– Она называется «гондола», – объяснил ей паромщик. – У венецианцев они вместо портшезов или повозок, чтобы можно было куда-то попасть.
Изольда не могла оторвать глаз от чудесного кораблика, и аристократ кивнул ей и помахал рукой, когда проплыл мимо.
– Карнавал, – негромко сказал брат Пьетро, заметив великолепно расшитый жилет под темным плащом и яркую маску, закрывавшую лицо. – Худшего времени для появления в этом городе не придумаешь.
– А что плохого в карнавале? – полюбопытствовала Ишрак, разглядывая черную гондолу и красивого мужчину в маске.
– Это двадцать дней чревоугодия и распутства перед Великим постом, – ответил брат Пьетро. – Карнавал, как они это время называют, это синоним самого мерзкого поведения. Если бы мы расследовали греховность, то достаточно было бы указать на каждого прохожего. Этот город славится множеством пороков. Нам надо как можно больше времени проводить в доме и избегать бесконечных выпивок, прогулок и танцев. И чего-нибудь похуже.
– Но до чего роскошный дом! – продолжала восхищаться Изольда. – Настоящий дворец! Вы успели заглянуть внутрь? Каменные ступени, ведущие к личному причалу! И факелы в здании!
– Смотрите! – Ишрак указала куда-то вперед.
Там прямо у воды были построены еще дома: большинство стояло на полностью окруженных водой островках, соединенных между собой узкими выгнутыми деревянными мостами. Слева путешественники увидели шпили церковных колоколен, расположенных за домами у воды, и у каждого второго-третьего дома узкий извилистый канал уходил в центр города. От главного канала ответвлялись каналы поменьше – и все они были заполнены гондолами и рабочими лодками, на каждом причале толпился народ – и большинство людей были в фантастических костюмах. Женщины, пошатываясь, шли в туфлях на невероятно высоких каблуках, а некоторым приходилось даже опираться на идущую рядом служанку.
– Что у них на ногах? Это же почти ходули! – воскликнула Ишрак.
– Их называют чопины, – пояснил брат Пьетро. – Благодаря им дамы не намочат платья и ноги, когда улицы затапливает водой. – Он внимательно посмотрел на женщин, которые неспособны были стоять без посторонней помощи, но выглядели великолепно: невероятно высокие, в красивых пышных платьях. – Святой престол их одобряет, – добавил он.
– Кажется, вы бы назвали их проявлением нелепого тщеславия? – с любопытством уточнила Ишрак.
– Поскольку они не позволяют танцевать и женщины, надевая их, не могут ходить самостоятельно, они прекрасно предотвращают грех, – ответил брат Пьетро. – Это – большое преимущество.
– Все именно так, как говорили: город построен на воде! – изумленно произнесла Изольда. – Дома расположены близко друг к другу, словно корабли, тесно пришвартованные в порту.
– Никогда ничего подобного не видел! А как же здесь могут перемещаться кони? – поинтересовался Фрейзе.
– Паромщик отвезет их дальше, за город, после того как высадит нас, – сообщил ему брат Пьетро. – Когда они нам понадобятся, мы возьмем лодку, чтобы до них добраться. В Венеции нет коней: все перемещаются по воде.
– А товары на рынки? – уточнил Фрейзе.
– Привозят на лодках и выгружают у набережной.
– А постоялые дворы?
– Принимают путников, которые прибывают и уплывают на лодках. При них нет конюшен.
– А священники, которым надо в храмы?
– Приплывают и уплывают на лодках. У каждого храма есть свой собственный каменный причал.
– Ага! А как доставляют камень для строительства? – спросил Фрейзе таким тоном, словно наконец-то поймал брата Пьетро на небылице.
– Камень привозят специальные огромные баржи, – ответил брат Пьетро. – Все перевозится по воде, как я уже сказал. Есть даже большие баржи, которые привозят питьевую воду.
Тут Фрейзе уже не выдержал.
– Теперь я уверен, что ты меня обманываешь, – заявил он. – Уж чего в этом городе хватает, так это воды! Они небось и рождаются с перепонками между пальцев, эти венецианцы.
– Это – странные и ни на кого не похожие люди, – признал брат Пьетро. – Они управляют собой сами, без короля, у них нет проселков и дорог, их город – богатейший город во всем христианском мире, они живут на море и за счет моря. Они постоянно расширяются, и их единственный бог – это торговля, однако они воздвигли на каждом канале красивейшие церкви и украсили их в высшей степени вдохновляющими святыми изображениями. Каждый храм – это сокровищница духовного искусства. И при этом люди здесь ведут себя так, словно Бог так же далек от них, как они сами – от материка, и к Нему можно попасть, только проделав долгий путь.
Они уже приближались к центру города. Оба берега широкого канала были одеты в белый истрийский камень, что превращало их в непрерывный пирс, который местами пронзали каналы-притоки, уходящие в глубь города. Многие мелкие внутренние каналы были пересечены деревянными мостиками, а над некоторыми из каналов были возведены крутые ступенчатые мосты из белого камня. Парус их корабля терял прохладный бриз, так что паромщик спустил его и перешел на греблю: он сел на весло по одному борту, а его помощник наваливался на весло с другого борта. Их путь пролегал через непрерывное движение гондол, которые быстро скользили по реке под громкие крики гондольеров, стоящих на корме: «Гондола! Гондола! Гондола!»
Канал был заполнен рыбацкими баркасами, плоскодонными баржами для перевозки тяжелых товаров, паромами, забитыми бедным людом, – и между ними от одного берега к другому сновали наемные гондолы. Двум девушкам, выросшим в небольшом сельском замке, все это казалось праздничным и невероятно суетливым: они вертели головами, не веря собственным глазам. На всех гондолах, кутаясь в плащи и скрывая свои лица под карнавальными масками, сидели пассажиры. Женские маски были украшены разноцветными плюмажами, а прорези для глаз были сделаны в форме кошачьих глаз. Женщины накрывали головы яркими капорами, улыбающиеся губы прятали за веерами, украшенными драгоценными камнями. Более интригующе выглядели те гондолы, где в центре изящного кораблика находилась небольшая каюта, двери которой были плотно закрыты, скрывая находящихся там любовников, а на корме медленно и невозмутимо работали веслом гондольеры. Порой за первой гондолой следовала вторая, на которой сидели музыканты, исполнявшие длинные любовные баллады для услаждения таинственной парочки.
– Грех повсюду, – проворчал брат Пьетро, отводя взгляд.
– Через Гранд-Канал есть только один мост, – сказал им паромщик. – А чтобы его пересечь в каком-либо другом месте, надо нанимать лодку. Здесь работать перевозчиком выгодно. Вот он, этот единственный мост: Риальто.
Это был высокий деревянный мост, возвышавшийся над каналом, – он был так выгнут, что под ним легко могли проходить даже мачтовые суда. Он уходил с обоих берегов канала вверх, почти как остроконечная башня, на нем располагались лавочки и лотки, и он был заполнен народом. Вверх по лестнице с одного берега и вниз по лестнице до другого двигался непрекращающийся поток пешеходов. Люди то и дело замедляли шаг, чтобы посмотреть на товары, останавливались что-то купить, перегибались через высокий парапет, чтобы посмотреть на проходящие внизу суда, торговались, меняли монеты… На мосту царила мешанина цветов и звуков.
Площадь Сан-Джакомо сразу за мостом была застроена высокими домами купцов. Все народы христианского мира и немалое количество иноверцев можно было определить либо по вывешенным флагам, либо по национальным костюмам мужчин, ведущих дела у окон и дверей. Рядом с ними стояли и величественные дома венецианских банкиров: двери их были распахнуты перед посетителями, люди в нелепых нарядах приходили и уходили, продавали и покупали со всей серьезностью, хотя были разодеты, словно странствующие актеры, щеголяя в громадных шляпах, увенчанных плюмажами, и ярких масках, усеянных драгоценными камнями.
Непосредственно на площади банкиры и менялы выставили свои столы вдоль всей колоннады, по одному в каждой арке, и торговали монетами, закладными и драгоценными металлами. Когда из рук в руки переходили деньги, маски откладывались в сторону: каждый клиент предпочитал смотреть банкиру в лицо. Были там и оттоманские торговцы: их яркие тюрбаны и роскошные одеяния были не менее красивы, чем костюмы местных жителей. Венеция так активно торговала с Оттоманской империей, что многие богатства Востока попадали в Европу именно через столы венецианских купцов.
Другого пути на Восток не было: до России по морю добираться было сложно. Венеция оказалась в самом центре мировой торговли, поэтому богатства с востока и запада, севера и юга лились сюда рекой.
– Риальто, – напомнил Фрейзе Лука, – это место, где, по словам того неверного, Раду-бея, можно найти священника, отца Пьетро, который выкупает рабов-христиан с оттоманских галер. Вот он, этот мост, то место, про которое он говорил. Возможно, отец Пьетро сейчас там, возможно, я смогу выкупить отца и мать.
– Мы пойдем туда, как только устроимся дома, – пообещал ему Фрейзе. – Но, Воробушек, ты не забывай, что этот оттоманский господин, Раду-бей, – заклятый враг того господина, который стоит во главе твоего Ордена, – и что он не внушал мне доверия.
Лука рассмеялся.
– Помню. И ты правильно сделал, что меня предостерег. Но знаешь, Фрейзе, я бы принял совет от самого дьявола, если бы думал, что это поможет мне вернуть родителей домой. Просто снова их увидеть! Просто знать, что они живы!
Фрейзе положил руку на плечо друга.
– Понимаю, – сказал он. – И они наверняка тоже по тебе скучали: они не видели, как ты растешь. Если мы сумеем найти их и выкупить из рабства, это будет отлично. Я просто говорю, что не стоит очень надеяться. Их захватили оттоманские рабовладельцы, а про возможность их выкупа нам сказал оттоманский генерал. И пусть он начитан, и пусть он вежливо с тобой разговаривал – все это не делает его твоим другом.
– Ишрак он тоже понравился, а она хорошо разбирается в людях, – возразил Лука.
Открытое лицо Фрейзе на секунду омрачилось.
– Ишрак он понравился больше, чем магистр твоего Ордена, – напомнил он Луке. – Я не стал бы полагаться на ее суждение в отношении этого знатного иностранца. Не знаю, какую игру он начал, говоря с ней по-арабски – на языке, который понимает она одна. И если на то пошло, то я не знаю, что за игру она повела, уверяя меня, что он ничего не сказал.
– А вот и ваше палаццо, – заметил паромщик. – Ка де Лонги, на запад от пьяцца Сан-Марко, очень хорошее.
– Дворец? – воскликнула Изольда. – Мы сняли дворец?
– Все большие дома на канале называются «каса», и только дом дожа называют дворцом, – пояснил паромщик. – А причина в том, что они все до единого – прекраснейшие дворцы, равных которым на свете нет.
– И там живут принцы? – спросила Ишрак. – Во всех этих дворцах?
– Лучше принцев, – улыбнулся он ей. – Богаче принцев, величественнее королей. Там живут венецианские купцы – и большей власти нет ни у кого ни в этом городе, ни во всей Италии!
Он направил паром к небольшому причалу у стены дома, навалился на весло – и с легким толчком аккуратно причалил. Там он окинул взглядом прекрасные фрески по обеим сторонам от широких водных дверей – и посмотрел на Луку с новым уважением.
– Добро пожаловать, ваша светлость, – проговорил он, резко изменив свое отношение к красивому молодому купцу, который, конечно же, должен быть по-королевски богатым, чтобы снять подобный дворец.
Фрейзе заметил оценивающий взгляд паромщика и мягко ткнул его в бок.
– Мы заплатим вдвое за беспокойство и опасность, – отрывисто бросил он. – А вы будьте любезны никому не рассказывать историю про ту галеру.
– Конечно, сударь, – пообещал паромщик, принимая увесистый кошель с монетами.
Ловко перепрыгнув с борта на широкие ступени, он пришвартовал паром и подал руку, чтобы помочь сойти на берег дамам.
Обменявшись понимающими взглядами, Ишрак и Изольда, Лука и брат Пьетро, помня о выбранных ролях, сошли на каменную набережную перед своим домом. Дверь для пешеходов находилась в боковой стене дома и выходила на неширокий боковой канал. Она уже была открыта – и домоправительница, поклонившись, повела их в прохладный вестибюль.
Первым делом, как всегда, брат Пьетро, Лука и Изольда должны были отправиться в церковь и вознести благодарение за успешное прибытие. Ишрак как иноверка и Фрейзе как слуга были избавлены от этой необходимости.
– Отправляйся на Риальто, – приказал Фрейзе Лука. – Узнай, слышали ли там об отце Пьетро. Я приду попозже, чтобы с ним поговорить.
Лука, брат Пьетро и Изольда, скромно надвинувшая капюшон плаща на лицо, вышли из дома через небольшую дверь и попали на мощеную дорожку, тянущуюся вдоль узкого канала. Свернув направо, они по узкому переулку прошли на площадь Сан-Марко, где гулко звонили колокола большого храма, возвещая начало утренней службы. Вспугнутые голуби взмыли к холодному голубому небу, а венецианцы в роскошных нарядах демонстрировали себя и разгуливали по площади до самого храма.
Ишрак и Фрейзе, закрыв дверь за своими спутниками, ненадолго задержались в огромном вестибюле.
– Позвольте показать вам ваши комнаты, – предложила им домоправительница и прошла перед ними по широкой мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.
Там оказалась большая приемная, выходившая на канал громадными окнами в два человеческих роста. За каждым окном был небольшой балкончик. В парадной комнате было тепло: в камине горел огонь, а в окна лился солнечный свет. Домоправительница провела их дальше: на верхнем этаже комнаты располагались так же.
– Мы устроимся на верхнем этаже, – решила Ишрак. – А вы можете занимать второй.
– А над вами – кухня и комнаты прислуги, – сказала домоправительница, указывая на узкую лестницу, уходящую еще выше.
– Кухня в мансарде? – удивился Фрейзе.
– Чтобы уберечь дом в случае пожара, – ответила она. – Мы, венецианцы, очень боимся пожаров, а места, чтобы устроить кухню в удалении от дома на уровне первого этажа, нет. Все пространство на уровне земли отведено под двор и сад, а перед домом – причал и ворота, выходящие на канал.
– А вы – кухарка? – спросил Фрейзе, подумав, что хорошо было бы плотно пообедать, как только остальные вернутся из церкви.
Она кивнула.
– Мы пойдем по кое-каким поручениям и, наверное, вернемся к плотному обеду? – намекнул ей Фрейзе. – Мы провели долгую ночь в холоде, а ели только хлеб и яйца. Я, например, был бы очень рад попробовать венецианские блюда вашего приготовления.
Она улыбнулась:
– Я все приготовлю. Вы возьмете гондолу?
Ишрак с Фрейзе обменялись довольными взглядами.
– А можно? – уточнила Ишрак.
– Конечно, – ответила та. – В нашем городе это единственный способ куда-либо добраться.
Она провела их по мраморной лестнице вниз на первый этаж, к обращенному на канал фасаду – и их собственному причалу, где покачивалась пришвартованная гондола. Домоправительница предоставила им спуститься по последнему лестничному маршу и указала на слугу, который вышел из дверей, утирая рот и натягивая яркую шляпу с пером.
– Джузеппе, – представила она его. – Он отвезет вас, куда пожелаете, подождет там и доставит обратно домой.
Слуга подтянул гондолу ближе к причалу и подал Ишрак руку, чтобы помочь ей зайти на борт. Фрейзе тяжело шагнул следом – и Ишрак вскрикнула, а потом засмеялась над тем, как гондола раскачивается.
– Придется привыкать, – проворчал Фрейзе. – Я уже скучаю по Руфино. Как он там без меня будет? – Обращаясь к гондольеру Джузеппе, он спросил: – Ты можешь отвезти нас к Риальто?
– Конечно, – сказал лодочник.
Он отвязал швартов с нарядной кистью, который удерживал нос гондолы у стены дома. Встав на площадку на корме, он одним ловким толчком весла отчалил от дома, вводя гондолу в оживленное движение по Гранд-Каналу.
Пока их гондола пробиралась по переполненному судами каналу, Фрейзе с Ишрак сидели в центре и смотрели по сторонам. Разносчики и торговцы на небольших лодках подплывали к каждому судну, предлагая свои товары; ялики и наемные весельные лодки сновали между судами; огромные баржи с балками и строительным камнем занимали центр канала: гребцы на них налегали на весла под задающий ритм барабан. Фрейзе и Ишрак – светловолосый простоватый юноша и смуглая темноволосая девушка – на дорогой частной гондоле привлекали внимание окружающих. У моста Риальто гондольер умело причалил, спрыгнул на берег и подал руку Ишрак.