Выражение лица у русалки чуть изменилось — при желании это можно было истолковать как снисходительную улыбку:
— Те, кто вступают в реку, никому не подчинены. А те, кто кому-то подчинены, не вступят в реку при всём желании. Это правило без исключений — можешь, если угодно, считать его законом природы.
— Вы, речные, слишком самонадеянны и недооцениваете противника. Да, с этой барышней он не смог ничего добиться, но то было ещё в июне. А сейчас зима, его любимое время. И он снова в городе — об этом сообщил наш агент неделю назад…
— Твои слова — пустое сотрясение воздуха. Мы знаем, в чём сила Каменноголового. И в чём его слабость — тоже.
— В эту историю уже втянуто слишком много людей. Слишком много факторов риска, которые не поддаются оценке. Вас, к примеру, не смущает, что в замке сидит инициированная ведьма, способная к водным чарам? Она, насколько я понимаю, до сих пор не смогла освоить собственный дар — применяла его в единичных случаях, в минуты отчаяния. Но вы почему-то не помогаете ей, как будто вас это не касается.
— Не тебе об этом судить.
— А знаешь, чем это кончится? Юная ведьма в замке рано или поздно поймёт, что Кречет — единственный, кто может ей подсказать, пусть даже она его ненавидит. И я очень сомневаюсь, что его подсказки будут вам на руку.
Русалка вновь усмехнулась — теперь уже с откровенным презрением:
— Ты попросту глуп, человек огня, если надеешься нами манипулировать. Думаешь, я поверю, что тебя волнуют наши проблемы? Ты, как и твои предшественники, ищешь выгоды для себя и для своего гадючника. Нам противна ваша возня. Мы в прошлом пытались объяснить вам очевидные вещи, но вы неспособны слушать. Раз за разом вы наступаете на те же самые грабли, поэтому мы больше не тратим силы на объяснения. Уходи и не зови нас больше.
Развернувшись, она сделала шаг к воде. Я, глядя ей в спину, спросил:
— По-твоему, ситуация на острове безобидна?
— Нет, — бросила русалка через плечо, — ситуация очень сложная. Но то, что собираешься сделать ты, отвратительно и бессмысленно. Мы не будем в этом участвовать.
— Просто скажи мне, где сейчас Каменноголовый. Точное место.
— Повторяю — мы тебе не союзницы.
Она погружалась в реку с той же неторопливой надменностью. Солнце, выглянув из-за туч, плеснуло медным холодным светом, полынья заискрилась. Вода, усеянная ледяными осколками, всколыхнулась в последний раз и сомкнулась над русалочьей головой.
Я пошёл обратно к дороге.
Прежде чем углубиться в заросли, бросил последний взгляд на место нашей беседы. Костёр уже догорел. Полынья затягивалась, лёд намерзал по её краям с неестественной быстротой.
Ответ речных жительниц я услышал — он меня не порадовал, но был вполне предсказуем. Пора было переходить от разговоров к действиям.
Низенький кучер, похожий в своём толстенном тулупе на неваляшку, топтался возле повозки и грыз сухарь. Никаких ёмкостей я при нём не заметил, и всё равно возникало стойкое ощущение, что за время моей отлучки он не только употребил, но и, пожалуй, усугубил. Я сказал ему:
— Быстро возвращаемся в город. Короткой дорогой до перекрёстка, где я оставил попутчика. Помнишь?
— Чего ж не помнить? Сейчас напрямки рванём. Сначала по Куньей, а там уже на Морской бульвар…
— Давай-давай, шевелись.
Лошадь тронулась резво, пошла размеренной рысью. Город встретил нас деревянными хатами и тоскливой голью садов, потом появились дома из обожжённого кирпича. Выползли многоквартирные насупленные уродцы в два-три этажа с шеренгами узких окон. Впрочем, я и не ждал архитектурных излишеств — все они концентрировались на другой стороне реки.
Расплатившись, я отпустил извозчика и огляделся в поисках шустрика. Тот выскочил из ближайшей чайной и постарался принять услужливый вид, но на его физиономии читалась досада. Я его понимал — солнце клонилось к западу, и паренёк надеялся, что я уже не приеду.
— Идём. Вопросов не задавать.
Мы прошли три квартала, повернули налево. В этом районе квартировал связник в последние месяцы перед смертью.
Нужный адрес обнаружился без труда. К одноэтажному дому прилепился крохотный флигель, за которым виднелся сарай для дров. В палисаднике торчало одинокое деревце в окружении бурьяна, истерзанного морозом.
В доме были закрыты ставни, в пристройке — просто задёрнуты занавески. Трубы не дымили ни там, ни там.
— Нету никого, — блеснул логикой мой подручный.
Я молчал, глядя поверх штакетника со следами зелёной краски. Почему пустует флигель, было понятно — связник, арендовавший его, лежал сейчас в порту горсткой пепла. Вопрос, куда исчезли обитатели дома, оставался пока открытым, но был далеко не первостепенным.
— По делам, видать, уехали. Или в гости, — не унимался шустрик.
Я посмотрел на него, и он наконец заткнулся.
Спичка в моих руках вспыхнула с сухим треском. Она горела чисто и ровно, но что-то меня смущало. Я не сразу сообразил — пламя сжирало деревянный черенок чуть быстрее, чем это происходило обычно. Разница была несущественной — кто-то другой, окажись он на моём месте, просто не обратил бы внимания, но я слишком много лет занимаюсь тем, что смотрю на огонь в поисках подсказок.
За оградой ждали сюрпризы.
К счастью, я это предусмотрел.
— Заходи, — скомандовал я подручному.
Он, покосившись на меня с подозрением, толкнул калитку. Мы обогнули флигель — вход в жилые постройки был не с улицы, а с внутреннего двора. На бельевой верёвке болтались задубевшие шерстяные портки.
— Постучись в дом.
Шустрик поднялся на крыльцо, стукнул пару раз — никто не отозвался.
— Подёргай дверь.
— Заперто.
— Хорошо. Теперь во флигель.
Какое-то время он колебался. Видно было, что его так и подмывает задать вопрос, но страх передо мной победил. Костяшками пальцев шустрик побарабанил по дощатой двери.
— Говорю же, нет никого.
— Подёргай.
Он вздохнул и взялся за ручку.
Дверь тихо скрипнула и открылась.
— Входи.
— Может, сначала вы, господин колдун? А то мне чего-то стрёмно…
— Стрёмно будет, если я возьму горящую спичку и засуну тебе в ноздрю. Или ещё в какое-нибудь отверстие.
— Ладно, чего вы сразу? Я ж просто так сказал…
— Не трать моё время.
Шустрик сгорбился, втянул голову в плечи и шагнул за порог.
ГЛАВА 4
Воздух в дверном проёме вздрогнул и заструился — так бывает, если заглянуть в помещение, где жарко топится печь. Но сейчас я не ощутил тепла — наоборот, из флигеля дохнуло таким морозом, что даже улица показалась курортом.
На миг у меня возникло чувство дезориентации. Мир опрокинулся, координатные оси поменялись местами — теперь я смотрел на шустрика не сзади, а сверху. Полутёмный коридорчик за дверью стал вертикальной шахтой, стылым колодцем, в который падал мой несчастный подручный.
Потом во флигеле остановилось время.
Падение прекратилось на полпути — шустрик повис, нелепо раскинув руки, как лягушонок в прозрачном льду. Хотя это был, конечно, не лёд, а нечто гораздо более сложное, реликт из давно забытых времён.
Против такой ловушки даже я оказался бы совершенно бессилен. Вошёл бы первым — и моя миссия завершилась бы досрочно и без фанфар. Но у меня был шустрик — специально на такой случай.
Он сослужил свою службу.
В каком-то смысле ему даже повезло — тот, кто установил капкан, хотел не убить, а лишь обездвижить жертву, чтобы потом устроить допрос. А значит, скоро сюда кто-нибудь явится за добычей.
Восприятие пришло в норму, коридор уже не казался шахтой. В остальном, правда, всё осталось без изменений — шустрик по-прежнему висел между полом и потолком, ожидая решения своей участи.
— Ох, ё…
Я обернулся на голос. С соседнего двора на меня смотрел бородач саженного роста и с плечами молотобойца. Несколько секунд мы стояли молча, разделённые щелястым забором, потом я ткнул пальцем в сторону флигеля и сказал:
— Ты видишь, что там внутри. Знаешь, как это называется?
Бородач не ответил. В его взгляде не было страха — скорее, плохо скрываемая враждебность. Я сказал:
— Если ты не совсем дурак, то не надо играть в молчанку. Спрашиваю ещё раз — знаешь, как это называется?
— Волшба, — угрюмо пробасил он.
— Да, причём в самом пакостном её проявлении. Жить хочешь?
— Ну…
— Хорошо. Где твои соседи? Почему их дом заперт?
— К родне уехали вроде.
Я усмехнулся. Шустрик, только что предлагавший эту незамысловатую версию, попал в точку — лишнее подтверждение тезиса, что не надо умножать сущности. Хозяева же могут благодарить судьбу — Кречет, застав их дома, не стал бы церемониться и терзаться муками совести.
— До меня сюда приходил ещё один чужак. Когда это было?
— Сегодня среди ночи. Не знаю.
— Так «среди ночи» или «не знаю»?
— Калитка скрипнула, сквозь сон слышал. Думал, квартирант ихний.
— Ты, я вижу, не из болтливых. Как тебя звать?
Здоровяк набычился ещё больше, но всё-таки ответил:
— Игнат.
— А жену твою?
— Алевтина.
— Так вот, Игнат. Сейчас вы с Алевтиной запрётесь и до утра не высунете носа во двор, что бы вы ни услышали. Это понятно?
— Да…
— Тогда чего ждёшь?
В последний раз сверкнув на меня глазами, он отошёл, и я остался без зрителей. Другие соседи не смогли бы подглядывать так легко — с их стороны забор был выше и основательней. С улицы двор тем более не просматривался.
Мне нужен был очередной костёр.
Я сел на крыльцо, сложил перед собой несколько поленьев, взятых из дровяника, и поджёг. Заговорённое пламя прихватило их сразу, облизало со всех сторон и принялось глодать, неторопливо и экономно.
Солнце скрылось за горизонтом, сгустились сумерки.
Заканчивались первые сутки моего пребывания в этом городе.
Я смотрел на огонь и мысленно растворялся в нём. Он делился со мной своим уверенным жаром, а я с ним — рассудочной холодной тоской, и вместе мы составляли сейчас единое целое, закрытую самодостаточную систему. Отсветы ложились лишь на меня, а земля, заборы и стены тонули в вечернем мраке.
Моё ментальное эхо стёрлось, размазалось по округе. Теперь противники не почуяли бы меня даже с помощью колдовства. У них осталась единственная возможность меня заметить — войти во дворик и посмотреть в упор.
Этого я и ждал.
Время шло — десять, пятнадцать, двадцать минут…
Потом я услышал шум со стороны улицы. Конское фырканье, негромкое дребезжание — кажется, остановилась повозка. Шаги, приглушённые голоса:
— Чё за дом-то, Пырей?
— Не мельтеши. За мной держись, межеумок.
Я разочарованно выдохнул — надежда на то, что Кречет явится лично, не оправдалась. Он предпочёл отправить шестёрок.
Я встал с крыльца.
Пламя нетерпеливо дёрнулось.
Из-за угла показались трое — один чуть впереди, двое сзади.
Увидев меня, они синхронно потянулись к карманам, где наверняка было припрятано оружие. Но я не стал медлить — сделал короткий жест, словно смахнул в их сторону жар с костра.
Три сполоха, сорвавшись с поленьев, метнулись по земле к визитёрам, словно оранжевые вёрткие ящерки. За ними оставались следы — тлеющие полоски. Люди шарахнулись, но увернуться не было шансов. Ящерки мгновенно вскарабкались по голенищам сапог, по штанинам, по складкам верхней одежды — выше и выше.
Двое противников были нейтрализованы сразу. Испуганно матерясь, они попытались стряхнуть ожившее пламя — тщетно. Сполохи, извернувшись, ввинтились обоим в горло. Люди умерли, не успев даже закричать, — огонь мгновенно выгрыз их изнутри. Плоть обугливалась, чадя тошнотворным дымом.
Третьего оппонента я хотел оставить в живых, сочтя его вожаком. Пламя должно было лишь напугать его, подпалив одежду, но этот план не сработал. Ящерка-сполох, едва вцепившись в тужурку, тут же погасла — схлопнулась, будто от внезапного ветра. У вожака, похоже, имелся действенный оберег.
Я мог бы, зачерпнув ещё огня, подавить защитные чары, но боялся перестараться — тогда противник просто подох бы. Мне же требовалось его допросить.
Видя мою заминку, он осклабился и выхватил нож.
Вожак был худ, невысок, но быстр и резок в движениях — выпады следовали один за другим. Лезвие, блестя в багровом свете костра, мелькало передо мной, кромсало морозный воздух. Я уклонялся, отступая к стене.
Пытаясь меня достать, он увлёкся — удар, нацеленный мне под рёбра, оказался слишком прямолинейным. Я перехватил его руку и резко вывернул. Противник выронил нож, упал на колени.
Я ткнул его мордой в землю, выкрутил руку ещё сильнее, почти на слом. Он сдавленно взвыл, заёрзал, но я его удержал, упёршись коленом между лопаток.
Повозка на улице снова задребезжала, застучали копыта — звук удалялся. Возница, судя по всему, заглянул узнать, что тут происходит, увидел трупы и сделал правильный вывод. В том смысле, что подельникам уже не помочь, а умирать за компанию неразумно.
— Сучара… — пробормотал вожак, который тоже прислушивался.
— Нет, он рационалист. Теперь к делу — мне нужен Кречет.
Щека у пленника странно дёрнулась, словно он собирался сплюнуть. Словами эта гримаса не сопровождалась, и я поторопил:
— Говори. Иначе будет больнее.
— Не пугай, фитилёк, я пуганый…
— Тогда должен понимать, что я не шучу. Где Кречет?
— Сам тебя найдёт, если надо. Не разминётесь…
Я мысленно потянулся к костру. Ещё одна ящерка выскочила из пламени и, шмыгнув через двор, подобралась к лицу вожака. На самом деле она была, естественно, неживая, но сполохами удобнее управлять, если придать им черты какой-нибудь фауны. Чисто психологический, но эффективный трюк.
Сейчас я позволил пленнику подробнее рассмотреть эту псевдожизнь. Чёткой формы у неё не имелось — лишь пылающие зыбкие контуры, в которых едва угадывались лапы, продолговатый череп и хвост. Ящерка остановилась в двух пядях от лежащего человека. Она была крупнее и ярче, чем предыдущие.
— От этой оберег не спасёт, — сказал я. — Даю тебе выбор — либо сгоришь, либо разговоришься.
— Хрен тебе, а не разговоры… Не знаю ничего, понял? А и знал бы — всё равно сказать не могу…
— Ментальный блок? Не верю. Чтобы его поставить, нужно возиться несколько дней. Сложнейшая кропотливая процедура. Кречет бы справился, но зачем? Ты — слишком мелкая сошка, чтобы тратить на тебя силы. Поэтому…
Ящерка встрепенулась, подползла ближе — теперь она почти опаляла щетину на физиономии пленника. Тот снова дёрнулся, но я предупредил:
— Одно лишнее движение — и она нападёт. Где Кречет?
— Чё ты заладил?! Думаешь, он мне рапортует, куда он там усвистел?
— Так, стоп. Значит, он уехал? Когда ты его видел в последний раз?
Огонь лизнул лежащего в щёку, стимулируя к дальнейшей беседе.
— Ночью! — поспешно выкрикнул пленник. — Он сказал, чтоб я с ним пошёл! Припёрлись сюда, короче…
— Сюда, в этот двор?
— А я тебе про что? Да! Он в пристройке что-то шаманил, а я на стрёме стоял как пень, чуть яйца не отморозил…
— Без лишних подробностей. Дальше что было?
— Сказал — уедет где-то на сутки, а мне приказал стеречь. Ну, в смысле, чтобы я сюда — мухой, если камень вдруг засигналит…
— Камень?
— За пазухой у меня. Покажу сейчас, отпусти…
— Лежать! Сейчас по моей команде очень и очень медленно переворачиваешься на спину, достаёшь свой камень. Если что — пеняй на себя.
Я отпустил его и отошёл на пару шагов. Он под присмотром ящерки повернулся ко мне лицом, расстегнул тужурку и достал из внутреннего кармана какой-то белый осколок.
— Подними выше. Сам не вставай.
Осколок по форме напоминал клык, а размером был с большой палец. Мне показалось, что он сделан из мрамора, но брать его в руки я остерёгся. Именно он, похоже, сыграл роль оберега для вожака, отразив мой первый удар. Налицо был конфликт стихий.
— Камень, говоришь, «засигналил»?
— Обжёг меня, сука, до сих пор больно. Не огнём обжёг, а морозом, холодный стал, вообще ледяной… С полчаса назад, ну мы и ломанулись…