Наконец, автобус остановился. Девушки вышли и оглянулись по сторонам. Улица была пустынной.
- Ладно, сами найдём дом по адресу, раз спросить не у кого, – сказала Светлана и ободряюще подмигнула взволнованной Валентине.
Долго они петляли по улицам посёлка. Наконец, повстречался старый дед, который подсказал подругам правильное направление, но при этом как-то долго и задумчиво посмотрел на них.
- К Марии идёте? Ну-ну, видать, нелёгкая вас принесла. Ступайте, девоньки, ступайте…
На самом краю посёлка, у заросшего пруда, подруги увидели бревенчатый дом. Из трубы шёл дым, несмотря на то, что на дворе стояло раннее лето, и погодка была тёплой. Переглянувшись, Светлана и Валентина взялись за руки, чтобы придать уверенности друг другу, и направились к калитке. Собаки во дворе не было видно, потому они вошли во двор и поднялись на крыльцо. Вдруг перед ними резко распахнулась дверь. От неожиданности женщины отпрянули, но пронизывающий взгляд тёмных глаз пригвоздил их к месту.
- Чего пришли? – грозно спросила старуха, окидывая подруг с ног до головы, как будто пытаясь самостоятельно определить причину визита.
- З-здравствуйте, – отойдя от первоначального шока, пролепетала Света. – Я – Светлана, а это – моя подруга Валентина. Мы к вам за помощью. От испуга надо избавиться.
- Тебе не надо, – ответила старуха, – а вот ей… – и, указав артритным пальцем на Валентину, она продолжила, – помощь нужна. Крещёная? – спросила Валентину и посмотрела на грудь.
- Меня в детстве бабушка крестила в церкви, но я в неё не хожу, не положено, так как комсомолка. И крест не ношу, но сам крестик со мной, – как бы оправдываясь, пролепетала Валентина.
Она полезла за пазуху и из бюстгальтера достала свёрнутый носовой платок, который развернула дрожащими пальцами. Потом вынула из него на серой нити небольшой церковный крестик.
- Надень на шею и заходи! А ты, – показала пальцем на Светлану, – оставайся во дворе. Можешь воды испить, там под навесом, в кувшине она, чистая, родниковая.
- Спа-с-сибо, – слегка заикаясь от волнения, пролепетала Светлана и, пожав пальцы Валентины, спустилась с крыльца.
Валентина спешно надела нить, спрятала крест за ворот сорочки, а потом посмотрела на бабку.
- Ну, чего стоишь, как вкопанная? Заходи, коль пришла.
Валя неуверенно вступила в тёмную горницу. Кругом стояли стеклянные банки, чем-то наполненные. На гвоздиках вдоль стен висели засушенные травы. Посреди комнаты находился дубовый стол, на котором расположились небольшая округлая чаша, кувшин и толстая свеча.
- Как видишь, жду тебя. Всё уже готово, – прохрипела бабка.
- А откуда вы знали, что я к вам еду? – в изумлении спросила Валентина.
- Святые угодники донесли весть, – улыбнулась старуха, а потом продолжила: – Да ты не бойся, не съем я тебя. Помочь хочу, но сначала надо понять, с чем мы дело имеем. Садись за стол. Молиться умеешь?
- Нет, – честно призналась Валентина.
- Эх, молодежь… Про Бога забыли, поклоняются идолам, от того и беды. Ну да ладно, сиди и повторяй за мной слова молитвы.
Валентина, отодвинув стул, присела на краешек, и закрыла глаза – ей было немного страшно находиться в этой горнице, но слова молитвы, которые начала шептать бабка, немного успокоили: «Отче наш. Иже еси на небеси. Да святится имя твоё…» Она с усердием проговаривала слова молитвы, что произносила ведунья, и какое-то внутреннее умиротворение снизошло на неё. После троекратного прочтения «Отче наш», бабка налила в чашу из графина воды и зажгла свечу. Три раза свечой провела над головой Валентины, а потом начала капать воск в чашу, приговаривая при этом: «Отразись на воске весь негатив, что на Валентине. Всё злое, колдовское, вредоносное, наносное, подселенное, подложенное, крадущееся, переложенное, насказанное, да сглаженное. Всё, что дурными людьми Валентине сделано, всё, что колдунами да колдуньями Валентине послано. Отразись на воске всё черное, колдовское, посланное, поддельное, неродное, все, что в крови, в суставах, костях Валентины, голове, во всех органах, да тонких телах Валентины. Отразись всё сказанное да впитайся в воск, в нем сохранись да мне покажись». Воск капал, а ведунья всматривалась в чашу и лик её мрачнел. Валентина с тревогой пыталась прочесть на морщинистом лице старухи эмоции, но она молчала. В горнице повисла тишина, а потом бабка молвила:
- Тут не простой испуг надо выливать, а порчу снимать. Сильный заговор был на тебя сделан. Но мне надо понять, с чем дело имею, и кто порчу на тебя навёл. Знаешь того, кто сделал? – спросила она, заглядывая Валентине в глаза, как будто хотела увидеть душу.
- Я могу только догадываться, - пролепетала та. Сердце колотилось, как у загнанной лани, пальцы дрожали.
- Пойдём поговорим, девонька. Ты вот что, водички испей чистой, родниковой, легче станет, – предложила ведунья, и в голосе появились тёплые материнские нотки. – Рассказывай…
Глава 8
Валентина, тяжело вздохнув, собралась с силами и поведала ведунье долгую историю жизни, то, что лежало камнем на душе.
«После свадьбы я с мужем Александром стала жить в небольшом доме, который принадлежал его бабке и деду, состоявшим из двух комнат. Спальню отвели нам, молодожёнам. Родителей у мужа не было, вернее, отец был жив, но он участие в воспитании детей не принимал. Саша и его брат Владимир воспитывались в детском доме. Про стариков знаю только со слов мужа. Бабушка Авдотья и дед Михаил жили в хуторе Безлесном. Мать Авдотьи была из зажиточной семьи, а её будущий муж – дед Михаил – ходил у них в батраках. Ногу дед потерял во время войны, говорит, подорвался на мине. Ходит, порою, по дому, стучит протезом деревянным, смурной такой, никогда не улыбнётся.
Сразу же невзлюбила меня свекровь, постоянно дармоедкой обзывала, хотя работала я на швейной фабрике и всю свою зарплату отдавала мужу, а уже он все деньги передавал своим бабке с дедом, но и этого им казалось мало. Муж у меня работал на железной дороге посменно, впрочем, как и я на фабрике. Иногда получалось, что мы с Сашей работали в разные смены. Мне приходилось очень часто ночевать одной в комнате, и вот тогда ЭТО и началось.
Как-то раз Саша ушел в первую смену, рано утром, а я продолжила спать, так как мне не надо было рано вставать. Захотелось выспаться перед второй сменой. Сплю я, и снится сон, будто надо мной стоит бабка Авдотья, страшная такая, ну как ведьма, и что-то надо мной шепчет, какие-то заклятья. Я пытаюсь проснуться и не могу, но всё-таки невероятными усилиями отхожу ото сна и вижу – стоит у моей кровати бабка, низко склонившись. И я, такая глупая, говорю ей, что она мне только что снилась, шепчущей какие-то странные слова. Бабка Авдотья на меня замахала руками, мол: «Ты что такое говоришь? Я кроме «Отче наш…» ничего и не знаю», – а в глазах полыхает гнев от того, что я так рано пробудилась и не дала закончить наговор. И это было только начало. По простоте душевной извинилась перед ней, так как приняла всё за нереальность, даже не понимая, к чему приведут последствия того наговора.
На следующий день я ждала мужа со второй смены. Лежу и читаю книгу. Чувствую, что засыпаю, потому и выключила торшер. Только прилегла, как в полудрёме почувствовала, как в моей подушке начало происходить что-то ужасное: страшный шум непонятного происхождения. Казалось, перья в подушке кружились со страшным звуком, каким-то визгом, вибрация ощущалась под головой. Я очень испугалась, тут же соскочила с кровати и включила торшер. Решила проверить подушку, прислонила к ней ухо и услышала, как утихают, укладываются перья под моей головой, как всё тише и тише закручивается вихрь под моим ухом. Не передать словами, как мне стало страшно! И тут же бабка Авдотья из своей комнаты кричит: «Валя, что случилось?»
С этого момента стала подозревать, что не всё так просто в доме, где я начала жить со своим мужем, да слухи от соседей начали доходить до меня, что бабка занимается тёмными делами. Как-то раз, когда я уже родила сына Сашу – прикрыла занавески, разделяющие наши комнаты, приготовила грудь и стала кормить ребёнка. Почувствовав взгляд, подняла глаза и увидела, как за мной бесстыдно наблюдает дед, ухмыляется. Я смутилась и отвернулась от него, так как не хотела, чтобы он смотрел на меня. Давно стала подмечать, что он, нет-нет, да и подглядывал за мной, особенно, когда я переодевалась. В тот момент, во время кормления, у меня был включен торшер. И вдруг почувствовала, вернее, услышала, как что-то летит в моё окно с такой силой, с таким визгом, который нельзя сравнить ни с чем, что я просто обмерла. Я пригнулась, чтобы закрыть собой ребенка, потому как подумала, что сейчас разобьётся стекло. По уровню шума и визга за окном должна была быть такая сила, которая способна вынести не только окно, но и пробить стену, но… Удара не последовало. Всё резко оборвалось.
С тех пор я совсем стала бояться находиться по соседству со стариками, особенно трудно давались ночи, когда не было мужа рядом. Я включала ночью уже не торшер, а свет в комнате, на что дед с бабкой начинали ругаться. Дед приоткрывал нашу дверь и костылем выключал свет. Я стала упрашивать мужа уйти от стариков на съемную квартиру, так как находиться с ними рядом стало невыносимо, но эта наша затея не понравилась бабке из-за того, что мы большую часть зарплаты отдавали старикам на продукты и на оплату жилья.
Саша стал выпивать. Мне казалось что все проблемы в нашей семье случились как-то вдруг, после того нашёптывания бабки, да и подглядывания деда мне были противны. Я просто перестала стариков уважать и с трудом переносила существование с ними под одной крышей. Как-то сразу начали приходить Сашины друзья, которые могли ввалиться в дом в любое время, когда муж был на выходном, да не с пустыми руками – с бутылкой водки. Постоянно выпивали при молчаливом попустительстве стариков. Да и сама бабка была рада, что ей нальют рюмочку. Поставит капусту квашенную на стол, а больше ничего гостям и не предложит. Сидит с гостями, наклюкается, а потом начинает всех учить уму-разуму. Часто и с Сашей устраивали застолья запойные. После алкогольных посиделок Саша не мог остановиться и пил до тех пор, пока не свалится. Перенесу его на кровать, а сама плачу.
Конечно, я не могла смириться с такой жизнью, которая катилась под откос, не молчала, высказывала открыто своё недовольство. Мне было очень тяжело, но бабка, как женщина, никогда не была на моей стороне. Даже тогда, когда муж стал поднимать на меня руку, она подбадривала его, подначивала на скандал, словесно просила, чтоб он дал мне хорошенько в воспитательных целях.
Маленькому сыну Сашеньке уже было семь месяцев, когда я всё-таки настояла на своём и убедила мужа подыскать нам съёмную квартиру. Муж, конечно, тоже замечал бабкины странности, потому как она начала подбивать Сашу развестись со мной. Но муж меня очень любил, со временем сам понял, что дальше так жить нельзя. Наконец, мы решили уйти на квартиру, но сколько бы мы ни искали, квартиры почему-то для нас не находилось. И вот как-то бабка Авдотья сама подошла к Саше и сказала, что знакомая сдаёт жильё в двух шагах от их дома. Я хотела уехать подальше от стариков, но, как на зло, в нашем районе мы с Сашей не могли найти съёмной квартиры. Муж начал меня уговаривать взять подвернувшийся вариант. И тут прямо как затменье на меня нашло – согласилась с доводами мужа.
На следующий день мы решили переезжать. Я с каким-то внутренним облегчением и радостью собираю наши скромные пожитки, радуюсь, и уже, стоя на пороге, слышу – бабка мне говорит, да еще пальцем так грозит: «В ногах будешь ползать, просить назад вернуться. Попомни!» Я в своей радости не придала значения её словам, так устала от стариковских постоянных угроз и оскорблений.
Мы с мужем переехали на другую улицу. Супруг уже работал помощником машиниста, и в первую ночь, на новом месте мне пришлось ночевать одной – Сашу вызвали на работу. Ночь была на удивление спокойной, я прекрасно выспалась и проснулась в отличном настроении. Потом взялась за уборку в доме, счастливая и довольная.
Вдруг приходит в гости бабка Авдотья – проверить, как мы устроились. Мне пришлось принять её. Поставила чайник, а сама думаю только об одном, чтобы она долго не сидела за столом. Мы попили чаю, и бабка стала собираться домой. Я вышла из дома её проводить до калитки. Сын в это время спал. И вот поднимаюсь на крыльцо, понимаю, что мне надо зайти в дом – посмотреть, не проснулся ли маленький Сашенька, а не могу переступить через порог: такой страх сдавливающий накатывает, что хоть кричи. И только то, что ребенку может быть опасно одному находиться в спальне, пересилило. С трудом, но мне удалось ворваться в дом, но внутри оставаться не могла. Я боялась находиться в той комнате, где потчевала чаем бабку. Сижу в спальне, а глаз не спускаю с первой комнаты. Этот сковывающий страх просто невозможно описать словами! Хорошо, что на дворе стояло лето, и я с ребенком могла находиться во дворе. В доме же чувствовала давление, а во дворе, на открытом пространстве, мне было спокойно.
Вечером пришла подруга Светлана. Я думала, что мне станет легче, если она будет рядом, но сильно ошибалась. Даже в присутствии Светланы страх не проходил, о чем ей и рассказала. Светлана посоветовала мне не выключать свет ночью, но даже это потом не спасало: я пыталась читать книгу, но не могла понять ни строчки, в голове сидело одно – мне неуютно в этом доме стало с тех пор, как его посетила Авдотья. Часа в три ночи с работы вернулся муж. Рассказала ему о том, что произошло, но он только посмеялся над моими страхами. Тут и ребёнок проснулся. Покормила его и задремала при свете. С мужем и ребенком хоть немного смогла поспать. С этих пор, когда муж был в отъезде, я стала просить маму или бабушку ночевать со мной в доме. Причём, мои родственники спали спокойно, а вот я не могла. И вроде бы понимала, что это не просто так, но ничего поделать не могла с собой и со своими страхами.
Стала уходить на ночь из этого дома к маме. И вот что интересно, у мамы я чувствовала себя спокойно, даже не включала свет, когда вставала, чтобы покормить ребенка. И уходила к маме, когда муж отправлялся в поездку. Конечно, это был не выход. Саше не нравилось, что я бегаю к родственникам и не ночую дома. Придёт утром – а жены нет. Начал ругаться, открыто выражать своё неудовольствие.
Так прошло месяца два. Я стала выглядеть очень плохо: серый цвет лица, мешки под глазами, худая до того, что уже просто невозможно смотреть, хотя раньше была крепкой и красивой. Перемены во внешности бросались в лицо окружающим. Многие спрашивали, не больна ли я. И вот, когда нервы стали на пределе, сама стала просить Сашу вернуться назад, в дом стариков. Сама же и отправилась к бабке Авдотье упрашивать – принять нас назад. Тут и сын сильно заболел, положили в больницу.
За это время муж перевез наши вещи к старикам. Но прожили вместе мы не долго. Как только подвернулась новая квартира – мы ушли. Причем помог нам в этот раз дед Михаил. Он как инвалид выхлопотал эту квартиру. Наверное, нам и Бог помог, сжалившись надо мной. Дед сделал невероятное – он приобрёл нам жильё, в котором мы стали жить уже без моих страхов. Но тут случилась другая напасть – Саша начал выпивать в свободное от работы время. Мучилась, страдала, жила, как в аду. Да и сынишка был очень беспокойным. Я очень уставала, так как не было покоя ни днём, ни ночью.
Через три года случилось непоправимое. Я была на работе, а муж должен был забрать ребенка из садика. Прихожу домой – ни его, ни маленького Саши. Соседи сказали, что муж уехал на рыбалку с другом Василием. Побежала в детский сад за сыном, а у самой такое предчувствие, что должно случиться что-то страшное. Тревога затопила душу, когда я была ещё на работе, часа в четыре дня. У меня сильно кольнуло в сердце и стало муторно на душе, потому и отпросилась пораньше. Забрала ребенка из сада, привела домой и начала готовить ужин, а сама как будто жду нехороших вестей. Тревога затопила всё нутро. Мужа всё не было. И вот часов в девять вечера прибежала жена друга Василия, с кем муж уехал на рыбалку, и сообщила, что мой Саша… утонул! До меня не сразу дошел смысл сказанных слов, до последнего не верила, что жизнь Саши так нелепо может оборваться, ведь муж был таким шустрым, жизнелюбивым, хорошо плавал. У меня в голове помутилось, и я, скорее всего, упала в глубокий обморок. А ведь в ночь перед гибелью мужа мне приснился странный сон, который, как оказалось, был вещим. Сплю и вижу, что напекла я пирогов и стала раскладывать их на столе в коридоре, у газовой плиты, накрыла их полотенцем. Потом зашла в комнату и слышу, как бабка Авдотья наговаривает воду в стакане над моими пирогами. Резко открываю дверь и говорю ей: «Что, ведьма?» А она такая страшная, глаза чёрные, колючие, не обращая на меня внимания, набирает в рот наговоренную воду и выплевывает её на пироги. Потом уходит в комнату, а я стою и думаю, что же делать теперь с выпечкой. Тут заходит Саша. Обрадовался мне, говорит: «Ты пироги напекла, родная?» И не успеваю я предупредить его, а муж уже ест пирог. И вдруг становится ни живой, ни мертвый, а какой-то невменяемый. Саша меня не слышит, не видит. Я его трясу, а он не реагирует. Тут я вбегаю в комнату и кричу бабке: «Что же ты наделала?!» – а потом очнулась ото сна, не понимая, где явь, а где сновидение, долго прихожу в себя.