– Поцелуй ее.
– Но нельзя же!.. – запротестовала Изольда, но Лука повернулся к ней, приставил палец под подбородок, чтобы приподнять ее лицо – а потом поцеловал, медленно и крепко, словно неспособен был оторваться от ее губ.
Изольда была смущена – но ничего не могла с собой поделать: ее голова запрокинулась, руки поднялись к его плечам. Они обнимали друг друга, и одна ее ладонь легла ему на затылок, так что пальцы зарылись в его волосы.
Лука поднял голову.
– Ну вот, – сказал он, чуть задыхаясь, и, наконец, отпустил Изольду. – Как видите. Я, не колеблясь, целую мою жену. Мы стали супругами, и теперь она – мое имущество. Ее брат больше не имеет на нее никаких прав. Она принадлежит мне.
Фрейзе глубокомысленно кивнул:
– Жене положено быть со своим мужем. Его права – основные.
Лицо брата Пьетро перекосилось от ужаса, который вызвала у него ложь Луки, но он ничего не сказал.
Человек из Лукретили повернулся к нему.
– И мне надо этому поверить? Что скажешь, священник? Будешь уверять меня, что женат на той второй? Поцелуешь ее, чтобы это доказать?
– Нет, – коротко ответил брат Пьетро. – Я верен своим обетам.
– Но эти двое действительно муж и жена? Пред Господом?
Брат Пьетро открыл рот. Порыв ветра качнул кораблик, и он ухватился за поручень, чтобы удержаться на ногах.
– Ты будешь свидетельствовать о них перед Богом, – напомнил ему командир. – Я именем Бога требую, чтобы ты сказал мне правду.
Брат Пьетро судорожно сглотнул.
– Поклянись своими священными обетами, – напомнил ему тот. – Правду, именем Господним!
Брат Пьетро повернулся к Изольде, которая стояла, не убрав руки с пояса Луки.
– Мне жаль, – проговорил он еле слышно, – Очень жаль. Но я не могу солгать, призвав Бога в свидетели. Я не могу этого сделать.
Она кивнула.
– Понимаю, – проговорила она тихо и отошла от Луки, который ее отпустил.
– Ему ничего не надо говорить, – подала голос Ишрак. – Я стану свидетелем.
Мужчина пожал плечами.
– Твое слово ничего не значит. Ты неверная, рабыня и женщина. Твои слова подобны утреннему щебетанью птицы. Слишком громкие и совершенно бессмысленные. А теперь, – сказал он Луке, – отправляй обеих женщин через борт, или я прикажу моим людям подняться на палубу и забрать их силой.
Лука посмотрел на галеру: внизу сидела примерно дюжина человек в полном вооружении. Он покосился на Фрейзе, стоически поигрывающего дубинкой. Конечно, они могут дать бой, однако обстоятельства складываются явно не в их пользу. Они наверняка проиграют.
Командир обратился к паромщику, который мрачно все слушал, оставаясь на корме.
– Ты перевозишь краденые вещи: эти две женщины принадлежат лорду Лукретили. Если понадобится, я возьму твое судно на абордаж, чтобы их забрать – и твой корабль может получить повреждения, да и тебе будет угрожать опасность. Или же ты можешь передать их мне – и никаких неприятностей не будет.
– Я взял их по честному сговору, как пассажирок, – крикнул в ответ паромщик. – Если они твои, то могут отправляться с тобой. Я за них не отвечаю.
– Сопротивляться нет смысла, – очень тихо сказала Луке Изольда. – Это безнадежно. Не надо ничего предпринимать. Я сдамся.
Не дав ему времени возразить, она крикнула мужчине на галере:
– Ты даешь мне слово, что довезешь нас к моему брату в целости и сохранности?
Он кивнул:
– Мне приказано ничем вам не вредить.
Она решилась.
– Забери наши вещи, – бросила она через плечо Ишрак.
Та быстро спустилась в каюту и вернулась с двумя переметными сумами, успев спрятать данный Фрейзе нож – заткнула его за веревку, закрепленную на поясе.
– И что со мной будет? – спросила Изольда.
Жестом приказав Ишрак следовать за собой, она перешла на нос парома. Командир махнул Луке и Фрейзе, показывая, чтобы они подтянули его судно ближе: так девушки смогли бы перелезть через борт на ожидающую их галеру.
– Твой брат считает, что ты пытаешься обратиться к графу Валашскому за помощью. Он решил, что ты попытаешься собрать армию, чтобы выступить против него и отвоевать дом. Поэтому он собрался выдать тебя замуж за французского графа, который тебя увезет и запрет у себя в замке.
– А что насчет меня? – спросила Ишрак.
Тем временем Лука, Фрейзе и Пьетро взялись за абордажные крючья и, натягивая канаты, подвели галеру к носу парома.
– А тебя я должен продать в рабство туркам, в Венеции, – ответил тот. – Извини. Такой приказ мне дали.
Лука, чьи родители – и мать, и отец – были захвачены оттоманскими работорговцами, когда он был еще мальчишкой, побледнел и впился в поручень.
– Мы не можем этого допустить, – сказал он Фрейзе. – Я не могу это позволить. Нельзя этого допустить.
Однако Фрейзе в этот момент наблюдал за Изольдой, которая резко остановилась, услышав, что Ишрак с ней не будет.
– Нет. Она едет со мной, – заявила она. – Мы никогда не разлучаемся.
Мужчина покачал головой.
– Мой приказ ясен. Ее надо продать туркам.
– Готовься, – прошептал Луке Фрейзе. – По-моему, она с этим не смирится.
Изольда дошла до носа парома. У ее ног оказался топор, приготовленный для тех экстренных случаев, когда в шторм сорвет парус или придется обрубать рыбацкие сети. Не глядя на него, она поднялась на туго свернутую бухту якорного каната, чтобы через фальшборт смотреть на явившегося за ней мужчину.
– Сударь, у меня есть деньги, – взмолилась она. – Я заплачу вам столько же, сколько платит мой брат, чтобы вы сказали, что не смогли нас найти. И ваши люди тоже получат деньги, если вы просто уйдете.
Он развел руками.
– Миледи, я верный слуга твоего брата. Я пообещал доставить тебя к нему, а ее продать в рабство. Спускайтесь или я поднимусь за вами обеими, а ваши друзья пострадают.
Она прикусила губу.
– Ну, пожалуйста! Заберите меня и оставьте мою подругу. Скажете господину, моему брату, что не смогли ее найти.
Он только покачал головой и резко бросил:
– Идите. Обе. Немедленно.
– Я не хочу никакого боя, – отчаянно проговорила она. – Не хочу, чтобы кто-то из-за меня пострадал.
– Тогда иди сейчас же, – отрезал он. – Потому что я заберу тебя, так или иначе. Мне приказано доставить тебя живой или мертвой.
Фрейзе увидел, как ее плечи решительно расправились, но она произнесла лишь:
– Хорошо. Сначала брошу мои вещи.
Командир кивнул и, взявшись за абордажный канат, притянул свою галеру ближе к покачивающемуся борту их судна. Изольда перегнулась через борт, держа тяжелую переметную суму.
– Ближе! – попросила она. – Не хочу остаться без вещей.
Он посмеялся над жадной натурой всех женщин: до чего же Изольда глупа, если продолжает заботиться о своих нарядах, когда ее похищают! – и подтянул галеру еще ближе. Как только она оказалась прямо под носом парома, Изольда уронила переметную суму прямо на него. Он поймал ее обеими руками и чуть отшагнул назад под ее весом – и в этот момент Изольда схватила топор и тремя или четырьмя быстрыми отчаянными ударами перерубила канат, который удерживал массивный якорь парома у борта.
Тяжелый кованый якорь рухнул вниз – чудовищно тяжелый – и, проломив тонкий настил палубы, вспорол дно галеры, проделав громадную дыру и сломав борта, так что вода хлынула одновременно через дно и через борта.
В следующее мгновение Ишрак подскочила к ней и метнула нож в лицо командира. Клинок попал ему в рот, и он завопил, захлебываясь кровью. Лука, Фрейзе и брат Пьетро схватились за абордажные крючья и сбросили их на головы гребцам. Вода залила галеру – и волны сомкнулись над ней.
– Поднимайте парус! – заорал Лука, но паромщик и его помощник уже и так тянули за веревки.
Парус выгнулся, захлопал, а потом наполнился ветром – и паром начал отдаляться от тонущей галеры. Часть гребцов уже оказалась в воде и, поднимая брызги, звала на помощь.
– Возвращайтесь! – крикнула Изольда. – Нельзя оставить их тонуть!
– Можно! – яростно возразила Ишрак. – Они бы нас убили.
У носа парома лежали какие-то тонкие доски. Изольда бросилась к ним и начала поднимать. Фрейзе подошел ей помочь: поднял на фальшборт и сбросил на воду, чтобы они послужили спасательными плотами.
– Их кто-нибудь подберет, – успокоил он ее. – Вдоль этого берега постоянно снуют корабли, и скоро уже будет светло.
Ее глаза были полны слез, от расстройства она ужасно побледнела.
– Тот человек! Нож в лице…
– Он продал бы меня в рабство! – зло крикнула ей Ишрак. – Он хотел увезти тебя обратно к брату! А чего ты хотела?
– Ты могла его убить!
– И пусть! И пусть! И ты дура, если о нем тревожишься.
Вся дрожа, Изольда повернулась к брату Пьетро.
– Ведь грешно убивать человека, при любых обстоятельствах?
– Да, – признал он. – Но Ишрак защищала себя…
– И пусть! – еще раз повторила Ишрак. – По-моему, о нем вообще глупо думать. Он собирался продать меня в рабство. Он убил бы нас обеих. Конечно, я стала защищаться. Но если я хотела бы его убить, то вогнала бы нож ему в глаз, и тогда он уже точно был бы мертв, а не просто остался без зубов.
Изольда оглянулась. Некоторые люди с галеры уже забрались на обломки своего судна. Их командир с красным от крови лицом цеплялся за сброшенные ею с Фрейзе доски.
– Главное, ты спасла себя и Ишрак, – сказал ей Лука. – А им надо будет отчитаться перед твоим братом, так что какое-то время ты будешь в безопасности. Ишрак держалась чудесно, и ты тоже. Не жалей о том, что проявила отвагу, Изольда. Ты спасла всех нас.
Она неуверенно засмеялась.
– Даже не знаю, как я это придумала!
Ишрак крепко ее обняла.
– Это было просто блестяще! – с жаром проговорила она. – Я понятия не имела, что ты делаешь. Ты все сделала идеально.
– Меня просто озарило. Когда они сказали, что заберут тебя.
– Ты бы отправилась с ними, чтобы избежать боя?
Изольда кивнула.
– Но я не могла допустить, чтобы забрали тебя. Только не в рабство!
– Ты поступила правильно, – подытожил Лука.
Он посмотрел на брата Пьетро, и тот кивнул, соглашаясь с его словами.
– Правое дело, – глубокомысленно сказал он.
– А как ты метнула нож! – Лука повернулся к Ишрак. – Где ты вообще научилась таким броскам?
– Моя мать хотела, чтобы я умела за себя постоять. – Ишрак улыбнулась. – Она научила меня метать ножи. А отец Изольды, лорд Лукретили, отправил меня к испанским мастерам обучаться боевым искусствам. Я училась этому тогда же, когда училась стрелять из лука… и многому другому.
– Нам следует вознести благодарность за спасение, – объявил брат Пьетро, воздевая распятие, которое носил на веревке у пояса. – Вы обе держались очень хорошо. Вы были отважны и очень быстры. – Он посмотрел на Изольду. – Мне очень жаль, что я не мог солгать ради тебя.
Она кивнула:
– Понимаю, конечно.
– А тебе придется исповедаться, брат Лука, – мягко сказал брат Пьетро своему юному спутнику. – Как только мы окажемся в Венеции. Ты отрекся от обета, принесенного Церкви, неоднократно лгал и… – тут он ненадолго замолчал, – …ты ее целовал.
– Только для того, чтобы ложь казалась убедительной, – вступилась за Луку Изольда.
– Он был потрясающе убедителен! – восхищенно вставил Фрейзе, подмигнув Ишрак. – Можно было даже подумать, будто ему хочется ее поцеловать. Я почти поверил, что ему понравилось ее целовать. Показалось, что она на его поцелуй отвечает. Вы провели меня.
– Итак, я вознесу благодарность за то, что мы в безопасности, – сказал брат Пьетро и, чуть отойдя от них, встал на колени и начал молиться. Фрейзе отошел на корму, чтобы поговорить со стоящим на руле паромщиком. Ишрак отвернулась.
– Это было не просто для того, чтобы ложь казалась убедительной, – тихо признался Изольде Лука. – Я чувствовал…
Он замолчал. У него не было слов, чтобы описать, что он чувствовал, когда она прижалась к нему, а его губы встретились с ее губами.
Она ничего не сказала – просто смотрела на него. Он же завороженно смотрел на ленту, которой был завязан ее плащ на шее. Он видел, как эта лента чуть колышется на пульсирующей жилке.
– Это не должно снова повториться, – сказал Лука. – Я завершу послушание и принесу монашеские обеты, а ты станешь дамой – богатой и знатной. Если у тебя получится собрать армию и отвоевать замок и свои земли, то ты выйдешь замуж за влиятельного человека, может, даже за принца.
Она кивнула, не отрывая взгляда от его лица.
– Тогда на мгновение мне захотелось, чтобы это была правда, и мы были женаты, – признался Лука со смущенным смешком. – Взял в жены и уложил в постель, как сказал тот человек. Но я понимаю, что это невозможно.
– Невозможно, – согласилась она. – Совершенно невозможно.
Через несколько часов небо постепенно посветлело, и пятеро путешественников, поднявшись со своих мест на корме парома, перешли на нос, смотреть на восток, где восходящее солнце своими рассветными лучами окрашивало легкие облачка в розовый и золотой цвета. С кормы паромщик крикнул им, что они входят в Венецианскую лагуну – благодарение Богу за то, что они наконец-то в безопасности после такой ночи! – и они сразу же почувствовали, как паром стало меньше качать: волны улеглись. Внутренние воды, защищенные кольцом островов, были спокойными, словно покрытое легкой рябью озеро. Местами тут было настолько мелко, что можно было разглядеть рыбацкие сети, закрепленные прямо под поверхностью воды, однако вокруг островов вились глубокие протоки, порой отмеченные только одним грубым столбом, вбитым в дно лагуны.
Ишрак с Изольдой стояли, крепко сцепив руки, пока кораблик пробирался между десятками, сотнями островков. Некоторые из них были настолько малы, что на них умещался только один дом с садом, а у причалов качались на волнах ялики или яхточки. Некоторые из островов поменьше были покрыты лесом и илистой литоралью, где бродили только болотные птицы, а некоторые – походили на хутора с одним фермерским домом и хозяйственными постройками, крытыми тростником, тогда как все остальное пространство острова занимали поля. На крупных островах было людно: у каменных причалов разгружались и загружались суда, из труб невысоких строений валил темный дым, а в сараях можно было разглядеть красное свечение топок.
– Стекольные мастерские, – объяснил паромщик. – В городе варить стекло не разрешают из-за опасности пожаров. Жутко боятся пожаров эти венецианцы. Бежать-то некуда.
По мере приближения к городу острова оказывались более застроенными, окруженными каменными набережными, оснащенными кое-где каменными ступенями, ведущими к воде. На более крупных островах даже были мощеные улицы, а между мелкими островами были перекинуты мостики, соединявшие их друг с другом. Каждый дом был окружен парком, иногда – фруктовым садом. Все большие дома стояли за высокими каменными стенами, так что путешественники видели лишь вершины по-зимнему голых деревьев и слышали пение птиц.
– А вот и Гранд-Канал, – объявил паромщик, когда судно медленно пошло вверх по широкой извилистой протоке. – Он как главная улица, как самая широкая улица большого города. Самая большая центральная улица в мире.
Крупные здания были спроектированы так, что выходили прямо на канал: у одних широкие парадные двери открывались прямо на воду, у других – перед домом были устроены ворота, чтобы лодка могла зайти прямо в дом, словно река была здесь дорогим гостем.
На глазах у Изольды одна из таких дверей, ведущих к воде, открылась, выпуская гондолу, гладкую, словно черная рыбина. Ярко одетый гондольер стоял на корме и греб одним веслом, а какой-то аристократ сидел в центре лодки. На плечах у него был черный плащ, на голове – расшитая шляпа, а лицо скрывалось за великолепно украшенной маской, открывавшей только улыбающийся рот.
– Ой, смотрите! – воскликнула она. – До чего же красивая лодка! Вы видели, как она вышла прямо из дома?