Но в глубине души Андерсон даже рад, что Совет затребовал Шепард именно сейчас. Доверие, которое демонстрирует Совет своему Спектру, может благоприятно повлиять на решение суда. Сам Андерсон намерен биться за нее до последнего. Обычно большинство ни в грош не ставит теории Шепард. Положа руку на сердце, Андерсон не может отрицать, что у большинства есть для этого основания — достаточно вспомнить, как именно Шепард преподносит свои теории. Удина обычно уже на середине начинает хвататься одной рукой за грудь, а другой — за пузырек с успокоительным. Но ведь потом-то все безумные гипотезы начинают подтверждаться, причем обычно слишком поздно…
Андерсон встает и с сожалением отодвигает от себя кофе — рассиживаться некогда. Уже на полпути к двери он набирает номер Шепард. Абонент не отвечает.
*
Шепард сидит в доме-фургоне в шахтерском поселке во владениях Граака. Кроме пола, стен и крыши в доме нет ничего — местное бережливое население давно вынесло отсюда все, включая привинченные к полу стулья, о чем говорят приметные дырки из-под винтов. Поэтому Шепард и сидит прямо на жестком покрытии, ерзает, пытаясь устроиться поудобнее, и смотрит, как Заид Массани собирает снайперскую винтовку. Посмотрим и мы.
А этим зрелищем стоит полюбоваться. Заид работает почти в темноте, при пробивающемся в окно свете звезд, но движения его точны, аккуратны и безошибочны. Его крепкие загорелые пальцы нежно касаются приклада, прикрепляют ствольные накладки, присоединяют затвор к затворной раме. В его исполнении подготовка оружия превращается в священнодействие или акт любви. Если бы винтовка могла говорить, она воздала бы Заиду хвалу куда более бурно, чем любая из его бывших любовниц. А если бы могла плакать, то обливалась бы слезами, когда ее через пятнадцать часов сорок восемь минут продадут на рынке.
— Хуйня все это, — задумчиво говорит Шепард. — Но ты продолжай, продолжай.
— Ты уж определись, хуйня это или мне продолжать, а то я уже начинаю, блядь, нервничать, — отвечает Заид. — Магазин дай.
— Да все просто, как два пальца, — Шепард протягивает Заиду магазин. — Ты не сможешь застрелить Сантьяго из винтовки. Просто не сможешь. Туман поднимется, затмение настанет, Видо прилетит с братом-близнецом и ты застрелишь брата.
— Какого, нахуй, брата?
— Близнеца.
— У Видо нет брата-близнеца, он один в семье.
— Ну не брата. Клона.
— Кого? Шепард, клоны бывают только в тупых фантастических фильмах!
— Не тупых!
— Самых, самых тупых. Таких тупых, что тупее уже некуда. Так что если ты думаешь про клона…
— Да отъебись ты от клона, он для примера! План А не сработает, тут нихуя не сделать. Но собрать винтовку все равно надо.
— Спасибо, что разрешила.
— …Потому что, если ты сейчас ее не соберешь, утром будет идеальная видимость, и Сантьяго будет в гордом одиночестве стоять у входа минут пять. Результат выйдет тот же, но так, сука, обиднее.
— Откуда ты взяла эту хрень? — Заид протирает тряпочкой оптический прицел, но не выдерживает и смотрит в лицо Шепард. Точнее, пытается посмотреть в лицо — в ночи оно кажется каким-то темным провалом под светлым полукругом шлема, который в полумраке приобрел нежный оттенок клубничного йогурта.
— Это не хрень.
— Это самая злоебучая хрень, которую я слышал за последнюю неделю.
— Я тебе говорю, это не хрень! Это работает, потому что мы неудачники.
— Говори, блядь, за себя.
— Массани, тебе твой собственный компаньон всадил в башку заряд дроби. Была бы у него винтовка, а не дробовик, стал бы ты отморозок с пулей в голове. Если это, блядь, не считается за неудачу, то я не знаю, что тогда неудача! А я…
— А что ты?
Если бы Заид мог разглядеть сейчас выражение лица Шепард, оно бы сильно ему не понравилось. Но кругом ночь, и только полукруг шлема слабо качается сначала вправо, потом влево.
— Да у меня просто все как-то через жопу по жизни.
— Да ну.
— Ну да. Если бы существовали проклятия, я бы решила, что меня кто-то, блядь, проклял, чтобы никто мне не верил с первого раза.
— Проклятия тоже бывают только в тупых фантастических фильмах.
— Да знаю я, что их не бывает! Говорю просто, что похоже. Сначала приходишь такая в Совет, говоришь: Сарен мудак! И все такие: да ну нахуй. А потом — опа! — а он и правда мудак. И все такие: на тебе, Шепард, корабль, на тебе звание Спектра, найди этого мудака. А он уже умотал на другой конец галактики. Вот нормально, блядь, да?
— Ну, не нормально.
— Потом говоришь: але, там Жнецы! И все такие снова: да ну нахуй. Вот трудно было, блядь, вспомнить, что в прошлый раз было, нет? А теперь никто не верит, что я не нарочно взрывала Бахак.
— А ты не нарочно?
— Бля, и ты туда же?!
— Да ладно, я пошутил.
— Шутник, блядь. Если ты пошутил, скажи: веришь, что я правда сюда тебя притащила только из-за Видо?
Заид молчит и с преувеличенной аккуратностью устанавливает винтовку напротив окна, в которое прекрасно просматривается вход в бывшую шахту. Просматривается и, соответственно, простреливается.
— Заид Массани!
— Ну?
— Скажи.
— Чего тебе сказать?
— Да или нет.
— Да что ты доебалась-то до меня?
— Я доебалась, потому что ты не веришь! Вот ты прилетел сюда, ставишь винтовку, чтобы пристрелить Видо, а сам сидишь и думаешь: у Шепард есть какой-то свой хитрый план, о котором она не говорит! Она наверняка хочет тут поиметь свою выгоду, а не просто пристрелить к херам одного говнюка, который когда-то предал ее друга! Знаешь, что? Это дохуя обидно. Почти так же обидно, как про тупые фильмы. Я вообще-то люблю фильмы про клонов и всякую такую хуйню.
Заид стряхивает с винтовки невидимую пылинку и поднимается на ноги.
— Отойду поссать.
— Мог мне не докладываться, но иди.
Над Патроклом стоит теплая, бархатная ночь. В темно-сливовом небе горят крупные звезды, острые сахарные пики гор слабо светятся в их сиянии. Серебристые дома кажутся косяком громадных рыб, плывущих в фиолетовом воздухе над бронзовой травой. Над поселком висит спокойная тишина, нарушаемая только размеренным журчанием. Заид Массани стоит, отвернувшись к стенке фургона, и орошает сухую почву мощной струей. За ним из-за угла соседнего дома наблюдают двое ворка. Пять минут назад они прошли мимо замаскированного челнока и не заметили его. Им повезло. Шепард и Заид арендовали челнок у крогана Кракса, и он бы наизнанку вывернул того, кто попытался бы украсть и продать его собственность. Ворка не только обладают развитым инстинктом самосохранения. Они еще и удачливые, только чаще всего сами этого не понимают.
*
Адмирал Андерсон ведет машину по оживленным улицам Ванкувера и подпевает радио. Ему так и не удалось дозвониться до коммандера Шепард, но в этом нет ничего страшного. Она могла быть в душе, правда? Или снова выкрутить на максимум громкость музыки. Или караулить горячую сковородку — и ничего, что Шепард никогда и ничего сложнее лапши быстрого приготовления не готовила.
Так что Андерсон совсем, абсолютно — слышите вы? — не встревожен.
Он старается быть оптимистом. Он уверен, что это спасает ему жизнь. В противном случае он не отделался бы легкой аритмией с запретом на большие порции кофе, а уже давно лежал бы под успокоительными где-нибудь в клинике.
— Я коммандер Шепард, и это моя любимая мастерская, блядь, в Ванкувере, — раздается снаружи, и Андерсон не врезается в летящую впереди машину только благодаря многолетнему опыту вождения.
С громадного билборда по левую сторону дороги на него смотрит Шепард в странном кислотно-розовом доспехе. Видео снято в слишком маленьком разрешении для такого экрана, но нет никаких сомнений, что это она: рыжая, встрепанная и недовольная. Потом ее изображение сменяется фотографией кварианца, который тычет пальцем в вывеску «Мастерская Джихи».
Конечно, она могла сняться в этой рекламе раньше. Еще до ареста. Еще до всей этой неприятной истории с системой Бахак. А то, что Андерсон никогда раньше не видел этого ролика, так это потому что вообще не привык рекламу разглядывать…
Радио в машине переходит на «Runaway», и Андерсон с размаху бьет по панели кулаком. После чего прибавляет скорость. Ему нужно добраться до квартиры Шепард до того, как остатки его оптимизма падут под натиском непредвиденных обстоятельств.
*
Эшли Уильямс открывает глаза и испытывает чувство дежавю. И ладно бы это было просто чувство. Но она уже определенно просыпалась на этом диване — чужом диване! — с этим потолком перед глазами и с головной болью. Правда, лампы на потолке тогда были целее, а головная боль лишь деликатно скребла виски, а не ввинчивалась туда сверлом от дрели. Эшли свешивает руку к полу, пальцы натыкаются на холодное горлышко бутылки.
Очень кстати.
Несколько глотков оказывают на Эшли поистине живительный эффект, и она садится, хотя все ее тело решительно сопротивляется. Поскольку к ней быстро возвращается память, Эшли старается лишний раз не смотреть по сторонам. Нет, Шепард определенно заслужила все вокруг, но…
Но.
Чего Эшли надо, так это в душ. В душ, потом завернуться в уютное махровое полотенце, выпить водички, прилечь…
При мысли о том, что она снова приляжет на вот этот самый диван, на диван, из которого сейчас торчит пружина прямо между ее длинных ног, вызывая неоднозначные ассоциации, Эшли мгновенно приходит в ярость. С кристальной ясностью она понимает, что не хочет в квартире Шепард ни душа, ни полотенца, ни стакана воды. Поперхнется она этой водой! Захлебнется! Удавится этим проклятым полотенцем! Она хочет лишь одного: вырваться отсюда и больше не возвращаться никогда!
Силовое поле по-прежнему равнодушно к мольбам, попыткам взлома и тарану плечом. Тогда Эшли подскакивает к окну, распахивает створку и смотрит вниз сквозь красную пелену в глазах.
— Не так уж и высоко, — бормочет она, оценивающим взглядом скользя по водостокам и карнизам.
Мысль о том, что даже чокнутая Шепард с ее навыками биотика не пыталась сбежать через окно с тринадцатого этажа, отбрасывается как пораженческая. Эшли яростно втягивает ноздрями воздух, и, добавляя к выхлопным газам ванкуверской улицы собственные алкогольные пары, лезет спиной вперед в окно.
— Космодесантник не бутылка, космодесантник не сдается!
Эшли не зря долгие годы впахивала, как проклятая, на тренировках, терпела издевки наставников и бегала в тяжелой броне по негостеприимным планетам. Приходилось и лазать по отвесным скалам, потому что у Шепард оригинальные представления о том, где лучше парковать танк. Эшли удается проползти вниз метра четыре, прежде чем она предательски оскальзывается на мокром после ночного дождя карнизе. Вцепившись побелевшими пальцами в водосток, от страха она мгновенно и окончательно трезвеет. И в этом нет ничего хорошего, потому что трезвая Эшли не способна не только понять, как ей вообще в голову пришла такая эскапада, но и двинуться хоть вниз, хоть вверх. Медленно, очень медленно она разворачивается и умудряется примоститься на узком карнизе. При взгляде вниз, на улицу с пестрыми пятнами машин, Эшли настигает приступ тошноты, и выпитый виски тут не играет никакой роли.
Тем временем Джеймс Вега выходит на балкон и подставляет татуировки утреннему солнышку. Через плечо у Джеймса перекинуто белоснежное полотенчико, которое кажется на его могучем теле пластырем. В руке он держит зубную щетку и яростно ей орудует. Он выглядит как ожившая реклама зубной пасты или крема для бритья, или хотя бы кофе — словом, того, что у людей обычно ассоциируется с утром.
Слева раздается покашливание. Джеймс поворачивается на звук и замирает, едва не проткнув себе щеку щеткой изнутри. Вокруг его губ застывает пена от зубной пасты. Глаза округляются.
— Ку-ку, блядь, — мрачно говорит Эшли.
*
Адмирал Андерсон паркует машину у дома Шепард. Если он посмотрит вверх, то увидит увлекательное шоу с элементами акробатики, гимнастики на брусьях и альпинизма. Но у Андерсона слишком много забот, чтобы любоваться на небо, поэтому он поспешно захлопывает дверь машины и со спринтерской скоростью несется в подъезд.
Первое, что он видит, выйдя из лифта, — целое и невредимое силовое поле, которое все так же жизнерадостно мерцает у двери коммандера Шепард. От облегчения у Андерсона едва не воспаряет форменная фуражка над бритой наголо макушкой. Он снимает защиту и проходит за порог — только для того, чтобы схватиться на этом пороге за сердце.
Квартира Шепард выглядит так, словно за последние сутки здесь образовалась не отмеченная на тактических картах Альянса горячая точка. Причем бойцы в этой точке успели куда-то деть все огнестрельное оружие и сражались по старинке, на дубинах и кулаках, как первобытные люди. Насчет каменных топоров Андерсон не уверен, но не удивится, если были и они. Он скользит взглядом по обломкам пластика, осколкам стекла, обрывкам ткани, в числе которых нижнее белье… бывшее нижнее белье, пока не упирается в чудом уцелевший рисунок на стене: акула и откушенная нога купальщика. Парадоксальным образом это придает Андерсону сил, и он зовет:
— Коммандер! Шепард!
Тишина служит ему ответом. Под хруст и треск на каждом шаге Андерсон проходит в гостиную, всерьез опасаясь обнаружить на полу в эпицентре разрушения труп.
Трупа нет, и это хорошо. Никого живого тоже нет, и вот это уже не радует. Только сквозняк вяло колышет свисающее с потолочного светильника шелковое черное платье, которое Шепард надевает раз в пятилетку, напоминая в нем облепленный стразами «Мако». Андерсона посещает безумная мысль, что квартиру коммандера посетил сумасшедший фетишист. А пришел и ушел, видимо, через окно…
А кстати…
Андерсон подходит к окну и выглядывает наружу. Подсознательно он почти готов увидеть там коммандера Шепард, которая висит, вцепившись ногтями в карниз. Это в лучшем случае. А в худшем — труп коммандера, размазанный по асфальту. Но перед глазами Андерсона предстает только улица, серая лента дороги, пятна реклам и его собственная машина. У машины уже вертятся двое, примеряясь к зеркалам заднего вида.
— А ну сдристнули оттуда, мать вашу! — гаркает Андерсон во всю мощь своего командирского голоса, для которого высота тринадцати этажей — не расстояние. Парочка оказывается понятливой и отступает за ближайший билборд — спокойно, мужик, мы просто мимо проходили.
Билборд наводит Андерсона на мысль. Поскольку Шепард в квартире нет, ни живой, ни мертвой, нельзя сбрасывать со счетов версию с похищением. Получается, несколько вражеских агентов проникли к Шепард через окно… В том, что агентов несколько, Андерсон не сомневается. Шепард так просто не взять. Итак, несколько агентов проникли через окно, после ожесточенного сопротивления захватили в плен коммандера, затащили ее в челнок или, к примеру, летун, отчалили и… увезли ее в мастерскую для съемок в рекламе?!
Что-то тут не сходится. И Андерсон решает не бить тревогу до выяснения всех обстоятельств.
И ему лучше выяснить эти обстоятельства до того, как перезвонит недовольный Удина.
*
Несмотря на выходной, мастерскую Синего Кузнечика осаждают толпы жаждущих что-нибудь отремонтировать, склеить, запаять или хоть покрасить. Он не бьет в ладоши от радости только потому, что его руки постоянно заняты — заняты пока только приемкой заказов. После этого безумного воскресенья Джихе нужно будет не вылезать из мастерской месяц, чтобы выполнить всю работу.
— Не толпимся, не толпимся, чуваки, соблюдаем очередь! — покрикивает он иногда, и толпа покоряется его грозному окрику и приобретает некоторое подобие порядка. Джиха счастлив.
Над его головой светится экран, на котором шевелит губами коммандер Шепард. Сначала она говорила фразу про любимую мастерскую в Ванкувере, но на сорок девятом повторе Кузнечик не выдержал и вырубил звук. Достаточно и видео. Правда, ракурс не самый удачный, да и качество записи у камеры было так себе, но кого это волнует? Не Джиху уж точно. И не его заказчиков.
Он важно объясняет, что переделка вот этого наплечника, да, вот этого наикрутейшего, офигительного наплечника не может стоить меньше пятисот кредитов, когда в людском море намечаются новые течения. Кто-то упорно проталкивается вперед. Возгласы «Эй, куда прешь!» и «Охуел, что ли?!» мешаются с «Пардон», «Срочное дело Альянса», «Уберите руку, лейтенант, она вам еще пригодится, чтобы отдать честь старшему по званию». Последняя фраза сменяется чьим-то полузадушенным «ой», и толпа выплевывает навстречу Джихе незнакомого черного мужика в слегка помятой форме и съехавшей набок фуражке.