нашла его Соня. Как-то утром перед плановой проверкой двигателя, она смущенно подняла глаза от сколоченного Гордоном столика и пробормотала:
— Я беременна.
В Москве новость произвела эффект разорвавшейся бомбы и, просочившись сквозь трещину в броне Кремля, вызвала цепную реакцию во всем Советском Союзе. Тогда советскому премьеру впервые открылась незыблемая истина: дети задевают слабую струнку в душе всякого, коммуниста ли, капиталиста — неважно.
Весной Венера сияла над Москвой, словно звезда Вифлеема. Премьер СССР с озадаченным видом стоял перед советом министров. Впрочем, озадачился не он один. Весь Совмин ломал голову, как быть с ребенком, наполовину коммунистом, наполовину капиталистом, которого заведомо боготворит целый свет. Ответа премьер не знал, зато понимал: люди есть люди, им можно внушить, что черный хлеб — белый, а тмин на самом деле икра, но если сказать, что ребенок, рожденный на планете любви у русской и американца — не предвестник мира, в жизни не поверят.
Поэтому в итоге премьер сделал то единственное, что мог сделать, — созвал саммит с участием президента США и премьер-министра Великобритании. Так Восток и Запад впервые достигли согласия. Конечно, угрозу войны это сразу не отменило, но основные предпосылки устранило. Покончив с распрями, главы государства озаботились постройкой сверхсовременного космического корабля «на троих», бросив на его создание лучшие силы. Пилотом единогласно назначили англичанина, акушеркой — русскую, а медсестрой — американку.
Поговаривали, будто советский премьер с американским коллегой задержались после саммита, придумывая имена. Верится, конечно, с трудом. Даже если слухи не врут, старались высшие чины зря - Гордон и Соня выбрали имя сами. Сейчас его не знает лишь полный невежда… и те, для кого пишется этот рассказ. Вот мы и добрались до упомянутой в самом начале заметки. Лирики в ней как в старом ботинке, но света больше, чем в пресловутой звезде над Москвой.
11 сентября 1996 г. Как сообщает молодой русско-американский посол, Петр Гордонович Эндрюс, его миротворческий план был принят всеми инстанциями. Угроза войны, нависавшая над человечеством последние пятьдесят лет, миновала навсегда.
РОЖДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ
В ту ночь ее сын стал звездой. Прижимая к сердцу ладонь, она зачарованно смотрела из сада, как он взмывает над полями, где играл еще ребенком и трудился юношей. Думает ли он о родных местах, о матери, что предается воспоминаниям этой апрельской ночью? Скучает ли по отчему дому с верандой, в котором нынче царит тишина?
Он поднимался все выше и выше, миновал зенит и, медленно сойдя с земной орбиты, исчез во мраке. Вчерашний мальчишка кружил на небесной карусели, заключенный в герметичную капсулу герметичной колесницы…
«Зачем посягать на звезды? Бог с ними».
Чуть свет доставили депешу от генерала: «Первопроходец XII» движется намеченным курсом. Ожидайте примерно завтра».
Она по обыкновению собрала яйца, разложила по коробкам и направила фургончик знакомым маршрутом, предвкушая массу вопросов от покупателей. Те не обманули ожиданий.
— Марта, неужели Терри там один-одинешенек?
— Ты не боишься за него?
— Надеюсь, твой сын вернется целым и невредимым.
Твердили завсегдатаи, дивясь, как высоко взошла материнская звезда обычной торговки яйцами.
К интервью она не готовилась, намереваясь дать журналистам вежливый, но твердый отпор. Но как тут отопрешься, когда двор запрудили машины, а операторы уже налаживают оборудование? Что возразить милейшему юноше на слова:
— Знайте, мы все гордимся вашим сыном, и будем счастливы, если вы ответите на пару вопросов.
Спрашивал он в основном о Терри, но с таким подтекстом, словно хотел выставить его заурядным американцем, каких миллионы. Все попытки Марты рассказать, как сын не спал ночами, штудируя книги, как из-за врожденной скромности не мог завести друзей и ни разу не сходил на футбол — все это симпатяга-репортер пресекал на корню, выворачивал ответы, подгоняя образ Терри под общий стандарт. Вот только следуя ему, молодежь не погрузится в изучение космоса, а увязнет в мелочах.
Несколько вопросов касались ее лично. «Терри ваш единственный сын?» «Да». «А супруг?..» «Погиб в Корее». «Как вы относитесь к правительственной инициативе передавать «звездным» матерям любые сведения касательно их сыновей?» «По-моему, замечательная инициатива… Жаль, ее не предоставили солдатским матерям во время Второй Мировой».
Телевизионщики убрались лишь под вечер. Наскоро перекусив, Марта набросила на плечи замшевый пиджак сына и в предзакатных сумерках вышла в сад. В первой телеграмме генерал сообщал, что ко вторнику Терри появится на орбите в пять минут десятого. Однако Марта не удержалась и отправилась смотреть, как в вышине, мерцая, зажигаются звезды. Раньше она не обращала внимания — земные дела затмевали небесные. Только по юности, гуляя с Биллом, нет-нет да поглядывала на луну, а когда падала звезда, загадывала желание. Теперь все изменилось. Теперь вся ее жизнь сосредоточилась на небе, заполненном миллиардами светил.
Как ярко они горели в темноте! Точно живые пульсировали в ночи… А какая палитра цветов — красные, желтые, зеленые, оранжевые…
Холодало, вместе с дыханием стал появляться пар. Ночь выдалась на удивление свежая, ясная… Марта посмотрела на часы и ахнула — стрелки показывали начало десятого. Как быстро летит время!
Женщина обратила несмелый взгляд к горизонту… Яркой звездой Терри пронесся в сверкающей колеснице по Млечному пути, плавно заскользил вдоль орбиты и скрылся из виду в темной глубине космоса… Горделиво переведя дух, Марта заметила, что лихорадочно машет рукой, и медленно опустила ее.
«Загадай желание!» — мелькнула наивная мысль; женщина загадала сыну сладких снов и мягкой посадки, облекла желание материнской любовью и послала ввысь.
«Примерно завтра», — гласила телеграмма.
То есть уже сегодня!
В среду Марта поднялась на заре, покормила кур и после нехитрого завтрака отправилась в свой будничный рейс.
— Представляю, каково тебе сейчас! Нервничаешь?
(Конечно, не без этого.)
— Когда обещают обратно?
(Вроде бы сегодня… Сегодня!)
— Хорошо быть матерью звезды, а?
(Да, неплохо.)
Хорошо и жутко одновременно.
Только бы сын продержался. Только бы благополучно вернулся. Тогда прекратятся ночные бдения в саду, и другой матери выпадет честь наблюдать рождение сына-звезды.
Только бы…
В обед пришла третья телеграмма: «С прискорбием сообщаем, что из-за повреждения обшивки в результате попадания метеорита механизм капсулы испорчен, эвакуация невозможна. Делаем все возможное для возвращения вашего сына».
Терри!..
Вот он, совсем кроха, сидит у клена, катает игрушечные машинки по воображаемым улицам; золото волос блестит на солнце, пухлые щечки порозовели от летнего ветерка.
Терри!..
В синем джинсовом костюме он взбирается по тропинке, размахивая худенькими загорелыми руками. Длинные ноги отмеряют взрослые шаги по выгоревшей траве. Над головой раскинулось безоблачное небо, в сентябрьском зное разливается пение цикад.
Терри…
«.. вряд ли успею написать до отлета, но ты не волнуйся, мам. «Первопроходец» — машина экртра-класса. Хоть бомби метеоритами, не пробьешь, да и шансы нарваться мизерные…»
«Зачем посягать на звезды? Бог с ними».
По лужайке потянулись полуденные тени, над западными холмами алел набухший диск солнца. Марта приготовила ужин, но кусок не лез в горло. В сумерках она набросила пиджак сына и вышла в сад.
Медленно на небе одна за другой загорались звезды. Наконец взошла ЕЕ звезда, но свет расплывался перед глазами. По гравиевой дорожке зашуршали шины, темноту прорезали фары. Хлопнула дверь.
Марта не шелохнулась.
«Господи, пусть это будет Терри», — молилась она, хотя умом понимала, что надеется напрасно.
За спиной послышались и замерли шаги. Кто-то смущенно кашлянул. Женщина обернулась.
— Добрый вечер, мэм.
На серых погонах мерцала россыпь звезд. Строгое, красивой лепки лицо, усталые глаза. При взгляде на него Марта все поняла без слов.
— Метеорит, пробивший обшивку, повредил капсулу. Нам только что сообщили… К сожалению, мы бессильны… Мэм, вы в порядке?
— Да, благодарю вас.
— Я хотел лично выразить соболезнования. Представляю, как вам сейчас нелегко.
— Спасибо.
— Уверяю, мы делаем все возможное, чтобы доставить останки вашего сына на Землю для церемонии похорон…
— Нет.
— Прошу прощения, мэм?
Она подняла глаза к небу, где недавно промчался сверкающий саркофаг с телом ее сына, единственного. Там, высоко-высоко, цвел бледно-голубой Сириус. Еще выше раскинулся бескрайний сад Ориона, утопающий в незабудках и пышных соцветиях Бетельгейза и Ригеля, Беллатриксы и Саифа… Под самым сводом серебрились клумбы Тельца и Девы, рядом пламенели бутоны созвездия Рака. А по тропе небесного сада, подгоняемая попутным ветром, плыла роза Марса.
— Нет, — повторила Марта.
Генерал тоже поднял глаза. Медленно опустил.
— Понимаю, мэм. Мудрое решение… Звезды сегодня прекрасны как никогда.
— Как никогда, — вторила Марта.
Проводив генерала, она вновь обозрела небесный сад, где покоился Терри, потом развернулась и медленно зашагала в наполненный воспоминаниями дом.
ЖАННА Д’АРК
Высадившись на северном берегу Флёв д’Абоданс, «Реки изобилия», Девяносто седьмая пехотная часть Шестнадцатой десантной рассредоточилась у подножия намывного холма, ведущего к Провансаль-плато. Стоит пехоте занять диспозицию, и Флёр-дю-Сюд, главный город в южном полушарии Поднебесья, капитулирует.
Ликуя, командир части отправил срочную радиограмму на орбитальный корабль «Посланница ГГ», откуда О’Риор-дан Реформатор наблюдал первую стадию десятой — и заключительной — кампании Второй гражданской войны. Получив радостные вести, О’Риордан приказал немедленно захватить город. Скоро Поднебесье разделит бесславную участь девяти других планет-отступников, а Реформатор обретет долгожданную власть над миром, во имя которой он шесть лет назад уничтожил ядро религиозно-политической церкви психологического феноменализма, воздвигнув на ее месте галактическое государство.
Со штурмовыми винтовками наперевес 97-ая часть двинулась вверх по холму; голубые береты-шлемы лихо заломлены, в утренних лучах мундиры отливают кровью. Стояла весна, с юга дул свежий ветер. Солдаты готовились взять Флёр-дю-Сюд без боя.
Вдруг на вершину высыпала армия. Увы, нестройные ряды состояли сплошь из стариков, женщин и детей. Еще на рассвете главный взвод Шестнадцатой десантной, высадившись чуть дальше к северу, хитрым маневром увел основные войска защитников прочь от города. Захватчики верили: победа у них в кармане.
Подобравшись, 97-ая часть ринулась в атаку. Внезапно нестройные ряды разомкнулись, пропуская всадницу на прекрасном черном жеребце. Юная наездница в белых сияющих доспехах держала в левой руке сверкающий лук, в правой — сверкающую стрелу. Распущенные светло-каштановые волосы блестели в утреннем свете. Лицо, бледное и размытое, издали напоминало цветок.
Пехота замешкалась. Ветераны девяти межпланетных войн зашумели, точно потревоженная листва.
Жеребец замер в двухстах метрах от обрыва. Наездница вложила сверкающую стрелу в лук, прицелилась. В мертвой тишине запела тетива, стрела взмыла ввысь, в ослепительно голубое небо и, застыв над головами пехотинцев, обернулась молнией. Грянул гром, небо над холмом почернело. Заморосил дождь. Зато вокруг по-прежнему не было ни облачка, солнце золотило плато.
Дождь лил как из ведра. Хлестал ручьями, потоками. Обрушивался водопадом. Командование кричало пехоте атаковать, но солдаты не могли шевельнуться, утопая по щиколотку в грязной жиже.
Край плато рухнул, начал оседать холм… 97-ая пехота отчаянно пятилась, но повсюду, куда ни глянь, бушевала река — мстительная и безжалостная, она неумолимо несла людей к бурлящим водам Флёв д’Абоданс. Офицеры, сержанты, рядовые — всех постигла бесславная участь. Но даже в ливень Флёв д’Абоданс оставалась мелкой речушкой, и вскоре 97-ая пехота в полном составе благополучно выбралась на берег.