По разным оценкам, мусульман, проживающих на Западе в немусульманском окружении в качестве меньшинств, достаточно велико. По словам американского исследователя А. Ахмеда, «ни христиане, ни евреи, ни индусы, ни одна другая религиозная община из числа последователей крупных мировых религий не имеют столь широкого представительства в столь многих странах, где преобладают представители других религий»10. Находясь в западноевропейском обществе, выходцы из мусульманских стран могут не воспринимать ни гражданские, ни эссенциалистские (примордиалистские), аргументы как достаточные для легитимации связи между членами политического сообщества страны пребывания. Как указывает специалист по исламу А.А. Игнатенко, «часть иммигрантов-мусульман стремится трансформировать страны пребывания “под себя” – сохраняя гражданство страны исхода, само-изолируясь от немусульманской среды, декларируя альтернативную лояльность (байа, байат) какому-нибудь правителю-мусульманину за пределами страны пребывания, или действуют подобно радикальным британским исламистам, которые реализуют лозунг “Ислам – будущее Британии”»11.
Это может обусловливаться тем, что какая-то часть политизированных меньшинств актуализирует принцип «Коран – наша Конституция»12. В таком случае референтным для них становится не гражданская нация, а иное сообщество. «Например, некоторые группы мусульманских иммигрантов в странах Запада коллективно осмысливают политические практики под углом зрения принадлежности к мусульманской умме13, а отнюдь не особой (сакральной) интерпретации национального государства»14.
Результаты глобализации, стирающие старые водоразделы мусульманского мира, поделенного в соответствии с коранической геополитикой на три зоны (дар аль-ислам («земля ислама») – совокупность стран, признающих ислам государственной религией, дар аль-харб («земля войны»), где ислам еще не обрел силы полного господства, и дар ас-сульх («земля мира») – территория, ставшая на время областью религиозного и политического перемирия), а также, по меткому выражению Р.В. Курбанова, демографическое и идеологическое «выплескивание мусульман» за черту традиционных ареалов обитания вынудили миллионы мусульман-иммигрантов осваивать Запад «изнутри». Со временем, адаптировавшись к иной социокультурной среде, они вступили в следующую фазу – «начался этап их консолидации и мобилизации», продиктованный «целями защиты собственной идентичности и все более активного продвижения исламской повестки дня в западном общественно-политическом пространстве»15.
Проблема консолидации диаспоральных миров особенно актуальна в отношении больших воображаемых сообществ, которые «образуют» новых акторов мировой политики, бросающих вызов политической субъектности государства как национальной общности. Как представляется зарубежным исследователям, мусульмане оспаривают на европейской политической арене «некоторые из установленных границ в отношениях между религией, государством и политикой»16. По мнению российского исламоведа и политолога В.В. Наумкина, процесс превращения мусульманской диаспоры на Западе во влиятельную общественно-политическую силу «не может не оказывать воздействия на систему государственно-политических институтов в западных государствах. В целом, рост ее численности способствует появлению новых центров силы и нарастанию неопределенности в системе мировой политики»17.
Быстро возросшее за последние несколько десятилетий демографическое и общественно-политическое присутствие мусульман на Западе позволяет говорить о них как о «значимых других», хотя бы и находящихся на положении подчиненных меньшинств. Что примечательно, произошло это постепенно, обычно мирно и в некоторой степени вследствие экономических потребностей самих западноевропейских государств. Невзирая на трудности, усугубляемые трагическими событиями 11 сентября 2001 г., ислам становится неотъемлемой частью западного социального, культурного и политического ландшафта18. И подобно другим этническим и религиозным группам, факт его присутствия в западном обществе теперь необходимо учитывать и принимать во внимание19. Более того, как считает Ю. Хабермас, если мусульманские иммигранты не могут быть интегрированы в него «помимо» своей религии, «европейцам придется принять их вместе с исламом»20.
Масштабы уммы: Уму непостижимо
Отметим, что сегодня в вопросе об истинных масштабах расселения уммы в западных странах до сих пор отсутствует достоверная статистика, и нет исчерпывающей ясности. Официальной картины на этот счет в западных странах также не существует. Поскольку государственные структуры, занимающиеся национальной переписью населения, по закону не учитывают конфессиональную принадлежность граждан в переписи, подсчетом численности мусульманского населения заняты неправительственные организации, оценки которых по понятным причинам не всегда вызывают у специалистов полное доверие.
Констатируя подобное, американские авторы И. Ба-Юнус и К. Коне, подвергнувшие критическому разбору накопленную к началу «нулевых» годов социологическую литературу по исламу в США, находят сильно разнящимися в источниках за 2001 г. демографические отчеты касательно мусульманского населения в Соединенных Штатах Америки – от близкой к 10 млн, по версии Совета американских мусульман, до примерно 3 млн, согласно данным Национального центра изучения общественного мнения (NORC) из университета Чикаго21. В 2001–2002 гг. социологи И. Ба-Юнус и К. Коне, отказавшись от исследовательских технологий, которые исходили из обобщений данных, полученных на основе случайной выборки, применили собственный метод исследования, основанный на работе с исламскими религиозными учреждениями США и Канады. Они привлекли свыше 1,5 тыс. информантов – до нескольких десятков на каждый американский штат, которые помогали собирать данные по мечетям, исламским центрам и образовательным учреждениям для детей и студентов из мусульманских семей, а также водителей такси, сыгравших важную роль в деле обнаружения мелких молелен. Согласно оценкам, сделанным в рамках данного проекта, позволившего обследовать свыше 1500 исламских институтов мусульман-суннитов (87% от всех обнаруженных, где удалось получить информацию), в Соединенных Штатах Америки к 2002 г. проживали никак не меньше 5,745 млн мусульман и мусульманок всех возрастов. Как признают социологи, к этой численности следует прибавить еще 0,786 млн шиитов, подавляющее большинство которых не участвует в суннитских организациях, а также мусульман, принадлежащих к суннитским и шиитским сектам, ускользнувшим от внимания информантов22.
Исходя из этих расчетов, И. Ба-Юнус и К. Коне смогли несколько уточнить выводы И. Бэгби и его коллег, опубликовавших в 2001 г. результаты первого комплексного исследования под названием «Мечеть в Америке: национальный портрет»23, согласно которым численность американских мусульман на начало XXI в. находилась между 6 и 7 млн человек. Полученные двумя группам социологов данные налицо явно расходились с другими оценками, например, 1,9–2,8 млн, о которых сообщается в отчете Т. Смита, подготовленном для Комитета американских евреев24. Однако принадлежность Смита к Национальному центру изучения общественного мнения при университете Чикаго позволяла относиться к его выборочному исследованию с особым вниманием, в первую очередь в СМИ25.
Не менее противоречиво представлен анализ этнодемографической ситуации касательно мусульманского населения в Европе. Скорее всего, мы будем вынуждены признать, что извлекать информацию из западных статистических сводок следует, к сожалению, не слишком им доверяя по причине их крайне несистематического и спекулятивного характера.
Из известных нам работ наиболее цитируемыми являются отчеты социологов из американского института по исследованию общественного мнения «Pew Forum on Religion and Public Life», которые, как следует заметить, только в 2010 г. зафиксировали численность мусульман США выше отметки в 2,5 млн человек26. Также они считают, что показатель 5,3 млн должен включать мусульман всех 51 стран Америки в 2010 г., т.е. при условии охвата ее Центральной, Южной и Северной частей27. Тогда как И. Ба-Юнус, И. Бэгби и их коллеги, напомним, еще десять лет назад выявили 6–7 млн мусульман только в одних США.
Допуская, что достоверной статистики мусульман в европейских странах также может и не быть, тем не менее, при оценке суммарной численности мусульманского населения Европы (включая Россию), сложившейся к концу первой декады XX столетия, мы будем оперировать цифрой в 44,1 млн, согласно опубликованным в 2011 г. данным «Пью». Как прогнозируют демографы того же института, к 2030 г. эта численность увеличится до 58,2 млн, доведя долю мусульманского населения в пределах европейского пространства с имеющихся 6 до 8%28. К рубежу третьей декады мусульмане превзойдут 10%-ный порог от общей численности населения в десяти странах на территории Европы (см. табл. 1).
Таблица 1
Европейские страны с ожидаемой численностью мусульман более 10% в составе их населения, 2030 г. (%) 29
В целом, как показывают расчеты специалистов «Пью», мусульманское население в мире увеличится в ближайшие 20 лет примерно на 35%. Превосходя вдвое темпы роста немусульманского населения, глобальная мусульманская община достигнет показателя в 2,2 млрд человек, пройдя отметку в 26,4% от общего числа прогнозируемой численности населения планеты (8,3 млрд) в 2030 г.30 И в этом случае исламская идентичность может восприниматься «своей» каждым четвертым жителем Земли.
При такой впечатляющей демографической динамике исламские мыслители, однако, критически относятся к мифотворческому дискурсу превращения человечества в единую мега-умму – мировое сообщество «идущих истинным путем Аллаха». Развенчивая распространяемое измышление, представляющее главной задачей мусульман «привести в ислам весь мир», мусульманские богословы констатируют, что весь мир никогда и не примет исламской религии, поскольку так установлено в Священном Писании. В подкрепление чего канадский ученый, проповедник и оратор из Исламского института в Торонто шейх А. Кутти, слова которого приводит Р.В. Курбанов31, ссылается на аят из главного источника мусульманского вероучения: «Большая часть людей не уверует, даже если ты страстно будешь желать этого» (Коран, 12:103)32. Тем не менее перцепция мусульманской идентичности в качестве «проблемы для Запада»33 по-прежнему остается одной из серьезных причин высокой политизированности в европейском дискурсе.
Alter or Alternative?
В последние годы серия политических дебатов о месте мусульман в Европе по-разному сосредоточивалась на темах интеграции, безопасности, дискриминация и идентичности34. Эти дискуссии часто представляют мусульман как новичков на европейском континенте35. С тем уточнением, что они образуют то, что К. Колдуэлл называет «параллельные общества». По его словам, новички в Англии сейчас слушают «Аль-Джазира», а не Би-би-си, они сомневаются, стоит ли идти на военную службу в принявшей их стране. Интолерантные книжные размышления сторонника мифа о Еврабии К. Колдуэлла, американского журналиста и главного редактора журнала «The Weekly Standard», о воздействии массовой иммиграции мусульман в Европу в XX столетии36, представляющие их как силы, которые «терпеливо завоевывают города Европы, улица за улицей», были обвинены в разжигании исламофобии, или что «The Guardian» (Великобритания) именует как «культура страха»37.
Наблюдаемая сегодня по обе стороны Атлантики реакция на новоприбывших носителей инокультурной идентичности чаще всего и выглядит именно так: тревога и ужас. Западный мир, по свидетельству Д. Муази, погрузился «в атмосферу страха, арабы и мусульмане превратились в заложников культуры унижения»38. Большинство горожан Европы охвачены ею словно персонажи французского поэта XVII столетия Ж. де Лафонтена: «А те, которые в живых, смерть видя на носу, чуть бродят полумертвы: Перевернул совсем их страх…» (Слова басни «Звери, больные чумой», в которой стихотворец использовал образы животных для обличения пороков общества, российскому читателю более знакомы по сделанному И.А. Крыловым переложению на русский язык «Мор зверей»39). Сам Лафонтен, член Французской Академии, испытавший опалу Людовика XIV, закончил свою жизнь в изгнании, нищете и забвении. Однако его произведения не канули в Лету, и сегодня лафонтеновские строки с поразительной точностью иллюстрируют невымышленный глубокий кризис идентичности, от которого страдает Европа.
Как убежден соотечественник прославленного баснописца, французский историк и политолог Д. Муази, в случае Европы можно говорить о вызванном конфликтом эмоций «многослойном страхе»40. Эту тему он так же развивает в своей статье «Горькое торжество демократии», написанной для книги «Демократия и модернизация» специально к Мировому политическому форуму в Ярославле 9–10 сентября 2010 г. Показывая, как беспокойство от таящейся опасности по многим причинам стало главной тенденцией в развитии Европы, Д. Муази конкретизирует тот страх, который теперь вызывает у нее появление «Другого».
По мнению французского мыслителя, мощнейшим стрессом, затмевающим весь белый свет особенно боязливым европейцам, оказывается ужас перед террористом, особенно когда он представляется в виде мусульманского фундаменталиста с «поясом шахи-да». Именно этот страх, пишет Муази, «оборачивается представлением о захвате мусульманским миром Европы, в котором пришлые чужаки занимают ведущие демографические и религиозные позиции», при этом сам Старый Свет превращается в «Еврабию»41. Допуская, что «Другой» вправе иметь отличные политические и культурные представления и ценности, которые, возможно, могут придтись не по вкусу европейцам, Д. Муази все же настаивает на императиве уважения его достоинства, признании его права на иную культуру и образ жизни. Более того, следует «соразмерять свои действия с его интересами и правами»42.
Однако заметная часть граждан демократических государств Евросоюза, по наблюдениям аналитиков, в большинстве случаев исламскую идентичность воспринимает как альтернативную идентичности европейской, а ее носителей – исключительно как Значимого Другого, которого можно обвинить во многих бедах, включая угрозы суверенитету и национальной идентичности европейским нациям-государствам. В западном дискурсе прочно устанавливается такая рамка восприятия мусульман, в которой они предстают как «наиболее сложно адаптирующиеся к стремительно меняющемуся западному обществу социальные группы, наиболее упорно сопротивляющиеся включению их в современный социальный и политический мейнстрим»43.