Постепенно с большим или меньшим успехом некоторые моменты этой новации – увы, на побудительном фоне откатов и возрастания кровопролития – были вынужденно инкорпорированы во все более активные взаимодействия территориальных политий. Из фиксируемых – прежде всего мирными договорами – позитивных конфигураций этого взаимодействия стали прорисовываться структуры, а сами территориальные политии становиться ячейками соответствующих сетей.
Сами по себе первые сети были клочковатыми и неустойчивыми. Однако десятилетие за десятилетием они расползались, уплотнялись. Исподволь стало образовываться общее структурированное пространство. Оно оказалось удобным и функциональным не только для сдерживания кровопролития, но и для поощрения все большего числа политических, экономических и социальных новаций, которые принято включать в общую рубрику модернизации.
На старые сети очень примитивного, рамочного сдерживания насилия стали наслаиваться сети других полезных начинаний, как раз и связанных с набиравшей мощь модренизацией. Так мало-помалу одни относительно простые сети со своим набором ячеек стали превращаться в более сложные с новым и обновленным набором ячеек, которые тоже становились сложнее. Порой ячейки усложнялись и институционально совершенствовались быстрее. Тогда они экспортировали свои новации в сеть и трансформировали ее институты. Впрочем, был и противоположный процесс ареста и даже редукции институциональных новаций, например, по логике «царя горы» [Мельвиль, Стукал, Миронюк, 2013].
Главный принцип, повторим, заключается в том, что современные территориальные государства формируются не изолированно, а в составе международных систем. Типологические особенности вовлеченных в процесс государственного строительства политий, их возможности, потенциал, институциональный дизайн становятся факторами, определяющими характер системы. В то же время по мере своего формирования международная система оказывает мощное обратное воздействие на образовавшие ее политии. С помощью синхронизации ключевые для международной системы организационные принципы и практики внедряются в составляющие ее страны. Помимо этого система решительным образом влияет на эволюционный отбор типов своих единиц-членов, на их институциональный дизайн и даже на политические культуры.
Не менее важно, что качественное соответствие между определенными типами государств и межгосударственных систем позволяет объединить их в череду поколений. Деление на поколения определяется логикой модернизации и динамикой вызванных ею исторических процессов. При этом происходит не механическая «смена» по принципу одно поколение вместо другого, а их «наслаивание» и наследование одних другим по принципу новое поколение вместе с предшествующими, сохранными в «снятом», т.е. критически переработанном виде.
Развитие и сама модернизация обеспечиваются неоднородностью координатной сети и разнородностью ячеек. Именно они создают момент изменений и развития. Некоторые из государств-ячеек, входящих в систему общего поколения, живут скорее логикой предыдущего поколения, тогда могут найтись и такие, которые уже предлагают иную логику, которой только предстоит стать если не всеобщим, то уж точно типичным достоянием следующего поколения международных систем.
С самого начала модернизации состав государств отличается значительной пестротой, а международные системы высокой степенью асимметричности. По мере эволюции количество разновидностей государств уменьшается, а типологические, точнее, так называемые семейные сходства между входящими в них территориальными политиями становятся более отчетливыми. Асимметрия сменяющих друг друга международных порядков постепенно сглаживается. Однако эволюционная асинхронность отдельных государств и их типов не только сохраняется, но и создает необходимый момент организационной и функциональной дифференциации внутри международных систем. Сохраняющаяся же асимметрия международных систем также создает моменты развития.
В развитии и международных систем, и образующих эти системы государств периоды относительной стабильности политического порядка чередуются с кризисами. В ходе модернизации относительная длительность периодов порядка увеличивается, а кризисов – уменьшается, хотя и незначительно, по крайней мере, в нынешней ретроспективе пяти с половиной веков.
По мере развития государств и межгосударственных систем отчетливо прослеживается укрепление во внешней и внутренней политике начал, принципов и традиций законности, представительства и участия. Это позволяет государствам и международным системам накопить институциональный и политико-культурный потенциал, необходимый, но пока недостаточный для адекватного ответа на основной императив современности (Модерна) – установление контроля над развитием [Ильин, 2003 a; Ильин, 2003 b].
Учет параметра эволюционной зрелости позволил осуществить реконструкцию исторических поколений координатной сети мировой политики. Национальные политии по-прежнему оформлены пространственным образом, имеют собственный «эволюционный возраст» и развиваются в соответствии со своей внутренней логикой и приоритетами. Да и сама ячеистая структура мировой политики, образуемая государствами, сформировалась и продолжает формироваться в специфических эволюционных и исторических условиях.
При всех своих темпоральных характеристиках ячейки координатной сетки могут обладать пространственными параметрами, структурными характеристиками, определяющими их место в сообществе государств. Наиболее очевидным критерием различения является размер – причем не абсолютный, а относительный. Он использовался еще Джованни Ботеро, который впервые показал принципиальную разницу между величайшими (grandissime), средними (mezano) и крохотными (piccioli) государствами [Botero, 1997, p. 3–7]. Для Ботеро, однако, размер государства не сводится к территории. За размером стоит некое подобие комплексного индекса. Он включает также численность населения, природные ресурсы, трудолюбие людей и созданные ими богатства, их долю в распоряжении властителя, его ресурсы господства, в частности вооруженные силы, а главное – общее благо страны, которое является одновременно и началом, и средством государства, его государственным расчетом.
В связке с размером следует учитывать целый ряд показателей, включая такой важный, как общественные блага (public goods). Последний параметр следует трактовать куда более четко, чем Ботеро, обращаясь к современной трактовке общественных благ как услуг, предоставляемых политическими институтами своим «клиентам» – от граждан до политических, экономических и прочих структур самого разного масштаба.
Распределение общественных благ является основанием универсальных классификаций государств. Важны не только и не столько их «натуральные» размеры (численность населения, размер территории, объем ВВП и т.п.), сколько относительный масштаб их участия в циркуляции общественных благ [Ильин, 2010; Ильин, 2012 d]. Структура мировой политики в значительной мере определяется направлением потоков общественных благ. Государства в этой глобальной системе становятся своего рода ячейками для организации и учета (подведения баланса) обмена общественными благами, которые могут производиться не только государственными ведомствами, но также транснациональными и субнациональными акторами. Плотность и интенсивность циркуляции общественных благ как раз и характеризуют масштаб отдельных ячеек или государств.
Соответственно появляется возможность выделить крупномасштабных поставщиков общественных благ или мегагосударства. Далее можно выделить участников циркуляции общественных благ, которые способны поддерживать баланс между получением и предоставлением общественных благ. Это макрогосударства. Оба объединяют нетто-получателей общественных благ. Одни при этом участвуют в циркуляции общественных благ – пусть и при дефицитном балансе. Они обладают в силу этого определенной долей самостоятельности. Другие же попросту не производят некоторых общественных благ, например, связанных с международной безопасностью, научно-технической деятельностью и т.п. Эти политии полностью зависят от поставляемых извне общественных благ. Предлагается различать эти группы как мини- и макрогосударства.
Структурные разделения на мега-, макро-, мини- и макрогосударства в зависимости от распределения общественных благ сохраняются на всех этапах развития международных систем и составляющих их государств.
Поколения государств и их систем
В эмпирическом отношении проведенные исследования позволили выделить поколения государств и их систем, а также получить классификации государств для отдельных этапов эволюции международной системы государств от локализованной Итальянской лиги второй половины XV столетия до глобальной системы наших дней [Ильин, 2011; Ильин, 2012 a; Ильин, 2012 b; Ильин, 2012 c; Ильин, 2013 b]. Данные классификации отражают состав международных систем государств. Этот состав, как и типичные для него государственные формы, существенно отличается для отдельных больших волн развития – Раннего Модерна (XV–XVIII вв.), имперско-националистического Модерна («долгий XIX век»), волны эволюционной паузы «короткого XX века» и нынешнего, незавершенного еще выхода из этой волны.
Выделенные в ходе эмпирического исследования классификации преимущественно отражают фазы консолидации и лишь частично фазы кризисов. При этом в рамках более мелких волн, охватывающих от половины столетия до двух десятилетий (исторически наблюдается постепенное сокращение темпоральной амплитуды волн), состав международных систем и наличные государственные формы варьируется менее значительно при переходе от одной волны к другой. Разумеется, что описываемая схема отражает логику задающих тон сегментов ячеистого слоя, его «ядра», если это слово применимо к сетям вообще. В ячеистом слое сохраняются также периферии своего рода – пережиточные ячейки прежних поколений или возникают разного рода девиации, которые могут создавать шумы и проблемы, а могут задавать потенциальные альтернативы для будущего.
В целом выявляется следующая логика волновой смены поколений международных систем и составляющих их государств [см.: Ильин, 2013 b].
Впервые сетевая структура баланса территориальных политий была опробована и принята в Северной Италии во второй половине XV столетия после заключения в 1454 г. так называемого Лодийского мира. Затем наступил кризис в виде так называемых Итальянских войн. Он был завершен Аугсбургским миром 1555 г. и установлением системы конфессионализма. Этот новый политический порядок был подорван новой серией религиозных войн, которые продолжались вплоть до середины XVII столетия и прекратились лишь с заключением Вестфальского мира.
В этот и непосредственно последовавший за ним исторический период менялись состав и конфигурация международных систем. Достаточно констатировать, что их образовывали территориальные политии разных масштабов:
– империи или составные политии (унии) имперского масштаба;
– королевства или иные крупные территориальные политии;
– княжества или иные мелкие территориальные политии;
– города или иные мельчайшие территориальные политии.
Историческая Вестфальская система включала три империи, а именно издавна претендовавшую на этот статус Священную Римскую империю, а также двух ее противников, возвысившихся до этого статуса в результате Тридцатилетней войны – королевства Франции и Швеции.
В состав этой системы входили крупные территориальные политии: экстраимперские (Испания, Англия, Нидерланды, Дания, а также по инерции Португалия, Речь Посполитая и Венеция) и внутриимперские – курфюршества. Кроме того в нее были также включены внутриимперские княжества или мелкие территориальные политии и города или мельчайшие территориальные политии.
Историческая Вестфальская система обеспечивала циркуляцию единственного общественного блага – военной безопасности в ее простейшей форме. Первые поколения международных систем, включая исторически действительную, а не абстрактную Вестфальскую систему, были в высшей степени асимметричны. Эти системы формировали единичные суверены, которые на вторых и третьих ролях принимали в свой клуб избранные политии, а всех остальных рассматривали как бесправные объекты своего манипулирования.
Подобный порядок просуществовал до эпохи революционных потрясений и Наполеоновских войн.
Даже немногие государства, уцелевшие в этом потоке революционных изменений, претерпели существенные изменения. Восстановленные после Венского конгресса, например, королевство Франция или Швейцарское клятвенное сотоварищество уже были обречены стать фактически новыми государствами. Для абсолютных монархий не осталось места. В лучшем случае их удавалось заменить на легитимистские монархии. Происходило повсеместное обновление монархий за счет их ограничения, усиления представительных и парламентских начал и даже конституционализма. Формируются – первоначально на периферии международной системы за океаном – современные республики, которые постепенно становятся все более распространенной формой организации территориальных политий.
Постепенно уменьшается пестрота состава сообщества суверенных государств, количество специфических разновидностей и единичных уникальных отклонений. Происходит диффузия образцов государственного строительства, норм конституционализма и парламентаризма. Все активнее используются институциональные решения, доказавшие свою эффективность в относительно успешных странах – прежде всего Великобритании и, отчасти, во Франции.
На протяжении всего XIX столетия, включая даже кризисные периоды, происходило нарастание сетевых взаимодействий как между государствами, так и внутри национальных политий. Эти процессы консолидации сопровождаются постепенным изменением представлений о природе власти и политического порядка. В предыдущую эпоху наиболее успешная практика государственного строительства вполне логично сочеталась и оправдывалась идеей разума как источника и основания политического порядка, верховной власти и ее суверенности. Еще более архаичные идеи об их сакральном источнике уже становились все более и более маргинальными. Новые идеи о народе как источнике суверенной власти при всем своем мощном распространении стали действительно заметными и значимыми только в эпоху революций и Наполеоновских войн.
Все эти изменения существенно сказываются на составе и способах циркуляции общественных благ. Количество благ и их разновидностей растет. Появляются все новые и новые способы их распределения – первоначально на локальном или национальном уровне. Медленно, но верно происходит расширение сетей циркуляции общественных благ. Все более диверсифицированными и сложными становятся многосторонние гарантии и интервенция. Нарастает транснациональный обмен людьми, товарами, услугами и капиталом. Формируются и уплотняются информационные и транспортные сети.
Вместе с тем XIX век – это эпоха торжества империалистической и националистической гегемонии. При общем расширении пределов международной системы и ее окончательном свертывании в глобальную, сферическую по конфигурации структуру сокращается общее число государств. Слоистость, многоуровневость международной системы скрадывается, а общая логика редуцируется к некому подобию теоретической Вестфальской системы ячеек как биллиардных шаров. Прежние и новые ячейки всемирной сетки территориальных политий унифицируются. Они либо прямо включаются в пространства имперского господства, либо попадают в сферы их воздействия. Все это делает клуб великих держав естественным и единственным распорядителем системы циркуляции общественных благ, а большую часть остального мира – зоной колониального господства. Столь резкое нарастание асимметрии международной системы и диспропорций в масштабах ячеек мировой координатной сети привело к «закупорке» каналов циркуляции такого важнейшего общественного блага, как безопасность, что спровоцировало мировую империалистическую войну.
После Первой мировой войны начинается процесс переструктурирования мировой системы. Глобальная координатная сетка получает оформление сначала в виде Лиги Наций, а затем и Организации Объединенных Наций. Начинает реализовываться принцип национального самоопределения, который вопреки идеологически возобладавшей его этнонационалистической трактовке в структурно-функциональном плане сводится к самоопределению, точнее, признанию территориальных политий суверенными нациями-государствами. При этом государственное (так будет точнее) самоопределение санкционируется прежде всего великими державами и влиятельными макрогосударствами.