Боже, каким милым он был в этот момент! Похожим на влюбленного студента. Никогда еще я не видела, чтобы у мужчины так горели глаза… И именно тогда я и поверила всерьез, что у нас вправду будет все хорошо. Боже, спасибо тебе за эту возможность стать счастливой в личной жизни и при этом спасти Россию! Я обещаю сделать все возможное, чтобы Твой замысел удался!
– Позволю… – еле слышно пролепетала я. Мне до дрожи хотелось ощутить его губы на своих, и все остальное уже было неважным…
Он потянулся ко мне и мы поцеловались… Шумели волны, палуба слегка покачивалась, над водой метались какие-то птицы – и во всем окружающем мне слышалась торжествующая песнь счастливой любви…
9 апреля 1904 года 10:30 по местному времени. Мукден, Железнодорожный вокзал.
Генерал-адъютант Линевич Николай Петрович (65 лет).
Именной рескрипт, назначавший меня, старика, командующим Маньчжурской армией, явился для меня немалой неожиданностью. А то как же, я ведь уже был ее временным командующим в самом начале войны, потом из Петербурга прислали Куропаткина, которому не сиделось в кресле военного министра, а меня вернули обратно в Хабаровск, командовать Приамурским военным округом. Рылом я, видите ли, не вышел, академиев в Николаевские времена не заканчивал, военного училища, впрочем, тоже. Вступил в службу в 1855 году, юнкером в запасной батальон Севского пехотного полка. Военную науку постигал на практике в боях с немирными горцами, турками и азиатскими разбойниками, почти за полста лет службы от юнкера до генерал-адъютанта ни разу не вступив на Петербургские паркеты и все больше обретаясь по окраинам империи.
И вот снова неожиданный поворот – вернули прежний пост с указанием незамедлительно прибыть в Мукден. Пришлось собирать стариковские кости в дорогу. Когда государь-император в своей телеграмме пишет «срочно» или «незамедлительно», то тут чай не допивают и партию в нарды не доигрывают. Руки в ноги – и вперед, в Мукден, куда поближе к резиденции наместника перебрался при Куропаткине штаб Маньчжурской армии. Всю дорогу в выделенном специально для меня литерном поезде, я размышлял, чего бы такого мог натворить генерал Куропаткин, чтобы его отставляли с эдаким треском и быстротой.
Мелькали за окном вагона верстовые столбы, мелькали дни на календаре, а я все никак не мог прийти к какому-то определенному мнению. Вроде бы бои в Маньчжурии еще не начинались и японцы только собираются выйти к Маньчжурско-Корейской границе. Им же, бедолагам, кхе-кхе, тяжело. Вместо обозных лошадок и волов все необходимое у них везут на тележках специальные военные носильщики, и по штату один такой носильщик приходится на трех солдат. Если русская пехотная дивизия суточным маршем может пройти тридцать верст, то японская только четыре. И все через этих носильщиков, которые тянут свои тележки со скоростью неторопливого пешехода, и к тому же крайне быстро утомляются.
Таким образом, прибыв на поезде в Мукден, я все еще не пришел к каким-то определенным умозаключениям. Впрочем, на вокзале меня уже встречали. Почетный караул, оркестр, лично господин Куропаткин и еще один молодой человек, в котором я с трудом опознал младшего брата государя-императора – настолько мало Великий князь Михаил Александрович имел сходства со своими газетными фотографиями. А может, это фотографии были на него непохожи, потому что наши газетчики обязательно что-нибудь перепутают или переврут. В свите Великого Князя Михаила Александровича меня встречали еще два полковника, на которых я по первости не обратил особого внимания. А зря-зря. В них-то двоих и была вся соль этой истории. Но обо всем по порядку.
Встречающий меня Алексей Николаевич выглядел, мягко выражаясь, не в своей тарелке – он все время потел (хотя день был совсем не жаркий) и косился на Великого Князя с таким видом, будто рядом был не человек, а голодный и злой амурский тигр. Примерно такие же короткие опасливые взгляды генерал Куропаткин бросал и на полковников, сопровождавших Михаила Александровича, что опять же показалось мне до предела странным. Как генерал-адъютант и бывший военный министр может опасаться какого-то полковника, которого с высоты его должности и не разглядеть? Вот присутствующий тут же наследник-цесаревич Михаил Александрович – это другое дело, особенно с учетом перспектив того, что детей мужеска пола у государя-императора Николая Александровича, наверное, уже и не будет.
После того как оркестр отыграл свое и почетный караул поприветствовал меня дружным ревом молодых глоток, оказалось, что принимать дела мне нужно у наследника-цесаревича, а не у генерал-адъютанта Куропаткина. Тот их уже сдал и занимал теперь новоизобретенную должность заместителя командующего армией по тылу, объединяющую собой все вопросы материального снабжения, тылового обеспечения, создания надлежащих бытовых условий господам генералам и офицерам, и так далее и тому подобное. Должность, я думаю, специально изобретенная для такого человека, как Алексей Николаевич, и на ней он сможет проявить себя наилучшим образом. Великий князь Михаил Александрович, поздоровавшись со мной со всей возможной теплотой, крепко пожал мне руку и сказал, что они тут меня прямо заждались и что без меня просто никуда. Эти слова для меня, старика, были буквально как медом по сердцу, ведь еще совсем недавно я считал себя никому не нужным замшелым старым пнем, а тут оно вот как обернулось. Не возгордиться бы мне сверх меры…
Едва закончилась официальная часть церемонии, генерал Куропаткин куда-то исчез (наверное, отправился хлопотать по хозяйству), а наследник-цесаревич представил мне своих спутников. Полковник главного штаба Агапеев Александр Петрович показался мне серьезным и грамотным офицером, но при этом он был, можно сказать, вполне обыкновенным, таким как и многие способные офицеры, которые, может, станут новыми Скобелевыми, Суворовыми и Кутузовыми, а может, и не станут. За время своей полувековой службы я видел множество офицеров, и господин Агапеев почти ничем не выбивался из их общей массы.
В противоположность господину Агапееву, полковник морской пехоты (не капитан первого ранга, а именно полковник) Новиков Александр Владимирович был необыкновенен во всем. Начинать перечисление этого необычного можно было с несуществующего в русской армии земноводного рода войск, а заканчивать манерами, выдающими в нем человека неместного, плохо знакомого с реалиями Российской империи, и в то же время действительно по-настоящему русского и православного. И еще мне показалось, что смотрел он на нас как-то сверху вниз – не свысока, без чувства собственного превосходства, а именно сверху, как взрослый на несмышленых детей, будто ему понятны не только наши явные желания, но и скрытые от всех тайные побуждения.
При этом Великого Князя эти странности не пугали и не настораживали, Его Императорское Высочество Михаил Александрович выглядел так, будто был посвящен в самую великую и ужасную тайну века, и посвящен, так сказать, счастливо. А господин Куропаткин тоже посвящен, но, с позволения сказать, несчастливо. И тайна эта каким-то образом касалась господина Новикова, потому что наследник-цесаревич гордился своим с ним знакомством, а Куропаткин шарахался от него как черт от ладана.
По некоторым оговоркам Его Императорского Высочества и господина Агапеева я понял, что господин Новиков имел непосредственное отношение к той таинственной истории с утоплением японского флота, а также захватом вражеской морской базы на островах Эллиота. Во время того дела рота этой самой морской пехоты, подчиненная господину Новикову, атаковала вражеский гарнизон численностью до батальона и вырезала его, как волки вырезают отару овец, не понеся никаких потерь.
Как человек, немало поживший и еще больше повоевавший, я могу сказать, что у меня сложилось такое впечатление, что этот человек способен учинить нечто подобное. Свирепый, хитрый, ловкий и очень умный, он был смертельно опасным врагом для тех, кому не посчастливилось оказаться на противной стороне, и верным и надежным товарищем для всех русских воинов, сражающихся с напавшими на наше Отечество японскими макаками. России верен аки цепной пес, если будет надо – зубами врага рвать станет. Но все равно, как это ни странно, было в полковнике Новикове нечто такое, что заставляло думать о его нездешнем происхождении. Но, впрочем, к нынешнему делу это никакого отношения не имеет.
час спустя. Мукден, штаб Маньчжурской армии.
Генерал-адъютант Линевич Николай Петрович.
Времени формальностям было уделено немного. Закончив с представлениями и не дав мне ни на минуту опомниться, наследник-цесаревич усадил нас всех в экипажи и повез в штаб Маньчжурской армии, что расположился во дворце Наместника. Там он сразу взял быка за рога, объясняя мне, как он выразился, диспозицию.
– Значит, так, Николай Петрович, – сказал он, подведя меня к висящей на стене большой карте Маньчжурии, – важнейшее значение для нас сейчас имеет рубеж реки Ялу. Сумеем не пустить японцев в Маньчжурию и сделать так, чтобы они, умывшись на это реке кровью, понесли невосполнимые потери – значит, будем в дамках. Не сумеем – даже при нашем господстве на море начнется затяжной геморрой, который еще неизвестно как кончится. Господа англичане в случае задержки помогут, и привезут японские подкрепления на своих пароходах и прикроют их своими крейсерами, а начинать войну с Вадычицей морей нам сейчас совершенно не с руки, да и сделать это можно только по распоряжению из Петербурга.
Немного помолчав, Великий Князь вдруг решительно произнес:
– Так что вы уж не обессудьте, пока вас еще не было, я в соответствии со своими правами временного командующего и при полной поддержке адмирала Алексеева двинул к Ялу в дополнение ко 2-му сибирскому корпусу генерала Засулича, 1-й Сибирский корпус генерала Штакельберга. Одновременно я приказал расположить корпуса генералов Зарубаева, Случевского и Бильдеринга таким образом, чтобы перекрыть все возможные места высадки вражеского десанта. На самом деле таких мест очень немного, а армия, только что высадившаяся на берег, очень уязвима против внезапной контратаки противника. Наш резерв во время сражения составят 1-й армейский корпус, прибывающий сейчас из Петербурга и 5-й Сибирский корпус, формирующийся из частей Приамурского военного округа…
Я посмотрел на карту, подумал и согласился, выговорив себе только то условие, что я непременно должен буду побывать на каждом из обозначенных рубежей, чтобы увидеть и оценить все своими глазами. На этом мы расстались; я остался в штабе, а Наследник-цесаревич со товарищи засобирался ехать дальше на Ялу, приводить в чувство генерала Засулича, который при Куропаткине впал в неуместное благодушие и расслабленность.
12 апреля 1904 года, полдень. деревня Тензы, в окрестностях Тюречена на реке Ялу, штаб Восточного отряда.
Вдали, на Фынхуанченской дороге, поднялась столбом пыль – это свидетельствовало о том, что в направлении деревни Тензы на рысях приближается крупный кавалерийский отряд. Командующий Восточным отрядом генерал-лейтенант Засулич, как раз собравшийся отобедать на свежем воздухе под натянутым тентом в окружении адъютантов (а также прочих блюдолизов и подхалимов), еще не догадывался, что это, пришпоривая коней, торопится злобный, как дьявол, и неотвратимый, как Немезида, Великий Князь Михаил Александрович. И спешит он как раз по душу генерала Засулича. А то что же это такое – японская армия вот-вот начнет штурм пограничного рубежа, а командующий Восточным отрядом обеды обедает и лясы точит. Тут кто угодно взбесится и кинется разбираться, кто тут самый главный враг народа и верховный предатель. А Засулич-то и не предатель… Он всего лишь полностью не соответствует занимаемой им должности, что, впрочем, ничуть не уменьшает его ответственности.
Тут ради справедливости надо сказать, что по молодости, участвуя в Русско-турецкой войне за освобождение Болгарии, Михаил Иванович Засулич, находясь в чинах от капитана до подполковника (чин майора в русской армии был аннулирован только в 1884 году), сумел совершить немало героических дел. За мужество и героизм, проявленные в боях с турками, будущий генерал был награжден Золотым оружием, орденом Святого Георгия 4-й степени, орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом и орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами. Также он неоднократно досрочно повышался в звании с формулировками «за боевые отличия», или «за отличие по службе». Одним словом, его карьера развивалась точно так же, как и у генерала Куропаткина, только без куропаткинских сверхспособностей к административно-хозяйственной деятельности. В принципе, карьера этого вполне достойного офицера должна была остановиться на звании полковника и должности командира полка, потому что способностей для командования в бою дивизией, корпусом или армией у него не было и в помине.
Итак, самое интересное произошло тогда, когда запыленные кавалеристы на рысях доскакали до того места, где под хлопающими на легком весеннем ветерке полотняными тентами расположились начальствующие чины Восточного отряда. Великий князь Михаил Александрович, который и не думал скрывать своего неудовольствия в адрес генерала Засулича, был моментально опознан присутствующими. Не каждый же день к ним на обед заглядывали наследники Российского престола. Впрочем, Михаил героическим усилием воли сдержал в себе желание съездить Засулича плетью поперек наглой рожи. Вместо того он пока всего лишь потребовал разослать нарочных, чтобы на три часа пополудни собрать на военный совет всех восьмерых командиров полков и обоих командиров дивизий. И после этого, демонстративно не обращая внимания на Засулича, который настойчиво приглашал его к столу, уселся на ближайший поросший травой пригорок перекусить походной снедью вместе с ахтырцами и кирасирами. Такой игнор – это значительно хлеще, чем просто плетью по роже. Это – обещание больших и очень больших неприятностей в будущем.
час спустя, там же
Полковник Новиков смотрел на собравшихся генералов и офицеров и думал, что судьба этих людей, а также их подчиненных, теперь радикально изменится. Те, что погибли в героическом и одновременно бессмысленном и позорном (для командования) Тюреченском бою, теперь получат шанс победить и выжить. По-настоящему победоносные сражения как раз и отличаются тем, что победившая сторона несет в них минимальные потери, а побежденная – максимальные. У нас, думал он, есть все возможности для того, чтобы русская сторона победила в этом сражении, и победила с разгромным счетом. Во-первых – местность, которая благоприятствует обороне. Во-вторых – храбрые русские чудо-богатыри, способные свернуть шею любому врагу, лишь бы им не мешало начальство. В-третьих – корпус Штакельберга, который идет следом за нами и вот-вот будет здесь, на реке Ялу. В-четвертых – поддержка флота, который на эту показательную порку выделил мою бригаду морской пехоты и четыре канонерские лодки.
А канонерки – это серьезно. Каждая из них вооружена девятидюймовым орудием, снаряд которого весит сто тридцать два килограмма и при максимальном угле возвышения летит на восемь с половиной километров. Орудие хоть и древнее, но вполне серьезное, и в сочетании с нашими ротными беспилотниками для контбатарейной борьбы подходит в самый раз. Представляю себе «изумление» японских артиллеристов, когда к ним на огневые позиции начнут падать восьмипудовые чугунные гостинцы с адской начинкой из влажного пироксилина. Контрбатарейная борьба в данном случае является высшим проявлением артиллерийской стратегии путем навязывания противнику своей неумолимой воли.
Тем временем Великий князь Михаил, за все время пребывания в штабе Восточного Отряда сказавший генералу Засуличу едва ли пару слов, оглядел находящихся в состоянии легкого мандража начальствующих лиц, изнывающих в состоянии легкого нетерпения. Конечно, новость об отстранении от командования генерала Куропаткина и свирепствах Великого князя Михаила в Мукдене успела дойти уже и в эти Палестины, но пока еще никто из старших командиров не представлял себе, каким образом это событие отразится на их собственных судьбах. Мало кому из взрослых здоровых мужиков нравилось подчиняться импотентскому приказу Куропаткина: «…с твердостью и благоразумием избегать решительного боя с противником путем отхода на главные силы нашей армии…». Никто из них не хотел пассивно ждать вражеского наступления, ибо ожидание это было тяжелее боя. В тысячу раз охотнее они сами атаковали бы японцев, занимавших противоположный берег реки, помешали бы им готовиться к переправе через Ялу, разгромили бы их и погнали назад в Корею.