входную дверь. На левый подлокотник я положил «люгер», на правый поставил бутылку красного молдавского вина.
Так я встретил рассвет.
В десять утра бутылка была пуста, сна у меня не было ни в одном глазу, а в дверь кто-то позвонил.
Глава 16
Я долго выбирался из кресла и еще дольше шел к двери. Проклятый звонок словно раскаленной проволокой пронизывал
мне череп. На пути от кресла до прихожей я успел сообразить, что вряд ли увижу на лестничной площадке Анну. Та обычно
входила без звонков и прочих формальностей. И я убрал «люгер» за спину. Цепочку я тем не менее снимать не стал.
- Кого там черти принесли? - хмуро поинтересовался я, еще не взглянув в приоткрывшийся проем.
- Черти принесли меня, - сказал Макс. Я не поверил. Поэтому снял цепочку и спросил:
- Кого-кого?
- Меня, - повторил Макс. - У тебя приемный день? Или мне торчать у твоих дверей?
- Заходи, - пожал я плечами. Как-то подзабылось, что в мире существуют люди вроде Макса. Последнее время они мне не
попадались. Я ждал кого угодно - бандитов, Гиви, Анну, милицию...
Макса я встретить не ожидал. Поэтому не знал, что мне делать и что говорить. Похоже, у Макса были те же самые
проблемы.
Пригнувшись, чтобы не задеть головой люстру, Макс неуверенно остановился посреди комнаты. Он взглянул на кресло,
потом на меня:
- Решил заняться перестановкой мебели?
- Угу, - ответил я и упал в кресло.
- Я слышал, у тебя неприятности, - сказал Макс.
- Это старая новость.
- Но еще актуальная? Судя по пистолету у тебя в руке.
- Разве? - Я посмотрел на «люгер», как будто видел его впервые в жизни.
- Может, я смогу чем-то помочь? - спросил Макс.
Я засмеялся. Макс озабоченно покачал головой, выражая беспокойство по поводу моего состояния.
- Что здесь смешного? - несколько обиженно поинтересовался он. - Что ты ржешь?
- Макс, мы с тобой разбежались по одной лишь причине - тебе очень хотелось нормальной жизни. Тебе хотелось порядка,
размеренности, аккуратного прибыльного бизнеса. Ты хотел каждый день в шесть часов вечера возвращаться домой. Разве
не так?
- А что в этом плохого? - Макс нахмурился, и на переносице образовалась вертикальная складка. Он очень забавно
выглядел в эту минуту. Он не понимал, что смешного можно найти в его словах.
- В этом нет ничего плохого, Макс, - ответил я. - Просто в твою систему нового быта я никак не вписываюсь... Я источник
неприятностей. Я ходячая проблема. Это все твои слова. Или аккуратный бизнес, или я. Ты же сделал свой выбор, разве не
помнишь? Я больше не работаю в твоей конторе. И я нормально это воспринял. Ты хочешь спокойной жизни - ты имеешь на
нее право. Я не хочу тебе портить жизнь. Я ушел. А теперь ты приходишь и говоришь: «Может, тебе помочь?» Нет, Макс,
мы уже проехали эту остановку... Все в прошлом. Да ведь и ты сам не хочешь, чтобы я попросил тебя о помощи. Так?
- Ты хочешь сказать, что я - последняя сволочь? - Макс был мрачен как грозовая туча. Я не хотел его обижать.
- Вовсе нет, Макс. Просто ты один раз уже решил, что тебе нужно. Я в курсе. Я тебя понял. Ты мне ничего не должен. Я
уж как-нибудь сам по себе...
- Просто мы тогда... - буркнул Макс. - Не очень хорошо тогда получилось. Я хотел тебе все подробно объяснить, чтобы не
было обид...
- У меня нет на тебя обид, Макс, - заверил я.
- Вот, собственно, за этим я и зашел, - пояснил Макс. Складка на его лбу разгладилась. Я только сейчас сообразил, что
Макс сидит на корточках перед моим креслом. Просто какое-то «Возвращение блудного сына». Только на самом деле
блудным сыном был я, и я никуда не собирался возвращаться. Вот так всегда в искусстве - реальная жизнь отражается с
точностью до наоборот.
- Давай тяпнем, что ли, - предложил Макс и откуда-то вытащил бутылку «Столичной». - За жизнь и за все такое прочее...
- Ты спятил? - Я посмотрел на часы. - Еще только половина одиннадцатого утра. Ты же еще на работу поедешь...
- Плевать на работу! - решительно сказал Макс. - Можно хоть раз в жизни послать все к черту! - И он стал откручивать
пробку.
Я смотрел на него, так настойчиво пытающегося доказать, будто нас все еще связывает нечто большее, чем бутылка
водки, и думал. Я думал о том, что своим сегодняшним приходом Макс успокаивает прежде всего себя. И он уйдет некоторое
время спустя, довольный собой, довольный тем, что «урегулировал» испортившиеся было отношения со старым приятелем. В
записной книжке в разделе «Дела на день» можно было поставить галочку.
Только все это было напрасно. Сегодня мы еще способны сидеть за одним столом, пить водку и даже говорить о чем-то.
Правда, уже после второй стопки паузы между репликами становятся все длиннее и длиннее...
Такими медленными будут становиться паузы между нашими встречами. Мы будем все реже и реже звонить друг другу.
Макс забудет о моем дне рождения. Я буду помнить, но не приду и не напомню о себе телефонным звонком. Потому что это
уже не будет нужно ни ему, ни мне.
Этот процесс займет годы, и однажды, встретившись на улице, мы просто обменяемся взглядами, кивнем друг другу и
разойдемся. И в наших взглядах будет только пустота. И каждый из нас будет для другого человеком из прошлого.
А пока Макс весело рассказывал какой-то анекдот и разливал водку по рюмкам...
Я улыбался. Я умею улыбаться, даже когда мне совсем не смешно. Я давно этому научился.
Радостная физиономия Макса почему-то вызывала у меня раздражение, которое я умело прятал за идиотскую улыбку. Но
почему Макс так действует мне на нервы?
И я понял. Потому что я ждал не его. Я ждал ее.
Но ее не было. Ни в тот день, ни в следующий. А на третий день я не выдержал. Я заснул.
И вот тогда она пришла.
Глава 17
Если бы она хотела это сделать бесшумно, то, несомненно, сумела бы это сделать. И я бы никогда не узнал о том, что она
приходила. Потому что не проснулся бы больше.
Но все было по-другому. Она зажгла в прихожей свет и с шумом опустила на пол какую-то поклажу. После чего
швырнула в сторону ботинки и повесила на вешалку свою кожаную куртку.
Ни дать ни взять, любящая жена вернулась из командировки. Я положил правую руку поверх одеяла. А потом попросту
свесил ее с кровати. На ковре лежал «люгер», и курок был взведен.
Ее силуэт вырисовывался в дверном проеме идеальной мишенью, и теперь я, если бы хотел, мог бы разом покончить с
напряженным ожиданием последних дней. Но я не сделал этого.
Анна осмотрела рукав черного обтягивающего свитера и досадливо чертыхнулась. Потом стянула свитер и бросила его на
пол, оставшись в черной майке-безрукавке.
Она подошла к моей кровати и, не обращая на меня внимания, принялась раздеваться. Сначала в сторону полетела майка,
потом бюстгальтер, потом она сняла джинсы и все остальное. А потом она оказалась в моей постели.
Ее тело было холодным, как мраморное изваяние. Анна прижалась ко мне, положила свои руки мне на плечи и
прошептала:
- Так холодно...
Я не ответил.
- Почему ты спишь одетым? - поинтересовалась Анна. - Куда-то собираешься пойти?
Я отрицательно мотнул головой.
- И правильно... На улице жуткий холод. Давай-ка, расстегни вот это, - попросила Анна, уже работая своими ледяными
пальцами в низу моего живота. Не думал, что она вернулась за этим.
- Вот так, - вздохнула Анна. - Давай, двигайся, двигайся...
Это было очень странно. Она неподвижно распростерлась на простыне и никак не реагировала на мою активность,
повторяя лишь бесстрастно: «Двигайся, двигайся...» Некоторое время спустя, когда пот уже пропитал насквозь мою рубашку
и струился по вискам, Анна сказала: «Хватит», - и я, обессиленный, выскользнул из нее.
Если во время этого мероприятия, которое являлось сексом лишь формально, она испытала оргазм, то это был самый
незаметный оргазм в мире. А я получил столько же удовольствия, сколько бывает при лобызаниях с высеченной изо льда
скульптурой при тридцатиградусном морозе.
А затем она произнесла фразу, которая многое мне прояснила. Многое, но не все.
- Хотя бы почувствовала себя живой, - сказала Анна, глядя в потолок.
- Это наша общая проблема, - отозвался я. - Последние несколько дней я только и жду, когда же почувствую себя
мертвым.
- Что так? - Анна подобрала с пола скомканные джинсы, нашла в кармане пачку сигарет и закурила. Такого за ней не
водилось на моей памяти. - У тебя опять неприятности?
- Почему «опять»? Неприятности все те же. Разве ты не продала мою голову Гиви Хромому в обмен на имя главного
заказчика?
- А, ты об этом... А ты не думаешь, что если бы мне нужно было купить это имя ценой твоей головы, то я просто не дала
бы тебе уйти из кабинета Гиви? Еще тогда. Зачем мне оттягивать твое убийство на три дня?
- Тебе виднее. Ты же специалист в этой сфере, не я. Возможно, у тебя были более спешные дела.
- В какой-то степени ты прав, - согласилась Анна. - У меня были дела. Теперь они закончены.
- И ты пришла закончить со мной?
- Почему ты так плохо обо мне думаешь? - спросила Анна, и в этом вопросе не было возмущения или обиды. Просто
любопытство. - Я на твоих глазах застрелила Боба, чтобы не отдавать тебя Гиви. Я спасла тебя.
- У тебя была причина застрелить Боба, - сказал я. - Бедный Боб лишь дал тебе повод...
- И какая же причина, интересно знать? Зачем мне убивать своего напарника?
- Деньги, - коротко сказал я.
- Деньги... - повторила Анна, без вопросительной интонации.
- Премия за найденные триста двадцать тысяч долларов. Теперь ее не надо делить на двоих. Теперь это все - твое.
- А это была, между прочим, твоя идея, - сказала Анна. В ее голосе было ноль целых ноль десятых эмоций.
- Моя? Что ты имеешь в виду? Я предлагал тебе убить Боба?
- Не напрямую. Во время нашего первого серьезного разговора, когда я объясняла тебе сущность нашей с Бобом и
Марком миссии, ты помянул рассказ этого... как его?
- О'Генри? - вспомнил я, еще не понимая какая связь между американским писателем, Анной и премией за возвращение
денег фирме «Европа-Инвест».
- Вот-вот. Я читала этот рассказ в молодости, только названия не помню. Там три бандита ограбили поезд. Потом одного
из них застрелили, и доля двух остальных увеличилась на пятьдесят процентов... Понимаешь, о чем я подумала? Когда
умирает один из трех, двое других получают больше. А потом Марк оказался предателем. Так совпало. Но мне это очень
понравилось. А дальше в том рассказе - у другого бандита лошадь сломала ногу, и он попросил третьего подвезти его на
своей лошади. Но третий был умный парень, он сообразил, что лучше все заграбастать самому. Он прикончил своего
подельника и ускакал, забрав все с собой. И он стал крутым бизнесменом. И обеспечил себе достойную старость. Обо всем об
этом мне напомнил ты, Костя.
- Вот оно что. - Я покачал головой. - Ты просто мастерица по воплощению в жизнь литературных конфликтов... Значит,
решила стать крутой бизнесменкой?
- Нет, куда мне... Я о другом забочусь. Я же не могу всю жизнь заниматься этой... - Она на миг замолчала. - Этой
живодерней. Мне ведь уже тридцать три, Костя... И это возраст... Когда напрягаться все труднее и труднее. Мне пора
уходить, но уходить надо при деньгах. У меня же не только вставные зубы, у меня и с почками проблемы, и других болезней
мешок. Надо бы уже и на пенсию выйти. Купить место в каком-нибудь швейцарском пансионе и доживать там, что осталось.
- То есть ты заработала спокойную старость?
- Я стараюсь ее заработать. Еще год-другой придется попахать. Вот так, Костя.
- Рано ты собралась на пенсию.
- Устаю очень. - Она горько усмехнулась. - Я же не чета тебе, не могу взять и уйти, как ты три дня назад. Мне нужно все
доводить до конца.
- И как ты довела до конца дело с Гиви?
- Он отказался от всех претензий к тебе.
- Не может быть, - сказал я, хотя уже ничто, сказанное этой женщиной, меня бы не удивило.
- Может. Я сделала ему очень выгодное предложение. И он не смог от него отказаться. Гиви - мужик с пониманием. Он
быстро понял, где есть выгода, а где ее нет.
- И где же выгода?
- Выгода в том, чтобы больше не конфликтовать со мной и всей нашей фирмой. Гиви это и так уже стоило десятка людей.
- Так вы теперь друзья?
- Не мы лично. Гиви - друг нашей фирмы. Он понял, что до этого дружил не с теми людьми. Он дружил с людьми,
которые слабее нас.
- И он назвал тебе имя?
- Конечно. И подробно объяснил, как лучше подобраться к этому человеку.
- И в той сумке, что ты швырнула в прихожей...
- Это деньги. И те, что у нас украли, и еще немного сверху... То, что называется компенсацией за моральный ущерб. - Она
опять усмехнулась. - Мы решаем наши проблемы не через суд, но компенсацию тоже можем потребовать... Пришлось
хорошенько потрудиться, Костя. У этого типа было двое охранников. Большие накачанные болваны с плохой реакцией. Я
увезла их хозяина в лесок, и он не стал долго ломаться и отнекиваться...
- Он оценил тебя по достоинству.
- Вот именно. Правда, чтобы заставить его отдать деньги, пришлось применить настойчивые методы увещевания. Хочешь
знать, как я это сделала?
- Нет, спасибо, - отказался я.
- А почему? Слушай. - Она обхватила меня руками за шею и вжала свои губы мне в ухо. Я толкнул растопыренной
ладонью в мягкую грудь, но хватка была мертвой. - Я стала отрезать ему пальцы, один за другим, - шептала она. - Сначала
он думал, что я шучу, но потом спохватился... На третьем пальце он рассказал, где деньги. А на четвертом назвал всех
остальных людей, которые противятся деятельности «Европы-Инвест» в вашем городе... Людей в мэрии, в администрации
губернатора, в комиссии по приватизации. - От этих слов, произносимых горячим торопливым шепотом, у меня начала
кружиться голова. Но Анна продолжала говорить, и ее слова вплывали в мое сознание как ядовитый газ, отравляя во мне
все...
- ...и тогда я заставила его поочередно звонить всем этим людям. И он звонил, и рассказывал, что с ним случилось, и как
ему больно, и как он жалеет, что начал всю эту историю... Всю ночь мы ездили по лесу в его машине, и он звонил. А когда он
всем позвонил, то хотел попрощаться с семьей, но я не разрешила, потому что сама устала к этому моменту... Я могла не
выдержать, я могла его пожалеть. Черт, у меня весь свитер в его крови... Ты слушаешь? Костя, ты слушаешь?
Я слушал.
- Теперь ты убьешь тех остальных, с которыми был связан этот... которого ты убила?
- Я проконсультируюсь с начальством в Москве, - сказала Анна. - Но вообще-то я с большим удовольствием убралась бы
отсюда. Я уже говорила тебе, что стала быстро уставать. Это возрастное.
- А раньше ты могла резать пальцы сутки напролет?
Ей не понравился мой тон. Она легла на бок, лицом ко мне, и с интересом посмотрела в мои глаза.
- Знаешь что, Костя... Ты должен быть мне благодарен. Я ведь могла тебя убить.