Он пошарил в поясном кошеле и сунул мальчишке монеты.
— Держи. Если дождешься, еще получишь.
— Два дня подожду, — осклабился Хир. — А может, и три. Чего бы ни дождаться? Вода есть, — он кивнул на болото, Ашезир поморщился. — Брюхо тоже найду, чем набить. Птахи тут непуганые и вкусные даже всырую.
Бр-р… Впрочем, у местных жителей, наверное, свои предпочтения.
— Ну, пожелай удачи.
— Хе, удача здесь ни гроша не стоит. Проваливай уже, богатый господин. Надеюсь, вернешься и дашь еще монет.
Не было смысла что-то говорить в ответ, и Ашезир пошел вверх по холму. Надо же! Они и впрямь существуют! Посреди болота!
Он еще не добрался до вершины, а путь преградила девица: черноволосая, тщедушная, на вид лет четырнадцать, не больше.
— Зачем пришел? — спросила она.
— Хочу увидеть вашу главную.
— Зачем пришел?
Ашезир попытался обойти ее, не отвечая, но… сколько ни шел, оказывался на том же месте. По-прежнему перед ним возникала чернявая девчонка, восклицающая: зачем пришел?
Ответить? Ничего другого не остается… Похоже, он столкнулся с колдовством, и дочери ночи правда способны на многое.
Надежда всколыхнулась в душе, разгорелась, подобно костру в праздник весенних ночей.
— Я хочу вернуть свою жену в наш мир, пока она не ушла в тот.
— Она еще не перешла черту?
— Нет. И не должна перейти. Поэтому я здесь.
— Хорошо, — проворковала девчонка. — Можно попробовать, но назови свое имя.
В памяти всплыли слова мальчишки: «Только имя свое не говори».
— Мое имя не имеет значения. Важна только жизнь моей жены.
— Хитрый, — девчонка хихикнула. — Я пропущу тебя, если ты готов заплатить.
— Чем заплатить? Как?
— Не знаю, — она пожала плечами. — Ты либо готов, либо нет. Если нет, то уходи, пока не поздно.
Ясно: расплата будет суровой. У Шиа они забрали сына… Что же заберут у Ашезира? Кого он любит? Мать? Скорее питает к ней просто нежные чувства: сложно любить по-настоящему, если с десяти лет видел ее лишь два-три раза в год. Брата любит, но тоже не так, чтобы до безумия. Значит, его заставят заплатить по-другому… Как?
Ладно, пока не важно. Плату можно принести потом, а сейчас, если Данеска умрет, то и Ашезир не жилец: собственный отец может казнить его, обвинив в гибели жены. Даже если Ашезир опередит императора — убьет его, — то на поддержку Каммейры уже можно не рассчитывать. Так и так получается: если степнячка погибнет — Ашезир окажется если не мертвецом, то заключенным в каком-нибудь замке на задворках Шахензи.
— Я готов! На все! Пусти!
— Проходи, — сказала девчонка. — Как дойдешь… сам поймешь, куда идти дальше.
Он и впрямь понял. А чего тут не понять? Вершину холма окружали огромные черные камни, в середине высился то ли дом, то ли храм: приземистый, неказистый, а вокруг торчали глинобитные хижины.
Ашезир двинулся в низкий дом-храм. Вошел и… никого, ничего не увидел. Лишь голые стены и голый пол…
Нет. Не совсем пол, не совсем голый: вниз уходила лестница. Вглубь холма! Немыслимо!
Он двинулся по ней: а куда деваться? Раз уж пришел и заранее согласился на все, то глупо отступать. Дыхание перехватывало, желудок скручивало от страха, сердце билось так, что казалось, будто не выдержит бешеного ритма и остановится. Ноги подкашивались, в нос били запахи земли, сырости, дыма, но Ашезир по-прежнему спускался ниже и ниже, считая ступеньки. Десять, двадцать, двадцать пять… На сороковой лестница закончились, он оказался в комнатушке, посреди которой полыхало пламя — дым уходил в отверстие в стене, но не полностью, часть его все же заполняла помещение. Над костром висел котелок, в котором что-то бурлило. Из тени выступила женщина. Ее белокурые волосы струились по плечам, ниспадая почти до пола, ярко-синие глаза даже в полумраке пронзали насквозь.
Снова Ашезир ошибся в предположениях: думал, его встретит старуха, а встретила молодая красавица.
— Чего ты хочешь? — спросила она и шагнула вперед. — Зачем пришел? Кто ты?
— Я хочу вернуть жену.
— Кто ты?
Только имени своего не говори…
— Человек.
— Ты готов заплатить, человек?
Она еще приблизилась, и отсветы костра упали на обнаженные ноги… Стройные, прекрасные, которые хотелось гладить, целовать, а потом приподнять короткую тунику из синего льна и…
— Желаешь меня? — спросила красавица. — Получи же, я твоя! — ее пальцы заскользили по соблазнительной груди, животу, потом нырнули между ног.
О, проклятье! Нет-нет-нет! Это какое-то наваждение! Не за этим он здесь!
— Верни мою жену! Можешь? Если нет, я уйду.
— А зачем она тебе? — прелестница обнажила груди. — Останься со мной. Ты такой… вожделенный…
Детский стишок:
«…Если дотянутся, схватят — и в клочья.»
Ашезир никогда не обманывал себя: он не из тех мужчин, которых просто так, не зная, что он принц, вожделеют женщины.
Здесь явно какой-то подвох. Наваждение, хитрость, обман… Эту сладкую нельзя брать… Но так хочется, сил нет! Намотать бы золотые кудри на свою руку и… Нет! Нельзя!
— Мою жену верни! И не крути передо мной своими прелестями… Жену верни! Она мне нужна, ты нет.
— Как скажешь.
Красавица пожала плечами и мигом перестала быть соблазнительной. По-прежнему оставаясь молодой и красивой, она больше не вызывала жгучего желания. Ашезир вздохнул с облегчением.
— Иных просителей от соблазна спасает любовь, — протянула женщина и уселась у очага. — А тебя что спасло? Неверие в себя? Ты думаешь, будто никто не может тебя пожелать, правда?
— Ты вернешь мою жену или нет?! Ответь наконец!
— Я не пойду за ней, — красавица помотала головой. — Но могу тебя отправить. Если ты готов и, если у тебя есть ее кровь.
— Ну так отправляй!
— А ты знаешь, что можешь не вернуться? А если вернешься, то придется заплатить?
— Какова плата?
— Пока не знаю, — она усмехнулась. — Для начала вернись, а там увидим… Плата может быть любой: ты заранее должен согласиться. Ты должен быть готов на любую жертву. Если не готов, то уходи, пока можешь…
Неясно, чего потребуют дочери ночи, но ведь расплата грозит лишь потом… К тому времени он что-нибудь придумает.
— Я ведь уже сказал, что на все готов. На расплату тоже.
Может, и не будет никакой расплаты… Неизвестно же, правда дочери ночи сильные колдуньи или так, по мелочи пакостят. В конце концов, сын Шиа мог умереть случайно, как умирают десятки, сотни других сыновей, просто жрица связала это с отступницами…
— Твои слова — твой зарок и твоя беда. Дай мне ее кровь.
Ашезир отдал льняной кусочек, на котором темнела кровь Данески.
Женщина на миг опустила его в огонь, но тут же выхватила.
— Пламя познало ее вкус, но теперь ты держи ее кровь, — она всунула обугленную ткань в руку Ашезира. — Не выпускай, что бы ни случилось, иначе не найдешь ее.
Он скомкал ткань в ладони.
— Не выпущу.
— Теперь подойди к огню и наклонись над котлом.
Ашезир послушался. Ох, сожри змееглавцы! Такой едкий смрад!
Женщина полоснула ножом по его запястью и сказала:
— Твоя кровь — твоя клятва. Ты заплатишь…
Ядовито-гнилостная вонь ударила в ноздри, пронзительные завывания главной «чернушки» — в уши. В голове загудело, зазвенело, перед глазами все расплылось, подернулось мутью, помещение исчезло и вокруг заклубился туман.
Будто издалека раздался голос:
— Иди прямо, не сворачивай, не теряй ее кровь, не оборачивайся и не пугайся, даже если встретишь себя… Ты можешь себя не узнать. Ты можешь ее не узнать. Если узнаешь — вернешься. Если нет — застрянешь… Если умрешь там, если поверишь в свою смерть — умрешь и здесь. Иди же!
И он пошел — в туман, во мглу. Под ногами колыхалась вязкая, как кисель, жижа, над головой была она же, а вдали стелилась сизая хмарь.
Чем дальше Ашезир шел, тем явственнее проступали очертания земли и деревьев. Правда, и трава, и сосны, и небо казались бесцветными и полупрозрачными.
Они не должны быть такими!
Он чуть не побежал обратно, подальше от серого марева, но тут левую руку обожгло, будто огнем. Данеска! Он должен найти ее и вернуть, вытащить из сумрачного мира!
Но как? Самому бы не застрять здесь… Вокруг тени: колышутся, вот-вот обовьют щупальцами, схватят и пленят. А впереди ничего, только молочно-серая зыбь.
Вперед. Идти вперед. Никуда не сворачивать.
Шаг. Еще шаг. Медленный, будто идешь по грудь или шею в воде. Впереди по-прежнему ничего…
Или… что-то проявляется… Ближе, ближе… Это овраг. Нет — бездна, пропасть, а через нее перекинут ствол дерева, такой тонкий, что кажется, будто вот-вот хрустнет и переломится, как сухая ветка. Но сказано было: не сворачивать, да и кровь Данески тянула вперед. Значит, нужно туда, через пропасть. Главное, не сорваться, а если все-таки… то не поверить в смерть… Легко сказать — сложно сделать.
Ашезир приблизился к кромке оврага-бездны — и путь преградил карлик. Худой, тщедушный, запястья, как хрупкие веточки, трясутся, словно на ветру.
— Помоги мне, — пискнул карлик. — Перенеси меня.
Как правильно поступить здесь, на грани? Перенести его? Или сбросить в пропасть, чтобы не загораживал путь?
— Помоги мне… Спаси меня…. — снова запричитал карлик. — Перенеси на ту сторону. Помоги! Сам я боюсь…
— Кто ты?
— Не знаю. Помоги мне.
Вот проклятье! Зачем ему этот карлик? С другой стороны, если он появился, то, наверное, неспроста. Вдруг пригодится? Тем более он такой маленький, что от его веса ствол дерева не должен треснуть. Вот из-за Ашезира может…
— Ладно, забирайся ко мне на спину.
Тому не пришлось повторять дважды: он залез на него и вцепился в плечи.
— Давай, перенеси!
Вот наглец!
Ствол дерева хрустел над бездной, Ашезир обхватывал его ногами и, помогая себе руками, продвигался вперед. Вставать и не думал, вниз старался не смотреть, но от страха все равно мутило и бросало то в жар, то в холод.
Наконец пропасть осталась позади, но неприятности не закончились. Туман впереди сгустился, обрел очертания, приблизился — и вот уже перед Ашезиром стоял человек…
Не просто человек, а собственное отражение. Только взгляд у двойника был другой — колючий, холодный, злой. Но, может, глаза Ашезира так и выглядят со стороны?
— Зачем тебе жалкий карлик? — процедил двойник. — Избавься от него. Выбрось.
Ашезир стряхнул с себя карлика, затем приподнял за шкирку и — обомлел. У коротышки были такие же, как у него, рыжие волосы, серые глаза, и смотрел он с тем же настороженным выражением, какое Ашезир часто видел в зеркале.
— Убей! — велел двойник.
— Не убивай! — пискнул карлик.
Ашезир переводил взгляд с него на двойника и обратно, наконец спросил:
— Зачем его убивать?
— Он жалкий. Он мешает. Избавься.
Нет… Как ни странно, но карлик слишком напоминал Ашезира. Вдруг, убив его, он убьет себя?
— Не хочу, — он пожал плечами. — Мне это не надо.
— Тогда я убью, — двойник вытащил меч и двинулся вперед.
Карлик завизжал, спрятался за спиной Ашезира, вцепился пальцами в подол его рубахи.
— Уйди! — двойник оскалился и взмахнул мечом. — Иначе и тебя уничтожу!
Ашезир тоже достал меч: как же мучительно, и страшно, и странно стоять напротив второго себя и готовиться к бою. И ради кого? Ради карлика?! Бред!
Впрочем, и весь этот мир бред.
Ашезир взмахнул мечом — и тут же все исчезло, растворилось в непроглядном тумане. Больше не было ни двойника, ни карлика, а потом приблизилась земля… если можно так назвать клубящееся у ног марево. Меч вдруг стал неподъемным, Ашезир выпустил его и мимолетом глянул на свои руки.
Что это? Что такое?
Тоненькие запястья, длинные хрупкие пальцы с загнутыми ногтями… В ужасе он провел ладонью по своему лицу и нащупал крючковатый нос…
Нет-нет-нет, не может быть, чтобы он сам превратился в карлика! Надо было убить его, как советовал двойник! От злости на глаза навернулись слезы, из груди вырвался крик. Что теперь делать? Если он и найдет Данеску, она не узнает его в теле этакого уродца!
Поздно сожалеть о сделанном выборе, это не поможет: нужно идти дальше, а там видно будет…
Он сделал несколько шагов, и туман расступился. Солнце на мгновение ослепило, затем глаза привыкли к яркому свету, золотящему сочно-зеленую лужайку. Жужжали шмели и пчелы, благоухали цветы. Цветы? Ноздри и горло тут же защекотало, потом засаднило, и он расчихался. Еще чуть-чуть — и начнет задыхаться, спасения нет! Везде эти проклятые цветы!
…Подожди, Ашезир, успокойся… На самом деле ты не здесь, ты лежишь где-то под холмом. Здесь же все не по-настоящему, здесь все только кажется. Нет никаких цветов, их нет!
Они не исчезли. Не исчезла и лужайка, не погасло солнце, а пчелы и шмели по-прежнему носились от цветка к цветку. Зато окружающее будто слегка поблекло, запахи почти исчезли, и дышать стало легче.
Из-за видневшихся вдали кустов выбежали два мальчика и три девочки лет пяти-шести. Один из мальчишек вытянул палец и крикнул:
— Мерзкий карлик, смотрите, мерзкий карлик! За ним!
Дети с гиканьем помчались к нему, в руках у них неизвестно откуда взялись палки.
Надо уносить ноги. Понять бы еще, куда, в какую сторону бежать, ведь возвращаться нельзя. Но ждать, пока гадкие детишки забьют палками, тем более глупо.
Он побежал направо, дети бросились наперерез, но догнать не успели — снова все изменилось. Луга больше не было, как и солнца с небом, вокруг шевелились размытые тени, а впереди виднелось что-то, напоминающее реку. Ашезир двинулся туда, но каждый шаг давался с трудом. Потом туман стал таким плотным, что превратился в преграду. Пришлось остановиться.
— Ты не можешь перейти черту, — сказал кто-то шипящим голосом. — Ты живой, тебе нельзя. Уходи.
— Где ты? — Ашезир оглянулся, пытаясь понять, откуда исходит звук.
Наконец обнаружил: возле огромного сумрачного дерева стоял старик. Его глаза горели огнем, вместо волос извивались змеи, язык тоже был змеиный — раздвоенный.
В этом месте бессмысленно чему-то удивляться.
— Кто ты? — спросил Ашезир. — И куда исчезли дети?
— Я страж, и я тебя не пускаю. А дети существуют только в ее мире. Уходи к ним или создай свой мир, — он говорил совершенно ровным голосом, без интонаций, будто отвечать на подобные вопросы привык и ему это уже наскучило. — Здесь можно все. Здесь времена перемешаны, здесь живет даже то, чего никогда не случится — и здесь не живет ничего. Уходи, живой.
Может, у этого стража получится выяснить еще что-то? Вроде он словоохотлив, хоть и нечисть.
— Где мне найти жену?
— Я не знаю твоей жены, живой.
— А почему я превратился в карлика? Как мне вернуть прежний облик?
— Я не знаю твоего прежнего обличья, я не знаю карлика. Ты — тень живого, и здесь ты можешь быть любым, а можешь не быть вовсе…
Ну вот, как в сказках: вместо ответов — загадки.
Спросить еще что-нибудь?
— А как мне…
— Три вопроса — три ответа. Теперь уходи или займешь мое место!
Ну нет, этого совсем не хочется… Но легко сказать «уходи». Куда идти-то? Вернуться к этим детям? Там хотя бы солнце и трава есть, а с мелкими гаденышами, может, получится договориться. Может, хотя бы они что-то подскажут?
Ашезир двинулся прочь от реки. Только успел подумать, где бы найти детишек — и попал в то самое место: лужайка, цветы, небо, а посреди травы сидит девчонка. Завидев Ашезира, она вскочила, ткнула в него пальцем и прокричала:
— Дурацкий карлик! Ты растоптал моих друзей!
Ну, по крайней мере с палкой не бросается, уже хорошо.
— Что-что я сделал? Где они, твои друзья?
— Да вот же! — она указала ему под ноги. — Ты их растоптал, злющий карлик!
Ашезир глянул вниз: увидел только цветы, и впрямь поломанные его ногами.
— Но это просто цветы…
Девчонка взвизгнула:
— Это не просто цветы! Это мои друзья, они захотели побыть цветами! А ты их растоптал!