Пять дверей.
И одна – напротив, в конце коридора.
Он постучался в первую, приоткрыл, не дождавшись ответа. Пустая спальня. Вторая дверь – то же самое. Третью Бабкин, задумавшись о количестве гостевых комнат в этом доме, машинально распахнул без стука и наткнулся на Татьяну Медведкину неглиже, примерявшую перед зеркалом ожерелье.
– Ты свихнулся? Что ты себе позволяешь!
– Пардон, мадам! – брякнул он. – То есть мадемуазель!
И выскочил в коридор как ошпаренный. Ему в спину что-то требовательно говорили, но Сергей уже не слушал: он вытер пот со лба, обругал себя дураком и направился к дальней двери, самой многообещающей.
5
Андрей Решетников вышел из-за стола, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Почему бы ему не прогуляться по дому и саду Грегоровича? Он позвоночником чувствовал взгляд Джоника, но старался и спиной выражать благодушную уверенность. Что такого в его желании? Всего лишь пройтись. Может, курнуть травки с Кармелитой. Ничего больше.
– Далеко собрался?
Вопрос догнал его, когда он был возле распахнутых дверей.
О, этот слегка гнусавящий голос с якобы нейтральными интонациями. Андрею ли не знать, как стремительно Джоник переходит от спокойствия к ярости. Потому что спокойствие это напускное, притворное, а в действительности его маленький талантливый дружок вечно чем-нибудь взбешен.
Андрей Решетников был твердо уверен, что Джоник по-настоящему талантлив. Разумеется, одаренность его лежит не в сфере исполнения песен – господи, это просто смешно, с его-то ужимками и голосом! И уж конечно, любой семиклассник, страдающий от неразделенной любви и нехватки денег на сигареты, даст Джонику как сочинителю сто очков вперед.
Но Джоник обладал способностью концентрировать вокруг себя именно тех людей, которые могли привести его к цели. С точки зрения Андрея, это походило на магию. На шаманство. Неумный и довольно уродливый пацан бил в невидимый бубен, и в верхних сферах что-то сдвигалось: продюсеры говорили «да», хотя собирались сказать «нет», конкуренты вместо того, чтобы набить Джонику морду за хамство, предлагали вместе записать новый сингл, а администраторы вроде самого Решетникова из кожи вон лезли, чтобы угодить.
Когда Андрей только встретил Джоника, тот показался ему зверьком. Кем-то, скажем, из джунглей: быстрым, нервным, перебегающим с ветки на ветку. И очень неуютно чувствующим себя среди людей. Будучи умным существом с высокой приспособляемостью, мальчик, которого когда-то звали Ринатом Башировым, виртуозно научился притворяться. Но иногда в нем прорывались звериные черты. Все окружающие становились чужаками, опасными чужаками, с которыми можно не церемониться – бросаться и рвать зубами.
Решетников никогда не знал, укусят его или ласково потрутся головой.
Джоник умел быть обаятельным. Среди своих, когда он мог позволить себе расслабиться и не играть в звезду рэпа, из него через край било мальчишество. Он мочился с балкона пятого этажа неимоверно пафосной гостиницы. Подвозил на мотоцикле старушку-соседку (старушка оказалась крепкой закалки и по прибытии в место назначения попеняла Джонику, что медленно ехали). Выкрасил своего йоркширского терьера в ярко-синий цвет и две недели морочил всех, уверяя, что это новая порода, привезенная из Занзибара.
Но чем дальше, тем сильнее Джоник бронзовел. Легкость утрачивалась. Он стал относиться к себе со звериной серьезностью, и тем, кто уязвлял его гордость, мстил жестоко и по-взрослому.
Если он прознает о тайнах своего администратора, на работе Решетникова можно ставить крест.
«И хорошо, если только на работе».
… – Далеко собрался?
Андрей в долю секунды сжал себя в кулак. Обернулся и послал Джонику самую непринужденную улыбку:
– Проветрить башку.
Юноша оскалил мелкие зубы.
– Смотри, чтобы ветром тебе ее напрочь не снесло.
Решетников широко улыбнулся в ответ и по-дурацки мотнул головой, показывая, что принял его слова за шутку. Но внутри что-то провалилось от горла до живота, большое, холодное, как будто он проглотил гигантскую лягушку.
Если Джоник узнает…
Все-таки испортил ему настроение финальной репликой, маленький паршивец. Теперь хочется только забиться куда-нибудь и не отсвечивать.
Андрей свернул к бильярдной. Шары он катал отлично, и это занятие его успокаивало.
Но добраться до бильярдной Решетникову было не суждено. Послышались тихие шаги, и мягкий голос позвал:
– Андрюша! Можно тебя на минуточку?
6
Дверь подалась на удивление легко. Перед Бабкиным вырос прямоугольник черного пространства, в глубине которого что-то шелестело, шуршало и трепетало, словно по залу беззвучно летали сотни бабочек. Сергею показалось, что он ощутил на руке легкое, почти неуловимое прикосновение. «Что за чертовщина!»
Он вслепую зашарил ладонью по стене, нащупывая выключатель. Окон в комнате не было, либо их наглухо закрыли ставнями, так что шуршащая темнота разлеглась перед Бабкиным сыто и вальяжно, как наевшаяся кошка, знающая, что ее никто не побеспокоит. Слабого света, падавшего из-за его спины, не хватало: он рассеивался на пороге, словно не решаясь пройти дальше.
Выключателя не было. Бабкин включил фонарик на телефоне, прикрыл за собой дверь и шагнул темноте навстречу.
Зашуршало громче, словно тьма приветствовала его. Сергей представил насекомых, которые вспархивают со стен, и ему стало не по себе.
Пахло, впрочем, не бабочками. Пахло чем-то искусственным, вроде слабого освежителя и, может, быть, ковров…
Бабкин провел лучом фонаря по стенам и остолбенел.
Комната была огромной. Не комната, а громадный зал, дальняя стена которого терялась где-то вдалеке. «Тому, кто знаком с пятым измерением…» – вспомнилось Сергею.
Но здесь не было попугаев.
По стенам друг над другом, в три ряда, висели костюмы. Лиловые пиджаки, аквамариновые брюки, золотые рубашки, малиновые плащи и что-то совсем уже невообразимое, вроде комбинезона аквалангиста, обсыпанного сияющими стразами. Часть этого богатства хранили от пыли прозрачные полиэтиленовые чехлы. Они шуршали и волновались при малейшем движении воздуха.
Бабкин стоял в самой огромной гардеробной комнате, которую ему доводилось видеть. И даже сотня попугаев ара в брачном танце не смогла бы конкурировать с окружавшим его буйным великолепием цвета.
«Да здесь можно три магазина разместить. Может, Грегорович барыжит понемногу этими телогрейками?»
Мысль развеселила Бабкина. Ухмыляясь, он прошел дальше. Луч фонаря скользнул вбок и уперся в негра, облаченного в ярко-алый камзол.
Негр стоял в двух шагах от Бабкина, и лицо его было мертво.
Никто из знающих Сергея людей не назвал бы его нервным человеком. Единственным существом, всерьез выводившим Бабкина из себя и регулярно проверявшим его на стрессоустойчивость, был Макар Илюшин. Но когда перед ним из ниоткуда возник этот Франкенштейн с растянутыми в невыразительной улыбке синими губами, Бабкин в первое мгновение едва удержал вскрик.
А во второе врезал негру со всей силы, целясь в скулу.
Раздался грохот, и одновременно повсюду включился свет. Сергей непроизвольно зажмурился.
– Ай-яй-яй! Ну, любезнейший мой! Зачем ты искалечил моего помощника?
Дверной проем закрывала высоченная фигура. Грегорович, театрально вскинув брови, рассматривал сыщика. В стороне на полу валялась черная фигура в поблескивающем камзоле.
«Манекен!» Сергей назвал себя ослом и одновременно порадовался, что здесь нет Илюшина. Макар до конца жизни припоминал бы ему драку с куклой.
– Простите, Богдан Атанасович, – хмуро сказал он. – Дверью ошибся.
– И, похоже, не одной!
Бабкин поднял манекен и сделал попытку поправить на нем вот это безумное, напоминавшее гигантскую раздавленную божью коровку.
Дикий вскрик заставил его отдернуть руки.
– Не трогай!
Грегорович подлетел, перехватил негра и сам с нежностью, с которой мать укутывает дитя, расправил на нем все складки. Изумрудный воротник благодарно зашелестел под его пальцами.
– Это же тончайшая работа! Ты посмотри, варвар!
Варвар хотел лишь одного: как можно быстрее смыться отсюда. Вечеринка только началась, а позора на его голову уже хватало с избытком.
В дверях соткалась вторая фигура.
– Сергей, вас там ищут.
Да чтоб тебя!
Камердинер.
Встречаются люди с уникальной способностью: в любой ситуации они умеют придавать своему лицу выражение, означающее «я так и знал». Спектр возможных вариантов случившегося может быть огромен: от сломавшейся швейной машинки до второго падения тунгусского метеорита. Это несущественно. Человек «я-так-и-знал» реагирует одинаково: складывает гримасу той скорбной осведомленности обо всем на свете, которая, говорят, была свойственна в старости царю Соломону.
Именно так взирал камердинер Кеша на поле короткой битвы. Казалось, он с первого появления Сергея в их доме догадывался, что все закончится дракой с манекеном, разнесенной вдребезги ванной комнатой, танцами голышом на столе и прочими сомнительной ценности поступками, какие только может совершить охранник певца Джоника.
– Ринат Ильдарович ищет? – выдавил Бабкин, не сразу вспомнив, как зовут Джоника по-настоящему.
– Татьяна Вадимовна.
Сергей нахмурился. Какая еще Татьяна Вадимовна?
– Медведкина, – подсказал Грегорович.
– Зачем я ей понадобился? – вслух подумал Бабкин.
– Партию умирающего лебедя танцевать? – предположил Грегорович.
Сыщик побрел к дверям. Камердинер посторонился.
– Осторожнее.
Сказано было так тихо, что Бабкин сперва решил, будто ему показалось. К тому же Иннокентий сохранял то же выражение сокрушенного понимания с оттенком обреченности, которое может возникнуть на лице торговца посудой, в лавку которого привели слона.
– Простите, – на всякий случай мрачно сказал Бабкин.
– Внимательность еще никому не вредила.
Сергей очень пристально посмотрел на камердинера. Тот вежливо улыбнулся одними губами и кивнул, словно приглашая к выходу.
7
– Войдите!
К облегчению Бабкина, балерина выглядела не так, как во время их последней встречи. Спортивный костюм того розового оттенка, который бывает у чисто вымытой свиньи, на ногах шлепанцы с пушистыми помпонами. Похоже, Татьяна решила расслабиться.
– Сереженька! Ты мне нужен как мужчина!
Бабкин вздрогнул.
– Я оставила в машине коробку со своим платьем. А оно такое тяжелое! Ты спасешь хрупкую женщину, если дотащишь его.
Сергей облегченно выдохнул. Его всего лишь подряжают работать грузчиком.
Татьяна взмахивала ресницами невероятной длины и мило улыбалась. Сергей принужденно улыбнулся в ответ.
– Разумеется, Татьяна… э-э-ээ… Вадимовна.
– Просто Танюша.
– Танюша, – с трудом повторил Бабкин.
Милая улыбка исчезла с губ, и Татьяна заговорила деловито и сухо:
– Одному не справиться. Водитель Богдана поможет. Только сюда не тащи, оставь в гостевой на первом этаже. Следующая дверь за оранжереей. И ради бога, не урони! Обещаешь?
– Постараюсь.
Балерина протянула руку и непринужденно пощупала бицепс Бабкина.
– Ой! – восхитилась она. – Настоящий Буцефал!
«Дожили. Теперь я конь».
– Ну, иди же скорее! Хочу свое платье!
И Бабкина, подталкивая в спину, выставили в коридор.
Водитель нашелся в подземном гараже. Хмурый усатый мужик, не глядя на Бабкина, махнул рукой на предмет, уже стоявший на полу возле багажника:
– Беремся?
Никакая это была не коробка, а полноценный сундук. Разве что не кованый. С ручками, как полагается, и фигурной скобой на крышке.
– Ты справа, я слева.
Едва приподняв край, Бабкин мысленно присвистнул: сундук весил не меньше шестидесяти килограмм. Совершенно непонятно, как водитель в одиночку вытащил его из багажника.
Что ж там за платья такие? Из малахита?
Будь на месте Бабкина человек менее сильный, он сдался бы на десятом шаге. Но после стыдной драки с манекеном Сергей должен был реабилитироваться хотя бы в собственных глазах. Так что он мужественно тащил сундук, надеясь только, что взмокший и краснолицый водитель не сбежит, оставив его на полпути. В одиночку эту махину Бабкин не доволок бы.
– Поворачиваем! – прохрипел водила.
Миновали оранжерею и остановились у двери, тяжело дыша.
– Открывай!
Комната оказалась подобием гримерки, с зеркалами, какими-то ширмами, шторами и шкафами. Бабкин не приглядывался к интерьеру. Ему хотелось только освободиться от своей ноши и держаться впредь подальше от Медведкиной. В глаза бросилась початая бутылка коньяка на столике перед зеркалом.
Его напарник по вынужденной работе грузчиком смылся, едва дно сундука коснулось пола. Исчез быстрее, чем Бабкин успел сказать «спасибо». Очевидно, тоже опасался, что у владелицы сундука могут появиться новые идеи.
Сергей покосился на крышку с фигурной скобкой. «Сколько же у нее там платьев!»
И тут внутренний скептик отчетливо покачал головой. «Ты веришь, что шмотки могут столько весить?»
Бабкин не верил. Если только Медведкина не притащила к Грегоровичу набор сценических костюмов «неделька».
Тогда что он тащил?
Разумнее всего было уйти, отчитаться о выполнении просьбы и остаток времени посвятить своей непосредственной задаче. То есть слежке за Решетниковым. «Маячок бы надо исхитриться поставить на него, чтобы быть в курсе всех перемещений. Благо Илюшин крутанулся и добыл высокоточную технику».
Но Сергей колебался. Макаром Илюшиным руководило бы любопытство. Бабкиным двигало совсем другое чувство: его использовали втемную, и он слегка сердился.
«Она не должна тебе докладывать, что у нее там на самом деле. Сказала первое, что в голову пришло».
Разумно. Но чем дольше Бабкин смотрел на сундук, тем сильнее ему хотелось узнать, что внутри.
Определенно, сам дом Грегоровича провоцировал на то, чтобы совать нос куда не следует. «Как говорит Илюшин, лишней информации не бывает». С этой мыслью Бабкин взялся за фигурную скобку и откинул крышку.
В сундуке, скрючившись и неловко поджав ноги, лежал Андрей Решетников и невидящими глазами смотрел куда-то вбок. Шею его пересекала широкая красная полоса.
Кто бы ни перерезал администратору горло, он сделал это не больше получаса назад.
Первое: крепко выругаться.
Второе: бросить взгляд на часы, запоминая точное время обнаружения трупа.
Третье: позвонить Илюшину.
Из этого списка Сергей Бабкин успел выполнить только первые два пункта.
Глава 3
1
Сложнее всего оказалось выбрать правильное место для фотографии. Как будто ее спрятали, но недостаточно тщательно. Ни в коем случае не выложить напоказ, чтобы она бросалась в глаза. Но и не перестараться: Анжела должна наткнуться на снимок, иначе весь план пойдет псу под хвост.
Олеся прислушалась. Кто-то идет?
На случай, если ее обнаружат в чужой комнате, она заготовила дюжину одинаково малоправдоподобных объяснений. Но проще всего соврать, что перепутала двери. Перебрала спиртного и ввалилась пьяная не туда.
Поэтому за ужином пришлось налегать на шампанское. Гагарина его терпеть не могла, предпочитала хорошую водку, а еще лучше – самогон. Да под соленые грузди, да с отварной картошечкой!
В животе настойчиво забурчало.
Шиш вам, Олеся Степановна, а не грузди с молодой картошкой. Или хотите ползать стокилограммовой тушей? Моржихой, вытащенной на сушу?
Не хотите? Вот и держите себя в руках. Жрите шпинат, как вечно озабоченная своим весом Медведкина, и не выпендривайтесь.
Олеся обежала глазами комнату. Взгляд ее задержался на пиджаке, небрежно брошенном на стуле.
Хороший пиджак. Кожаный. Родом из девяностых. У Вороного весь стиль такой, из девяностых. «Умрите все от зависти» называется.
– Умрем, умрем, – пробормотала Олеся. – Сдохнем под забором.