Нельзя не сказать и о сходстве романа Асуэлы и последовавших за ним произведений о мексиканской революции с романами советских писателей о гражданской войне, прежде всего с литературой, запечатлевшей мятежную крестьянскую стихию. Когда-то Леонид Леонов, вспоминая прошлое, писал: «Нас привлекала тогда необычность материала, юношеское наше воображение поражали и пленяли грозные, иногда бесформенные, но всегда величественные нагромождения извергнутой лавы и могучее клубление сил».
Асуэла тоже был захвачен «могучим клублением сил» своей революции. Проникнутый эпическим духом, его роман остался непревзойденным в мексиканской литературе памятником общенародной героической драмы.
* * *
В те самые годы, когда в Мексике занималось пламя крестьянской революции, в другой крупнейшей стране Латинской Америки — Венесуэле — начиналась эпоха господства свирепого и коварного тирана Висенте Гомеса. По иронии судьбы родина первого вождя антииспанской освободительной революции Симона Боливара оказалась и родиной самых изуверских диктаторских режимов. Более четверти века — с 1909 по 1936 год — Венесуэлой правил Гомес, прозванный «Андским Тигром». Именно в этот период созрел талант крупнейшего венесуэльского писателя — Ромуло Гальегоса (1884—1969). В литературе Венесуэлы не было до него романиста, который бы с таким мастерством раскрыл все своеобразие венесуэльской жизни.
Родина Гальегоса — земля Венесуэлы — простирается от покрытых снегом Андских хребтов до влажных низин Атлантического побережья. Причудлив ландшафт страны: территорию Венесуэлы занимают непроходимые чащи и необозримые степи; в ее недрах таятся ценнейшие богатства — драгоценные металлы, нефть. Несколько веков, с момента испанского завоевания, продолжался процесс смешения трех расовых потоков: коренных обитателей Америки — индейцев, европейских колонизаторов и вывезенных из Африки негров. Здесь возник особый уклад жизни, с собственными религиозными представлениями и богатейшим фольклором. Исследовать и художественно воссоздать во всем разнообразии жизнь своего народа — такова была цель, которую Гальегос поставил перед собой с самых первых шагов литературной деятельности. Творчество было для него и призванием и долгом.
В стремлении представить в некоем синтезе своеобразие географической, этнографической, социально-исторической действительности своей страны Гальегос принял и развил уже существовавшую до него художественно-философскую концепцию, в основе которой лежала извечная борьба двух противоборствующих начал — «варварства» и «цивилизации». Каждое из этих понятий включало в себя определенный ряд факторов. Варварство — это враждебная, не покоренная человеком природа, феодальная отсталость, невежество, политический произвол. Цивилизация же — это материальный прогресс, созидательная деятельность, справедливость, демократия. На одном полюсе — все то, от чего страдала Венесуэла; на другом — все то, что, по мысли писателя, должно било принести ей освобождение и процветание. Антиномия «варварство— цивилизация» была продиктована Гальегосу его ненавистью к тирании, которая душила его родину. Контуры этой концепции обозначились уже в ранних произведениях Гальегоса, но только в романе «Донья Барбара» (1929) она получила наиболее полное и цельное воплощение. Здесь впервые Гальегос представил панораму венесуэльской жизни во всем ее многообразии.
События романа развертываются в степном штате Апуре, в царстве бескрайних льяносов. Вся власть здесь — в руках доньи Барбары, своенравной жестокой помещицы, обогатившейся путем захвата чужих земель. Сорокалетняя красивая женщина, не знающая преград своей деспотической воле, она, по мнению жителей Апуре, обладает к тому же таинственной колдовской силой. Для Гальегоса эта «погубительница мужчин» становится вместе с тем и живым олицетворением всех варварских сил Венесуэлы — неукрощенной природы и ее вековой тирании.
Идея романа возникла у писателя после его поездки в льяносы в 1927 году. Совершив путешествие во внутренние области страны, он впервые испытал глубокое потрясение перед могучей степной стихией. Она предстала писателю во всей своей первозданной суровой красоте.
Таков был первый толчок к созданию романа. Однако план романа в целом сложился у Гальегоса лишь после того, как он узнал о судьбе некоей доньи Панчи — алчной помещицы, от произвола которой страдала вся округа. «Теперь, найдя образ этой женщины — символ свирепой природы, я уже имел роман. К тому же она была и символом всего того, что происходило в политической жизни Венесуэлы». Эти слова писателя — ключ к пониманию образной структуры «Доньи Барбары». По этим законам Гальегос строил л другие свои романы, в частности, переведенные на русский язык «Кантакларо» и «Канайму».
Действие романа «Донья Барбара» развертывается с приездом в льяносы молодого помещика Сантоса Лусардо. С первых же минут его пребывания здесь обнаруживается, что всесильная хозяйка поместья Эль Миедо донья Барбара и новый хозяин поместья Альтамира — две противоположности. Честный, просвещенный, деятельный Лусардо полон желания преобразовать косный, отсталый уклад жизни в льяносах, навсегда покончить с беззаконием и произволом, издавна укоренившимися на огромных безлюдных степных просторах.
Отсюда и неизбежность конфликта Лусардо с доньей Барбарой, властно отстаивающей те принципы жизни, против которых начинает войну Сантос. Перед Сантосом — опытный, коварный враг; донья Барбара любыми средствами хочет устранить неугодного ей реформатора. В этой борьбе на стороне доньи Барбары выступает могучий союзник — злые силы природы. Варварство природной стихии как бы заключает союз с варварскими законами общества.
Донья Барбара и Сантос олицетворяют собой две антагонистические силы истории. Но их борьба носит не только общественный характер. Писатель рисует столкновение двух вполне конкретных, живых людей. Донья Барбара добивается поражения своего противника не только на ниве хозяйственной деятельности, не только в судебных тяжбах. «Погубительница мужчин», жаждавшая увидеть в Сантосе очередную жертву своих, казавшихся ей неотразимыми женских чар, постепенно сама начинает ощущать смутное влечение к этому человеку. Именно психологическая достоверность в изображении главных героев и придает жизненность конфликту двух общественных тенденций— варварства и цивилизации, которые воплощают донья Барбара и Сантос Лусардо.
В борьбу двух героев, разворачивающуюся с нарастающим ожесточением, постепенно включаются и все остальные персонажи. На стороне доньи Барбары — ее прихлебатели и прислужники; с ней заодно и рыжеволосый янки — мистер Дэнджер. Ловкий авантюрист, обосновавшийся в этих глухих местах, всегда поддерживал «хозяйку Апуре». Этот эпизодический образ не случаен. В ту пору Венесуэлу уже успели наводнить предприимчивые северо-американские капиталисты, и явление, становившееся типичным в жизни страны, нашло отражение в романе Гальегоса.
На стороне же Сантоса — его верные пеоны, мужественные и честные жители степи — льянеро, носители народной нравственности. В решающий момент Сантосу помогает и девушка Марисела, образ которой имеет для писателя особое значение.
Дочери доньи Барбары, изгнанной матерью из дома и жившей вместе со своим опустившимся отцом в лесной хижине, поначалу, кажется, чужды элементарные человеческие чувства. Но после того как Сантос вырывает Мариселу из тьмы дикости и нищеты, в душе этой девушки начинают пробуждаться доброта и благородство; наступает момент, когда Марисела, в свою очередь, спасает Сантоса, помогая ему побороть просыпающиеся и в нем злобные чувства. История духовного пробуждения дикарки Мариселы предстает как некий опыт формирования человеческой личности, которую писатель стремился нарисовать в ее диалектической противоречивости. Таким образом, антитеза «варварство — цивилизация» распространялась им и на внутренний мир героев.
Для Гальегоса было чрезвычайно важно показать столкновение полярных начал в душе одного человека — добро, справедливость, честь борются против зла, насилия, обмана. Поэтому даже Сантоса автор рисует отнюдь не идеальным, незапятнанным героем. Не раз он совершает жестокие поступки, не раз ощущает в себе приступ атавистических варварских инстинктов — мстительности, воинственности. Фраза Сантоса — «убить кентавра, который живет внутри всех нас, льянеро»,—становится своеобразной формулой нравственного воспитания героя.
Неослабевающим драматизмом отмечена и эволюция внутреннего мира самой доньи Барбары. Воспоминанием о давно прошедших годах юности в начале романа возникает картина первой поруганной любви: озверевшие бандиты убивают на глазах девушки ее возлюбленного Асдрубала, а затем набрасываются на нее и зверски насилуют. С тех нор прошло много времени, и никто уже не мог представить себе, что именно эта бездомная сирота-полукровка стала горделивой и всесильной помещицей.
И, однако, не все человеческое истреблено в этой мстительной, властной женщине. Едва теплившаяся память о первом погибшем возлюбленном, слабое поначалу, но чистое и стойкое чувство вступают в единоборство со злой волей доньи Барбары. Чувство это растет и крепнет по мере того, - как донья Барбара все больше отождествляет свою первую загубленную любовь с запоздалой любовью к Сантосу Лусардо. И хотя любовь к Лусардо безответна, именно ей суждено усмирить стихию варварства в душе доньи Барбары. Таким образом, укрощение стихии льяносов, которому посвящает себя Сантос, и усмирение им неистовой доньи Барбары — две главные сюжетные линии романа — тесно переплетаются между собой.
Чуткий художник, Гальегос не мог не ощущать того, что победа Сантоса выглядит искусственно. В реальной действительности Венесуэлы торжествовала донья Барбара. Потому-то и как художественный образ она была сильнее и ярче, чем Сантос Лусардо, в котором писатель воплотил скорее свои мечты и надежды, чем реальность.
Но Гальегос решал судьбы своих героев не только и не столько в общественном плане, сколько в нравственном. Писатель-гуманист, веривший в торжество светлого начала в человеке, он своим романом утверждал возможность духовного совершенствования и возрождения даже тех, кто, казалось, был непоправимо искалечен уродливостью жизни.
В отличие от большинства латиноамериканских романистов той эпохи, Гальегос был писателем-проповедником. В своих книгах он воплощал не только образы действительности, но и выстраданные им моральные истины. В этой связи уместно упомянуть о духовной близости Гальегоса к русскому гению — Льву Толстому. По собственному признанию автора «Доньи Барбары», Толстой оказал на него большое влияние.
При своем появлении роман «Донья Барбара» вызвал немалое волнение. Читатели справедливо увидели в нем довольно прозрачную аллегорию венесуэльской действительности. Все ожидали расправы с автором: диктатор Гомес был нетерпим к свободомыслию. Но он почел за лучшее не устраивать скандала. Вместо расправы последовала кара монаршей милостью — автор «Доньи Барбары» был «назначен» сенатором от штата Апуре, того самого, где хозяйничала его героиня.
Чтобы избегнуть этого назначения, несовместимого с требованиями его гражданской совести, Гальегос отправляется в добровольное изгнание. Оно было первым, но далеко не последним. Много лет пришлось провести вдали от Венесуэлы самому знаменитому ее писателю.
Но у себя на родине Гальегос не был забыт. Наоборот, популярность создателя «Доньи Барбары» была так велика, что на единственных демократических выборах в Венесуэле, имевших место в 1948 году, Ромуло Гальегос был избран президентом страны. Неподкупность и демократизм нового президента вызвали отчаянное сопротивление внутренней реакции, опиравшейся на помощь США. Вскоре в результате военного переворота Гальегос был свергнут со своего поста, и вновь последовало очередное изгнание. Эти события жизни крупнейшего художника слова Латинской Америки — одно из многих наглядных свидетельств того, сколь велика всегда была общественная, гражданская роль литературы на этом континенте. Не менее наглядно проявилось это и в творчестве еще одного из латиноамериканских писателей — Мигеля Анхеля Астуриаса.
* * *
Мигелю Анхелю Астуриасу принадлежит третий роман, представленный в нашем томе,— «Сеньор Президент». Родина писателя — Гватемала — одна из центральноамериканских республик. Как и в Венесуэле, здесь искони правили диктаторы.
Как раз в год рождения писателя — 1899 — к власти пришел диктатор Мануэль Эстрада Кабрера, немногим отличавшийся от Висенте Гомеса. Он также подавлял свободомыслие, не допускал ни малейшего проявления оппозиции. В 1920 году самодержавный президент был свергнут,— среди студентов, вышедших тогда на улицу, был и двадцатилетний Астуриас. Однако власть в стране по-прежнему оставалась в руках диктаторов. Трагедии задушенной тиранией Гватемалы и посвятил Астуриас свой первый роман «Сеньор Президент», в котором сразу дала о себе знать оригинальность художественного дарования писателя. Чтобы оценить эту оригинальность, следует составить себе хотя бы некоторое представление об условиях, в которых возник его роман.
Гватемала — колыбель одной из самых развитых индейских цивилизаций древней Америки; индейцы и поныне составляют абсолютное большинство ее населения. Эпическая книга «Пополь-Вух» — памятник высокой духовной культуры индейцев майя-киче — донесла до нас богатейшую историю и мифологию этого народа. В мире языческих религиозных представлений, отразившихся в «Пополь-Вухе», этой «библии Центральной Америки», и поныне живут индейцы Гватемалы. Они так же верят в силу заклинаний, в одухотворенные силы природы, поклоняются древним богам. Именно эта индейская мифология стала источником, питающим все творчество Астуриаса. «Моя проза — это продолжение эпоса майя в «Пополь-Вухе»,— часто повторяет писатель.
Обращение к фольклору индейцев было для писателя не только поиском чисто стилевой оригинальности, но и утверждением своей позиции летописца народных бедствий. Его проза воссоздавала действительность в таком виде, в каком она представлялась ее героям — индейцам, живущим в собственном замкнутом мире, весьма далеком от современной цивилизации. Не слепком с внешне очевидной действительности явился художественный мир Астуриаса, а бытием, возникающим в причудливом мироощущении индейцев, сохранивших свои вековые поверья. Своеобразие Астуриаса полностью, во всем богатство раскроется в его позднейшей «Банановой трилогии», но уже в романе «Сеньор Президент» оно заявило о себе. Этот «индейский» взгляд на мир определил собой образную ткань романа.
С первых строк нас захватывает музыка звучащего слова; аллитерации, повторы воздействуют самостоятельно, подобно древним заклинаниям:
«Несу-ут!
Несу-ут!..
Несут из церкви святых, несут хоронить.
Ох и хорошо, ох и похоронят, ох и похоронят, хорошо-то!
На кладбище весело, веселей, чем в городе, чище, чем в городе.
Ох, хорошо, ох и похоронят!»...
Слова эти — как некий эпический зачин предстоящего повествования о безысходных бедах — весьма типичны для всей астуриасовской прозы. Изложение событий в ней доверено типично народной сказовой форме. Именно она-то и оказывается более всего соответствующей изображению коллективных страданий, всеобщих несчастий.
В романе «Сеньор Президент» перед нами возникает своеобразный коллективный герой — общество, задыхающееся от смрада тирании, парализованное страхом перед произволом свирепого владыки. Множество действующих лиц, вереницей проходящих по страницам романа, не более чем частицы целого — нации, охваченной глубочайшим кризисом.
Мир, в котором развертывается действие «Сеньора Президента», безысходно скрашен. Он замкнут, как тюремная «ррада, темен, как тропическая ночь Гватемалы, неумолим, как трясина.
Сеньор Президент, Вождь Либеральной Партии, Покровитель Молодежи, Герой Отечества распространил свою власть на тела и души, мысли и чувства своих подданных. Страх сковывает всех, начиная от бездомного нищего и кончая преуспевающим фаворитом самого Сеньора Президента. При всем различии персонажей, населяющих роман, у них одна общая судьба. Каждый в конце концов вынужден стать либо палачом, либо жертвой. Иного выхода не дано.
Круговращением убийств, расправ, вероломства движется сюжет романа. В нем нет ничего, что могло быть авторской выдумкой. Писатель лишь связал воедино несколько самых типичных для реальной гватемальской действительности ситуаций. По капризу диктатора двое неповинных людей — лиценциат Карвахаль и генерал Каналес — обвинены в убийстве приближенного к Президенту полковника. И хотя их непричастность к убийству совершенно очевидна, оба они объявлены государственными преступниками. Первого — Карвахаля — немедленно казнят, а второй — Каналес — бежит за границу. Тщетной оказывается его попытка организовать выступление против диктатора,— он умирает накануне намеченного дня, не вынеся удара, нанесенного ему собственной дочерью с «помощью» Сеньора Президента.