Annotation
Действие рассказа «Как Маркиз вернул своё пальто» происходит сразу после того, как он чудесным образом воскрес — этот эпизод читатели помнят по роману «Никогде» ('Neverwhere'). Теперь ему просто жизненно необходимо отыскать своё пропавшее замечательное пальто, без которого и Маркиз не Маркиз.
Рассказ до сих пор не был официально опубликован на русском языке.
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
Portrait of Mr. Gaiman by ZacharyFeore
Прекрасное пальто. Просто замечательное. Единственное в своём роде. Это из-за него Маркиз Карабас оказался теперь прикован к столбу посреди круглой комнаты, глубоко под землёй, а вода тем временем поднималась всё выше и выше. Пальто имело тридцать карманов: семь заметных, девятнадцать потайных, и ещё четыре даже самому Маркизу не всегда удавалось обнаружить.
Однажды (к столбу с цепями, круглой комнате и прибывающей воде мы ещё вернёмся) Маркизу Карабасу досталось от Виктории — «досталось», пожалуй, сильно сказано, хотя и не без некоторых на то оснований — увеличительное стекло. Чудесная вещица: золочёная, изукрашенная, с цепочкой, херувимчиками и гаргульями; и не простая лупа — сквозь это стекло любой предмет выглядел прозрачным. Где Виктория его взяла, Маркиз понятия не имел, но он-то стянул у неё стёклышко в счёт платы, которую не получил в условленном размере: в конце концов, нелёгкая была работёнка — отыскать в том самом Замке дневник того самого Слона и ускользнуть с этим дневником целым и невредимым. Так вот, Маркиз спрятал волшебную лупу в один из тех четырёх невидимых карманов, да так потом и не нашёл.
Пальто Маркиза было сшито из кожи цвета мокрого асфальта в полночный час. Кроме карманов, у пальто имелись великолепные рукава, внушительный воротник и большая шлица, а самое главное — стиль.
Некоторые утверждают, что человека делает одежда; в общем-то, они не правы. Но когда мальчишка, будущий Маркиз, впервые примерил пальто и увидел себя в зеркале, плечи его развернулись, вся осанка изменилась; глядя на своё отражение, он ясно понял, что хозяин такой вещи — не просто юнец, мелкий воришка, торгующий одолжениями. Пальто было ему тогда ещё великовато, и он с улыбкой припомнил картинку из книжки: кот, стоящий на задних лапах, очень довольный собой, в красивом наряде и огромных, на зависть, сапогах. Тогда он выбрал себе имя.
Без сомнения, такое пальто мог носить только Маркиз Карабас. Хотя он никогда не знал точно, куда ставить ударение, и говорил то так, то эдак.
Воды было уже ему по колено, и он подумал: «Этого бы не случилось, будь на мне моё пальто».
* * *
Такой плохой недели у Маркиза Карабаса ещё не выдавалось, и перспективы тоже были не радужные. Правда, он успешно вернулся с того света, и перерезанное горло быстро заживало. Даже появившаяся хрипотца в голосе, можно сказать, ему шла. Тут он был в выигрыше.
Но вообще-то в смерти хорошего мало, даже если потом оживёшь, и хуже всего, что его пальто пропало.
От Сточного народа толку было не добиться.
— Вы продали мой труп, — сказал Маркиз. — Это бывает. Но вы и вещи мои продали. Будьте добры вернуть. Я заплачý.
Данникин из Сточного народа пожал плечами.
— Продали, — ответил он. — И тебя продали. Проданного не вернёшь. Так не делается.
— Речь идёт, — уточнил Маркиз Карабас, — о моём пальто. Я твёрдо намерен получить его обратно.
Данникин опять пожал плечами.
— Кому вы его продали? — допытывался Маркиз.
Житель сточных труб не ответил. Он вообще как будто не слышал вопроса.
— Могу вам предложить духи, — сказал Маркиз терпеливо, хотя разговор его порядком раздражал. — Восхитительные, изумительные, потрясающие ароматы. Только для вас.
Данникин бесстрастно уставился на Маркиза. Потом провёл пальцем поперёк горла. «Что за манеры, ни капли изящества», — подумал Маркиз, но вопросы задавать перестал. Ясно, что Сточные ничем ему не помогут.
Маркиз отправился на поиски чего-нибудь съестного. Нынешний Плавучий рынок расположился в галерее Тэйт, а прилавки с едой — в зале прерафаэлитов. Почти все торговцы уже свернули свой товар. Только печальный человечек продавал какую-то колбасу, и в углу, под картиной Берн-Джонса, изображающей стайку девушек в воздушных платьях на золотой лестнице, притулился Грибной народ со столами, стульями и жаровней. Маркиз уже пробовал колбасу у печального человечка, а наступать на одни и те же грабли было не в его привычках. Он направился к прилавку Грибного народа.
За прилавком стояло трое: двое юношей и девушка, одетые в старые дафлкоты и шинели — списанные армейские излишки. От них пахло сыростью. Они смотрели исподлобья и щурились, как будто свет резал им глаза.
— Что продаёте? — спросил Маркиз.
— Гриб. Гриб на гренках. Гриб сырой.
— Мне на гренках, — заказал Маркиз, и худенькая, бледная, как остывшая овсянка, девица отрезала ломтик от гриба-дождевика размером с хороший пень. — И прожарьте хорошенько, — велел он ей.
— Смелее. Ешь сырым, — сказала девушка. — Как мы.
— Мне уже случалось иметь дело с Грибницей, — ответил Маркиз. — Увы, мы не нашли общий язык.
Девушка положила ломтик гриба на жаровню.
Один из её сородичей, высокий сутуловатый юноша, протиснулся поближе к Маркизу и налил ему стакан грибного чая. От его одежды несло старым погребом, и когда юноша склонился над прилавком, Маркиз заметил у него на щеке россыпь белёсых прыщиков — грибков, проросших сквозь кожу.
Грибник прошептал:
— Ты Маркиз? Штукарь?
«Штукарём» Маркиз себя не считал. Но ответил:
— Да, это я.
— Я слышал, ты потерял пальто. Я видел, как Сточные его продали. В прошлый базарный день. В «Белфасте»[1]. Я видел, кто его купил.
Маркиз насторожился.
— И сколько стоят твои сведения?
Грибник облизал губы замшелым языком.
— Мне нравится одна девушка. Но она меня не замечает.
— Грибница?
— Если бы. Будь мы едины в любви и во Грибе, всё было бы просто. Нет. Она из Врановых, из Рейвенскорта[2]. Но иногда бывает здесь. Мы разговариваем. Вот как с тобой сейчас.
Маркиз не посочувствовал юноше и даже не съязвил. Он только приподнял бровь.
— Значит, она не отвечает на твои чувства. Весьма странно. Ну, а чем же я могу помочь?
Юноша сунул руку в карман дафлкота и вытащил прозрачную коробочку для бутербродов. Внутри был конверт.
— Я написал ей письмо. Стихи. Хотя не такой уж я поэт. Чтобы она знала о моей любви. Но если я сам ей отдам, она не станет читать. А вот если бы ты… у тебя, что называется, язык подвешен…
Он умолк.
— Ты полагаешь, если я вручу ей письмо, она его непременно прочтёт и оценит твою куртуазность?
Грибник недоумённо воззрился на Маркиза, потом осмотрел свой дафлкот.
— У меня куртки нет. Только вот это.
Маркиз подавил безнадёжный вздох. Девушка-грибница поставила перед ним треснутую пластиковую тарелку с дымящимся ломтиком.
Маркиз осторожно ткнул его пальцем — хорошо ли прожарился? Не дай бог остались живые споры. Идея симбиоза Маркиза Карабаса не вдохновляла — он был для этого слишком эгоистичен.
Оказалось даже довольно вкусно. Маркиз с аппетитом жевал и глотал, хотя глотать было больно.
— Так ты хочешь, чтобы я доставил ей твою эпистолу?
— Это ты о письме? О моих стихах?
— Именно.
— Ну да. И чтобы она при тебе прочла, и чтобы ты принёс мне ответ.
Маркиз смерил юношу оценивающим взглядом. Запах от него шёл затхлый, шею и щёки обсыпал грибок, волосы свисали немытыми прядями, но из-под густой чёлки смотрели внимательные голубые глаза, юноша был высок ростом и отнюдь не производил отталкивающего впечатления. Его бы отмыть, причесать да грибы с него обобрать, подумал Маркиз, был бы парень хоть куда.
— Я положил письмо в коробку, — сказал юноша. — Чтобы оно по пути не намокло.
— Весьма предусмотрительно. Теперь говори, кто купил моё пальто.
— Какой ты быстрый. А о моей возлюбленной не хочешь спросить? Её зовут Друзилла. Она самая красивая девушка в Рейвенскорте. Ты её сразу узнаешь.
— Красота, как говорится, в глазах смотрящего. Особые приметы есть?
— Я же сказал тебе: она Друзилла. Больше никого так не зовут. И у неё на руке большая красная родинка, как звёздочка.
— Вряд ли у грибника с вранницей что-то получится. С чего ты решил, что она бросит свой Рейвенскорт ради твоих подвалов? Провести жизнь среди грибов — я бы сказал, сомнительное удовольствие.
Юный грибник пожал плечами.
— Она меня полюбит. Прочитает стихи — и полюбит. — Он рассеянно поднял руку к правой щеке и стал крутить пальцами ножку маленького гриба, похожего на раскрытый зонтик. Наконец грибок оторвался и упал на прилавок. Юноша взял его, повертел ещё немного. — По рукам?
— По рукам.
— Насчёт того типа, который купил пальто, — сообщил грибник, — он ходил с палкой.
— Мало ли кто ходит с палкой, — возразил Маркиз Карабас.
— Палка была с крючком на конце, — уточнил грибник. — А сам он — вылитая жаба. Низенький и толстый. Волосы цвета гравия. Ему пальто нужно было, вот твоё и приглянулось.
Он забросил грибок в рот и стал жевать.
— Просто бесценная информация. Можешь не сомневаться, я передам твой пламенный привет прекрасной леди Друзилле в целости и сохранности, — бодро заявил Маркиз, хотя настроение у него испортилось. Он потянулся через прилавок, взял из рук грибника коробочку с письмом, сунул её во внутренний карман рубашки и пошёл прочь, думая о человеке с крючковатой палкой.
* * *
Вместо пальто Маркиз Карабас завернулся в одеяло, на манер пончо, и был от этого далеко не в восторге. Он хотел вернуть своё пальто.
«О птице по перьям не судят», — вспомнились Маркизу чьи-то слова, слышанные в детстве; кажется, так говорил его брат, а Маркиз изо всех сил старался навсегда забыть этот голос.
Палка с крюком. У человека, который купил его пальто у Сточного народа, была палка с крюком на конце.
Маркиз Карабас задумался.
Маркизу нравилось быть Маркизом. Включая его привычку, если уж идти на риск, то риск этот просчитывать дважды и трижды.
На этот раз — даже и четырежды.
Маркиз Карабас никому не доверял. Пользы для дела от этого не было никакой, а неприятных прецедентов — сколько угодно. Он не доверял ни друзьям, ни любовницам, ни тем более своим нанимателям. Полностью и безоговорочно Маркиз Карабас верил только самому себе, внушительной фигуре в необыкновенном пальто, тому, кто мог обыграть, уболтать и перехитрить хоть чёрта лысого.
Кто носит палки с крючком на конце? Епископы. И пастухи.
У епископов из Бишопсгейта[3] крючки на палках были чисто символические, не более чем украшения безо всякой полезной функции.
И потом, епископам пальто ни к чему. Они носили рясы — белые, длинные, вполне симпатичные рясы.
Епископов Маркиз не боялся. И знал, что Сточный народ тоже их не боится. А вот пастухи из Шепердс-буш[4] — совсем другое дело. Даже при своём пальто, в лучшие времена, когда Маркиз был здоров и силён и мог бы, если что, созвать небольшую армию, встречаться с пастухами он не имел ни малейшего желания.
Может, заглянуть всё-таки в Бишопсгейт, отдохнуть денька два и убедиться уж наверное, что пальто там нет?..
Маркиз театрально вздохнул и отправился на поиски проводника.
* * *
Проводник — точнее, проводница — оказалась крошечного роста, со светлыми волосами ёжиком. Сначала Маркиз принял её за подростка, но, проведя с девчонкой полдня, убедился, что лет двадцать ей точно есть. Он пытался уговорить с полдюжины проводников, но согласилась только Ниббс — так она представилась. Держалась уверенно, а как раз уверенности ему сейчас не хватало. Они вдвоём вышли из конторы по найму провожатых, и Маркиз сообщил Ниббс оба места назначения.
— Куда сначала? — спросила Ниббс. — В Шепердс-буш или в Рейвенскорт?
— Рейвенскорт может подождать. Простая формальность. Всего лишь передать письмо некой Друзилле.
— Любовное письмо?
— Надо полагать, да. А что?
— Я слышала, эта Друзилла и впрямь красавица, но характер у неё не сахар. Имеет, знаешь ли, дурную привычку превращать тех, кто ей не понравится, в хищных птиц. Чтобы ей писать письма, надо крепко втюриться.
— Боюсь, я не знаком лично с этой юной леди, — ответил Маркиз. — Письмо писал не я. Неважно, в общем-то, куда мы сначала пойдём.
— Знаешь что, — задумчиво протянула Ниббс, — вдруг с тобой в Шепердс-буш случится что-то ужасное. Пойдём-ка сперва в Рейвенскорт. По крайней мере Друзилла получит своё письмо. Не обязательно, конечно, что-нибудь такое произойдёт, но лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть.
Будь Маркиз Карабас в своём пальто, он бы точно знал, что делать. Но укутавшись, как сейчас, в одеяло, Маркиз был ни в чём не уверен. Он взглянул на девчонку, изобразил как можно более убедительную улыбку и ответил:
— Значит, в Рейвенскорт.
Ниббс кивнула и зашагала по тропе. Маркиз двинулся следом.
Дороги Под-Лондона совсем не те, что наверху, и полагаться тут вернее не на карты, а на собственное мнение, убеждение и обычай. Карабас и Ниббс — две крошечные фигурки — шли по туннелю, высеченному из старого белого камня. Шаги их гулко отдавались под высокими сводами.
— Ты ведь Карабас, да? — спросила Ниббс. — Тебя все знают. Разве ты сам не можешь добраться куда тебе нужно? Зачем тебе проводник?
— Одна голова хорошо, а две лучше, — буркнул Маркиз. — И четыре глаза лучше, чем два.
— У тебя вроде было какое-то шикарное пальто?
— Было.
— И куда же оно делось?
Маркиз промолчал. Потом решительно заявил:
— Я передумал. Идём в Шепердс-буш.
— Как хочешь, — ответила девчонка. — Мне всё равно. Только я тебя подожду снаружи.
— Умница девочка.
— У меня имя есть, — напомнила она. — Я Ниббс. Знаешь, почему я стала проводницей? Это целая история. Хочешь, расскажу?
— Не особенно, — пробормотал Маркиз. Он был не в настроении попусту болтать, а девчонке уже хорошо заплатил. — Пройдёмся в тишине, если ты не возражаешь.
Ниббс кивнула и замолчала. Они дошли до конца туннеля, спустились по лесенке из металлических колец, вделанных в стену. Только на берегу Мортлейка[5], огромного подземного Озера Мертвецов, зажигая свечу, чтобы дать сигнал лодочнику, Ниббс заговорила снова.
— Крепостным проводникам люди верят больше. Крепостные куда попало не заведут.
Маркиз буркнул только «угу». Он соображал, как вести себя в Шепердс-буш, просчитывал ходы и выходы. Трудность была в том, что предложить пастухам ему было нечего.
— Один раз заведёшь — потеряешь работу, — продолжала болтать Ниббс. — Вот что значит быть крепостным.
— Знаю, — бросил Маркиз. Попался же ему на редкость надоедливый проводник. Одна голова хорошо, а две лучше только при том условии, что вторая помалкивает. А эта мало того что трещит без умолку, так хоть бы что новое сказала.
— Меня закрепостили, — сообщила Ниббс, — на Бонд-стрит.
И она показала цепочку на запястье.
— Что-то лодочника не видно, — заметил Маркиз.
— Скоро приплывёт. Ты смотри в ту сторону, как увидишь, покричи ему. А я тут покараулю. Не пропустим.
Они стали вглядываться в тёмные воды Тайберна[6]. Ниббс подала голос: