Кроме того, Видо Сантьяго спутался с работорговцами, приторговывал наркотой и мухлевал в покер. Поэтому мы не будем жалеть, узнав, что к часу икс он уже окончательно и безнадежно мертв. У нас тут все-таки история, где хорошие ребята зверски убивают плохих во имя мировой справедливости. Но это потом, а сейчас Видо Сантьяго заходит в лавку Харрота на Омеге, и Харрот не орет от восторга при виде такого клиента только в силу элкорской невозмутимости.
— Скажи мне, Харрот, — задумчиво говорит Видо и прислоняется к прилавку, но так, чтобы не запачкать костюм, — бывает ли у тебя чувство такого странного жжения внутри?
— Утвердительно. Бывает, сэр, когда повар в кафе перебарщивает со специями.
— Нет-нет, я о другом. Такое, понимаешь, чувство, когда все твои кишки вроде бы в порядке, а внутри что-то печет и печет. Это болит душа, Харрот. Моя нежная, ранимая душа.
— С сочувствием. Это очень неприятно, сэр.
Сочувствия в Харроте примерно столько же, сколько в варрене. Этикет требует от элкоров объявлять о своих эмоциях до начала реплики, но нигде не сказано, что элкор при этом не может напропалую лгать.
— О да, это очень неприятно. Неприятно, когда тебе вонзают кинжал в спину. И, главное, кто? Давний друг. Проверенный компаньон. Ты любишь его всем сердцем, а он растаптывает твою любовь. Вот поэтому я чувствую жжение внутри, Харрот. Я всегда его чувствую, когда меня пытаются наебать. А в этот раз меня пытаются наебать особенно грязно, и у меня внутри сейчас пекло, как после тройного соуса чили. Пробовал этот соус, Харрот? Он чертовски острый.
— Дружелюбно. От этого есть надежное средство, сэр. Ебните по вашему другу из гранатомета, и сразу полегчает.
— Харрот, да тебе стоило идти во врачи. Ты отлично подбираешь лекарства. Но гранатомет — это грубо. Это лишено изящества. Давай-ка изучим поподробнее ассортимент твоей аптеки…
Если бы Заид Массани был сейчас на Омеге, вся история могла обернуться совсем по-другому. Но Заида на Омеге уже нет. Он уже летит на Патрокл вместе с Шепард на частном корабле. Из-за спешки им в последний момент выделили каюту, которая когда-то была подсобкой для ведер и швабр, и теперь Шепард упирается спиной в стенку, закинув на Заида ноги в тяжелых ботинках, а он пытается изучать план шахты, полученный от Лиары, и при этом не биться все время локтем о дверь.
*
Когда Джеймс Вега получил квартиру прямо под квартирой коммандера Шепард, он готов был прыгать до потолка. В принципе, никакого чуда в таком соседстве не было — весь дом выкупил Альянс, так что у Веги было не больше и не меньше шансов, чем у других бойцов, которые участвовали в жилищной программе. Но коммандер Шепард по соседству! Легенда Альянса! Защитница Цитадели! Первый Спектр-человек! Близость к звезде такого класса вдохновляла. Не говоря уже о том, что о Шепард в постели хоть раз да мечтал каждый в Альянсе, кроме импотентов и Стива Кортеза.
Потом оказалось, что коммандер редко бывает дома, так что знакомство с ней свести не так уж просто. А когда она дома все-таки бывает, то имеет привычку крутить музыку с тяжелыми басами часами напролет. А однажды она затопила Вегу посреди ночи. В итоге они познакомились, когда Джеймс бегал по квартире в пижамных штанах в ананасики и расставлял ведро, таз и миски под самые плотные струи.
Так что Шепард никогда не была идеальной соседкой. Но в эту субботу она превзошла себя. Джеймс Вега сидит на кухне и с зарождающейся ненавистью смотрит в потолок, над которым, судя по звукам, прыгает элкор. Современные дома строят из материалов, которые обеспечивают идеальную терморегуляцию, но вот звукоизоляция в них страдает. Либо разработчики просто не учитывали в расчетах громкость коммандера Шепард. Придя домой в десять вечера, Джеймс уже успел выслушать фальшивое исполнение марша космодесантников, вопли: «Это сотрудничество с террористами, твою мать!» — и нежные переливы, с какими разлетается бьющееся стекло.
Джеймс поднимался этажом выше, чтобы попросить убавить громкость всех звуков раза этак в полтора, но наткнулся на силовое поле и понял, что разговора не выйдет.
Да, это выходные. Да, в воскресенье не нужно вставать рано. Но человек, который всю неделю вскакивает в половину шестого утра, очень, очень ценит свой сладкий сон в выходные. Джеймс Вега не исключение.
— За Горизонт! — раздается сверху новый вопль. И снова звон битого стекла.
Джеймс не выдерживает, берет швабру и с силой колотит ей в потолок. На миг наступает тишина, а потом на Джеймса обрушивается водопад громких ритмичных звуков, как будто наверху решили продолбить дырку в полу.
«Ну, епта, — грустно думает Вега. — Почему в краткой биографии Шепард в сети ни один гондон не упомянул, что она такая, сука, шумная?»
*
Шепард протягивает руку и прибавляет громкость на встроенной магнитоле челнока. Этот челнок был арендован в городке, похожем на Омегу, и сейчас несется в алый закат. Закат превращает степные травы Патрокла в червонное золото, и красная машина с блестящей полосой вдоль борта кажется здесь естественной частью пейзажа. За кормой разлетается шлейф звуков нежно любимой коммандером «Surf rider». Ведет челнок Заид Массани, который еще надеется дожить до пенсии, поэтому не пускает Шепард за руль. Шепард не настаивает и бросает в рот по одному соленые орешки из бумажного кулька. Если она не жует, то без слов подпевает музыке. Без слов — не значит «не громко».
— Нельзя ли, блядь, потише? — не выдерживает Заид. — Еб твою мать, Шепард, мы собрались на дело, а ты устраиваешь нам торжественный въезд на батарианскую территорию! Салют еще из гранатомета устрой! Тебя в твоей десантуре хоть немножко конспирации учили?!
— Что ты опять разорался? — лениво говорит Шепард. — Тут в степи пусто, как в моем холодильнике, никому мы тут нахуй не нужны. Ты же не думаешь, что за нами следят?
— Может, и следят, после того как ты сломала руку тому саларианцу.
Шепард пожимает плечами, но наплечник угрожающе скрежещет сочленениями, и она поспешно выпрямляется.
— Он пытался спиздить у меня ключи. Я не люблю, когда у меня пытаются что-то пиздить. Бесит просто. Вот скажи, Массани: вот у тебя морда в шрамах…
— Я вообще весь в шрамах, мужику нормально иметь шрамы.
— И у меня морда в шрамах. Но почему-то до тебя не пытаются тут доебаться, а ко мне каждый второй липнет, затрахали просто. Вот почему, а?
— И правда, почему? Может, потому что я не ношу дебильный доспех цвета бубльгум?
— Нудный ты мужик, Массани. Нет бы сказать: Шепард, да твои шрамы уже почти не видны, ты вся такая невинная, как ромашка на лугу, вот и притягиваешь мудаков.
— Шепард, тебя после крушения собирали в мешок, а потом сшивали, как плюшевую игрушку. Радуйся, что ты вообще на человека похожа, мисс Франкенштейн.
— Сука. Орешек будешь?
— Давай.
Какое-то время оба молчат и таскают из кулька орехи, пока навигатор не оповещает, что до шахты «Мечта» осталось пятнадцать километров.
— Какой у нас план? — спрашивает Шепард.
— Простой и эффективный. Заходим в поселок, занимаем домик с окном напротив шахты. Видо прилетает, выходит из челнока, я снимаю его из снайперки, мы валим, пока не замели. Все.
— Это план А.
— Это просто план. Какое еще, нахуй, А?
— Такое, что в десантуре меня учили не полагаться только на первый вариант. Первый вариант никогда не срабатывает, так что можно сразу слать его нахер. Давай теперь про план Б…
Челнок летит, почти задевая днищем травы степи. Он обдает теплым воздухом и мощным потоком музыки лежащих на животах ворка, незаметных в этих густых, пахучих, а главное, высоких травах. Когда музыка становится тише, ворка осторожно приподнимают головы и провожают челнок взглядом, пока он не превращается в точку на фоне гор.
— Они ехать Граак!
— Они точно ехать Граак!
Ворка переглядываются и заканчивают:
— Сильно дебилы!
*
— Дебилы, блядь!
У советника Валерна, как и у всех саларианцев, большие выразительные глаза. Сейчас в этих глазах горит пламя апокалипсиса. Валерн не может усидеть на месте и бегает кругами по малому конференц-залу Совета, напоминая маленькое злое торнадо.
Малый конференц-зал, несмотря на гордое название, по сути своей является курилкой, в которой советники могут передохнуть и пообщаться без соблюдения протокола. Здесь давно и прочно обосновались их любимые кресла, разномастные столы и диван, при виде которого любой уважающий себя дизайнер должен умереть в корчах. Зато здесь уютно, в отличие от зала большого, где старались сделать удобно сразу всем, и в итоге там не удобно никому, и зовут туда самых дорогих гостей вроде посла Удины. Сами же советники предпочитают зал малый, который, к тому же, защищен от прослушки. Хотя в надежности защиты — любой защиты на Цитадели — Валерн уже не уверен. Нужно признать, сомнения его возникли не на пустом месте.
— Спаратус! Объясните мне, блядь, на унилингве, нахуя мы вкладываем дикие деньги в охрану, если какой-то левый хер может спокойно зайти в самое защищенное хранилище на Цитадели и забрать оттуда самый, блядь, охраняемый объект?! Так, что еще сутки этого никто не замечает?
— Валерн, у нас стоит охранная система последнего поколения! — у турианского советника Спаратуса стоит дыбом гребень и нервно дрожат мандибулы. Советник Спаратус прекрасно понимает, что его ждут трудные времена, но все еще надеется как-нибудь оттянуть момент их наступления. — Вы слышали о системе «Протего»?
— Конечно, блядь, я слышал о системе «Протего», я подписывал бешеные счета на эту систему!
— Да потому что дешево и охуенно не бывает!
— Зато дорого и хуево бывает, что мы и наблюдаем! Где была ваша охуенная система, когда нас обчистили, как лохов?!
— Валерн, блядь! У нас стояли замки, фаерволл, двойное шифрование, двадцать камер и три смены охранников! Что я еще должен был сделать? Сам там с винтовкой в руках, блядь, патрулировать?!
— Откуда я знаю?! Это вы отвечаете за охрану и рвали свою костлявую задницу на флаг, что все будет в порядке! Это вы мне должны сказать, какого хуя вам не хватало, чтобы уберечь единственный контейнер!
— А не могли бы вы оба взять и заткнуться, будьте любезны? — подает голос советница азари Тевос.
У советницы Тевос ужасное настроение, но оно не связано с кражей. Она не отвечала за охрану, как Спаратус, и не болеет так душой за содержимое контейнера, как Валерн, поэтому может позволить себе удовольствие понаблюдать за скандалом со стороны. А потом, когда взбешенные коллеги охрипнут, она может выступить в роли дипломата и миротворца. Это очень удобно и работает на репутацию. Но сегодня Тевос не хочет думать о репутации. Ее личная жизнь летит в черную дыру. И в этом, увы, есть и ее вина. Чуть-чуть. Немножко. Достаточно, чтобы признать: роль униженной и оскорбленной принадлежит сейчас отнюдь не ей. И теперь надо как-то собирать себя в кулак, звонить, объясняться… и если кто-нибудь скажет, что за пятьсот лет можно было бы и привыкнуть, Тевос выльет ему на голову дрянной кофе, который потягивает из чашки.
— Вот почему, — с легким отвращением говорит она, — почему за углом варят нормальный кофе, а нам вечно приносят какую-то бурду?
— Тевос, — Валерн замирает на месте, — а может, не время говорить про кофе?
— Конечно, — тут же подключается Спаратус. — За АХЧ у нас отвечает Валерн, и вот даже, блядь, нормальный кофе он не может организовать, зато будет меня учить, как налаживать охрану!
— Нихера себе претензии! Ты видишь этот кофе?
— Конечно, вижу, не слепой!
— Так вот ты его видишь, потому что он есть! Зато я не вижу мой прототип реактора, потому что его спиздили из-под носа у твоих охранников! И кто из нас проебался, а, Спаратус?
— Да какая разница, кто проебался! — повышает голос Тевос. — Теперь важно, как мы будем возвращать украденное.
Валерн и Спаратус еще недолго прожигают друг друга взглядом, а потом синхронно падают на диван по обе стороны от Тевос. Несколько секунд все трое молчат.
— Расследование ведется, — говорит после паузы Спаратус. — Охрана просмотрела материалы с камер, у нас есть подозреваемые, но… одна маленькая проблема.
— Они успели свалить.
— Угу.
— В неизвестном направлении.
— Типа. Их ищут.
— Что-то я не очень верю в результативность действий вашей охраны, — отзывается Валерн. — Поразительно, блядь, но нет, не верю. Тевос… а если неофициально… по вашим каналам?
— Нет. Исключено.
— Вы что, поссорились? — удивляется Спаратус.
— Я не хочу это обсуждать.
— Нет, серьезно? У вас было воссоединение века полтора месяца назад, и теперь вы снова в разводе? Это с твоим-то характером? Что за мелодрама?
Можно сколько угодно говорить о расовых интересах, необходимости держать язык за зубами, о том, что любой посол — почти всегда еще и шпион, но… когда долгое время работаешь с кем-то бок о бок, невольно начинаешь вникать в его житейские проблемы, и расовые интересы тут вообще ни при чем.
— Спаратус, блядь, какое слово во фразе «я не хочу это обсуждать» тебе непонятно?! Нет никаких моих каналов, нет никаких неофициальных путей, сидим на жопах ровно и ждем результатов расследования! Подключайте Спектров, подключайте разведку, подключайте хоть саму Богиню, но тему моей личной жизни закрыли!
— Понял. Отвалил.
— А кто у нас там подозреваемые?
Сейчас Тевос больше всего напоминает большую гремучую змею с Тессии, и в покачивании изящной ножки в дорогой туфле Спаратусу мерещится дрожь колец погремушки. Поэтому он предпочитает молча перекинуть информацию на датапады обоим коллегам.
— Вот как, — задумчиво говорит Тевос и стучит кончиком пальца по безупречно накрашенным лиловой помадой губам. — Кажется, я знаю, кто из Спектров нам нужен.
— А может, не надо? — тоскливо спрашивает Спаратус.
Он уже предугадал ответ. И этот ответ ему не нравится.
*
Адмирал Андерсон сидит за столом и с воодушевлением сражается с яичницей с беконом. Судя по его натиску и напору, яичницу ждет скорое и окончательное поражение. Возле левого локтя адмирала дымится кружка крепкого кофе. Вообще-то врачи не рекомендуют ему пить кофе — сердце у Андерсона уже не то, что в юности. Но по воскресеньям он позволяет себе кружку-другую. А в такое солнечное, ясное утро, которое создано быть идеальным, просто необходимо поддаться маленьким слабостям.
Правда, в концепцию идеального утра по Андерсону никак не вписывается звонок от посла Удины, которого даже в его родном дипломатическом корпусе зовут почти по фамилии. Андерсон секунду прикидывает, не сбросить ли звонок и постыдно соврать, что не слышал, но noblesse oblige — и он нажимает «принять вызов». Когда звонит Удина, Андерсону все время кажется, что вызов этот — на дуэль.
— Адмирал, — сухо и неприятно говорит Удина, не размениваясь на приветствия, — Совет требует к себе коммандера Шепард.
— Вообще-то коммандер под домашним арестом ждет суда, — напоминает Андерсон. У фразы двойное дно. «И поэтому она не может предстать перед Советом», — значение первое, официальное. «И поэтому она не могла ничего натворить в ближайшие сутки», — ответ для тех, кто знает коммандера достаточно давно. Удина — знает.
— Я об этом сказал, — сообщает посол и покашливает в кулак. — Но Совет мало интересуют внутренние разногласия Альянса. Им нужен их Спектр. У них для нее какое-то задание.
— А такие подробности, что на планете Земля сейчас утро воскресенья, их тем более не волнуют, да? Я им рожу все нужные разрешения?
— Слушайте, Андерсон, если вы такой умный, скажите это в лицо Тевос! Вроде бы вы у нас главная шишка, вот вы и общайтесь с Советом, а я займу выходной чем-нибудь другим! — Удина отключается.
Андерсон вздыхает. Иногда ему кажется, что Шепард сделала его главным по контактам с Советом в приступе дурного настроения или непонятной обиды. Если бы не это назначение, он занимался бы по-прежнему делами флота или хотя бы не отвечал за каждый чих любого человека в пространстве Цитадели. Иногда он завидует Удине: тот по-прежнему занят любимым делом, но получил еще и бесплатное развлечение — возможность критиковать абсолютно любое решение руководства, формально оставаясь в стороне. И плохо знает Удину тот, кто думает, что посол не злоупотребляет этой возможностью.