– Сиди, не вякай, – вяло прореагировал Николай.
– Ты че, земляк. Видишь, у него фуфайка в крови. Он одного чумазого так консервной банкой уделал перед побегом, мало не покажется, – вступился за честь товарища Эдик.
– Ага. Ты соврал, а я поверил. За побег у них разговор короткий. Юшка носом пошла или сопатку кто из этих разбил... – не поверил омоновец.
– Не балтат! – прикрикнул охранник.
Поехали молча. Сидящие в автобусе рабы кто поверил, кто не поверил словам Эдика, но все видели одно – десантник мастерски провел машину через перевал.
– Держись! Дорога в два яйца, – предупредил Николай и свернул на боковое ответвление, уходящее в ложбину между вершин. – Раздвояется.
Старый анекдот вызвал невольные улыбки у тех, кто знал.
Внизу всем приказали выйти.
Так вот какие у них лагеря, подумал Николай. Перед ним была старая кошара в окружении нескольких армейских палаток с натянутой поверху маскировочной сетью. И палатка, и сеть новенькие. Стояла тут и армейская кухня, и навес для нескольких лошадей, и вырыта аппарель для машин или другой техники. Несколько грубо сколоченных столов и для обеда, и для чистки оружия, и для других занятий.
Их повели метров за триста от центра. Роздали инструмент и приказали копать по разметке. Работа знакомая. По выработке и жрачка будет.
Умно, ничего не поделаешь, и саперы у них грамотные, окружат на разных уровнях по периметру огневыми точками, попробуй расколи орешек без мощной огневой подготовки. И сектора обстрела завидные. Повозиться придется. Наверняка валуны таскать заставят для обкладывания амбразур.
Но не пришлось бывшему десантнику таскать валуны. Примерно минут через сорок после начала работ на место с проверкой пожаловал сам Газаев. Он обошел фронт работ, и Николай было уже собирался облегченно вздохнуть – не узнал, как тот остановился и присмотрелся внимательнее. Подошел. Десантник сделал вид, что не замечает пристального взгляда проверяющего, норовил повернуться боком.
– Сапер? А я тебя узнал. Только не поверил, ты ли за рулем или не ты. Чего сопишь? Бросай инструмент. Прекратить работу. Глаз у меня верный. Я же снайпером был. Ты про меня слышать должен был.
Действительно, Газаев начинал снайпером, а когда его личный счет достиг сотни, выделили, выбрали командиром. Но он позволял себе иногда выходить на индивидуальную охоту, хотя командирам это было запрещено.
– Стой тут, – приказал он. – Построить всех.
Быстро согнали рабов.
– Среди вас есть один. Вот он. Я предложил ему деньги и работу. Он отказался. Больше того – бежал. За это полагается смерть. Но я – солдат освободительной армии Аллаха, и я умею уважать врагов, даже если они шакалы.
Он протянул руку и отобрал у охранника автомат.
– Беги. Сможешь уйти от моей пули – уйдешь, слово даю.
Николай посмотрел в глаза Газаеву и все понял: шансов уйти не было. Он слаб, а бежать в гору от снайпера, пусть даже с АКМ, тухлый номер.
Газаев оказался очень гордым. Пятьдесят метров... Шестьдесят... Зигзаг... Упал... Откатился за камень... Глубокий вздох. Он ждет меня с другой стороны. Так положено. Не вставай, где упал. А я встану, где упал, и зигзаг... Семьдесят... Пуля чикнула по фуфайке. Одиночными бьет. Короткой, наверное бы, снял. Восемьдесят. Упал, откатился... Чем черт не шутит, вдруг уйду...
Спеси много. Гордости. Ты с АКМ метров на двести пятьдесят можешь быть уверен, а дальше как Бог положит... Но эти двести пятьдесят надо еще одолеть... Сто... Задыхаться стал. Плохо. Чего он ждет? Хочет целкость свою показать? Только бы ты подольше гордым оставался... Сто двадцать... Пуля вырвала клок ватина... Издевается, гад. Хорошо не по ногам... Сто сорок... Неужели вытяну? Нет, не вытяну. Сто пятьдесят... А ведь я его чувствую. Сейчас будет переводить на стрельбу очередью... Сто шестьдесят... Упал... Откатился... Вперед! За Родину! За Сталина!.. Что за черт... Чего я ору?.. Сто восемьдесят... Проняло... Вот гад, ну и гад же...
Бывший десантник упал на сто восемьдесят пятом метре. Упал и больше не поднялся...
Газаев опустил автомат.
– Хорошо бежал. Видели, как надо бегать?
Охранники угрюмо кивнули.
Один из них бросился было вверх по склону добить, если жив.
– Стоять! – приказал Газаев. – Пусть он там сгниет в назидание другим. Не убирать до моего распоряжения.
Никто не сомневался, что так и будет. Эдик смотрел на тело Николая. Одна рука его была вытянута вперед, словно он цеплялся за невидимый отсюда куст, другая поджата. Даже лежа он все еще бежал.
Глава 16
Гордеев подобрал друга у здания Мосгорпрокуратуры. На сей раз, отправляясь на встречу с подзащитным (Антоненко решил еще раз передопросить обвиняемого в присутствии адвоката), он взглянул на затянутое низкими облаками небо, из которых на землю ложилась совсем не летняя морось в виде сплошной, во все проникающей водяной пыли.
– Хороший хозяин собаку из дома не выгонит, – вместо приветствия сказал, садясь в машину, Антоненко.
– Как Зоя? – не отвечая на вопрос и не торопясь сообщать о целях приглашения следователя прокуратуры на свою встречу с Игнатьевым, спросил Юрий.
– Чего это ты вдруг воспылал интересом к ее особе?
– Так... Я все-таки адресок подкинул.
– Ты ж ее терпеть не можешь. Впрочем, как и она тебя.
– Ну, это громко сказано. Я же ее практически не знаю. Просто не люблю капризных и взбаломошных женщин.
– Это потому что они тебе не попадаются, а если и попадаются, иголки, как дикобраз, выставляешь.
– Попадаются. Красивая, взбалмошная, полная сексуальная раскованность.
– Это кто же такая?
– Актриса... Лика зовут. Говорят, молоком обжегшись, на воду дуют, а у меня, веришь – нет, воздуха в легких не стало.
– В зобу дыханье сперло? Это бывает...
Вырулили на Новослободскую. Оставлять машину на платной стоянке у метро, а потом идти по такой мерзости до СИЗО не было никакого желания, и потому они промучились минут двадцать в поисках, куда бы приткнуть «жигуленок». Нашли. Но не успели они отстегнуть ремни безобасности и забрать свои папки, как к машине подскочил нагловатый молодой человек и предъявил свои права на сбор средств за стоянку машины.
– То есть? – не понял адвокат.
Свои права он тоже знал, и потому его оскорбил столь наглый побор.
– Такую бляху отштамповать и на домашнем прессе можно.
Антоненко нарочно не вмешивался в препирательство, наблюдая, чем закончится ситуация.
– Ничего не знаю. Есть распоряжение мэра взимать плату за стоянку более десяти минут.
– Послушай, любезный, я – адвокат и такого постановления не слышал. Кроме того, не вижу знака платной стоянки. Покажите-ка ваши документы. Может быть, у вас есть копия лицензии на право поборов?
– Ничего я тебе показывать не буду, но, если хочешь забрать свою колымагу в целости и сохранности, плати.
И вымогатель красноречиво кивнул в сторону козырька подъезда, где, безуспешно скрываясь от мороси, топтались два мужичка неприятной наружности.
Антоненко испугался, что сейчас его мягкий и покладистый с виду друг взорвется. Есть такой тип людей. Выругаться матом для них словно вываляться в грязи, но бывают и у них моменты безудержной ярости, когда плевать на все, главное – добраться до горла обидчика.
– Ты вот что, сопляк, поди-ка сюда и взгляни... Читать умеешь? Чтобы ни тебя, ни твоих другарей я здесь больше не видел. Усек? Ну вот и отлично. Сопли подбери – и вперед, пока я добрый.
Антоненко спрятал красное удостоверение прокуратуры, и наглеца как ветром сдуло.
Они молча свернули под арку. У обоих от инцидента остался неприятный осадок, несмотря на профессии и то, с чем они повседневно сталкиваются в обычной жизни.
Пока оформляли вызов на допрос заключенного, Гордеев продолжал молчать. Наконец не выдержал Антоненко:
– Слушай, к чему вся эта свистопляска? Чего ты молчишь как индюк, если что-то раскопал и хочешь заявить ходатайство о проведении дополнительных следственных действий, говори сразу. Дело предельно ясное, если я его затяну, это никому не понравится. И так уже вокруг вьются. Знаешь, что мне в буфете сегодня один обормот предложил?
– Догадываюсь. В следственных органах куча «висяков». Коли наш колется, не подкинуть ли ему еще пяток-другой?
– Пяток? Да они из него Аноприенко сделают.
– Послушай, никакой он не Аноприенко.
– Да? Вот. Полюбуйся. Только сегодня получил.
Гордеев не успел прочитать.
В дверь постучали. Вошел сопровождающий контролер и доложил о доставке Игнатьева.
– Пусть войдет... А мы с тобой в коридорчик выйдем потолкуем, – предложил следователь. – И выписку прихвати.
Так и сделали.
Игнатьев скользнул равнодушным взглядом по следователю и адвокату и сел на ставшее привычным место.
– Игорь, ты посиди пока, нам с бумагами надо ознакомиться, – слукавил адвокат.
Никакой реакции.
– Не пойму, отчего он такой замороженный, – сказал скорее себе, чем Антоненко, Гордеев.
– Чует кошка, чье мясо съела. Ты читай, читай. Может, прояснеет.
И адвокат начал читать. Это были копии постановлений о приостановке следствия ввиду нерозыска обвиняемых по двум нераскрытым делам, которые вел другой следователь, но сделанные по просьбе Антоненко. По мере чтения адвокат понял, почему сегодня в буфете, а главное – кто подходил к Антоненко с предложением делать из Игнатьева серийного убийцу. В постановлениях говорилось о двух убийствах. Убитыми были учитель физкультуры одной из московских школ и телохранитель депутата. Первого зарезали прямо в школьной раздевалке шесть месяцев назад, второго в подъезде собственного дома. У обоих глубокие резано-рваные раны в области шеи. Причем в первом случае голова была практически отделена от тела. Никакой связи между первым и вторым убийством, кроме способа совершения, не наблюдалось. Разве что возраст. Цветущий. Здоровые мужики. Как пишут в официальных сводках – «крепкого телосложения». Были еще кое-какие детали. Например, учитель не прочь был самолично провести массаж ушибленной части тела ученицы или ученика. У телохранителя установили интимную связь с женой депутата. Но, как в первом случае стало ясно Гордееву, была проработана версия педофилии. Отпала. Обиженные молчали. Заступников, способных на такую месть, в окружении не было. Родителям дети не жаловались. Во втором случае отрабатывали любовную связь, но оказалось, что сам депутат ни сном ни духом не подозревал о шашнях жены. Больше того, как только узнал, его хватил удар. Два месяца на больничной койке.
– Все? Давай сюда, – Антоненко отобрал у адвоката бумаги. – Мне их Котов дал.
– Послушай, на основании этих бумажек ты собираешься прижать к стене моего подзащитного? Надо было не постановления просить, а целиком дела истребовать. Возможно, следствие что-то пропустило. Возможно, есть другие версии. Надо копнуть глубже. Охранник депутата, например. Может, это не адюльтер, а предупреждение. Мол, жди – и твой час наступит, если не пролоббируешь наши интересы. Возможно, здесь завязана политика. Тогда на кой черт она моему портному? То-то и оно... Кто такой этот Котов? Я его не помню.
– Да помнишь ты. Такой белобрысый. Тихий. На нашем курсе учился. Все время с мокрым носом ходил, хлюпал. Геморрой, что ли?
– Гайморит, – поправил адвокат. – Геморрой – насморк в диаметрально противоположном конце тела. И все равно надо изучить дела внимательнее. Вспомнил. Такой... Никакой. Серая мышь.
– Точно. Только теперь он не серая мышь, а замначальника. Месяц назад сделали, но с условием, что закончит все свои дела. Все «висяки» сдаст под ключ.
– И ты поддался?
– Я не поддался. Он теперь у меня какое-никакое, а начальство.
Адвокат с горечью подумал, что ничего в мире не меняется. Правда, растут деревья, бушуют ураганы, стираются с земли города. Но карьерные соображения в обществе остаются теми же, что и много-много лет назад. С другой стороны, он понимал, что Антоненко может быть обидно. Столько лет без движения, а тут какой-то совсем не блистающий талантами следователь обогнал по кривой. Подчас так бывает, что именно серых и назначают командовать, ибо избавиться от такого в своем аппарате самое милое дело. И в интересах профессиональных тоже. Вот и двигают их. И не просто двигают. Просто двигать неудобно. С повышением. На первый взгляд решение разумное. Избавился – и с плеч долой, из головы вон. Но ведь такой другим жизнь испортит.
А вдруг до президента додвигают? В нашей стране все может быть. Стоит почитать быстрые служебные биографии некоторых.
– Ладно. Спрячь. Посиди и послушай, – предложил адвокат.
Они вернулись в комнату для допросов.
– Слушай меня, Игорь, внимательно. По моему ходатайству следователь решил передопросить тебя по вопросам, которые я ему представил. Поэтому мы оба здесь. То, что я предлагаю, в американском праве называется – сделка. Сроки снижают за признательные показания и всякое другое. Приглашают к сотрудничеству со следствием и судом. Я уверен, что это убийство не твоих рук дело. По-крайней мере, до сегодняшнего дня был уверен.
Игнатьев впервые оживился и внимательно посмотрел голубыми глазами на адвоката.
– Общество вынуждает индивида действовать в соответствии с социально оправданными, ограничивающими свободу действия образцами. Это ведет к противоречию между внутренним, истинным «я» и проявлениями «я» в отношениях с другими людьми.
Антоненко шумно вздохнул. Он знал за своим другом слабинку теоретизировать. Наверное, эта тяга у него развилась давно, и теперь, будучи адвокатом, он получил широкое поле деятельности, но он-то, Антоненко, следователь, а не ученый-психоаналитик. Тот необходимый набор знаний человеческой психологии, который получил в университете, считал вполне достаточным. По крайней мере, никто не жаловался. И раскрываемость у него не хуже, а даже лучше других следователей и оперативников.
– Тебе понятно, о чем я говорю?
– Можно было проще.
– Как? Скажи... Не стесняйся.
– Вы считаете, что я чувствую себя изгоем. Отвергнутым обществом. Или не чувствующим собственной значимости, своего сокровенного и никому не нужного. Или еще хуже – этаким Геростратом. Несоответствие между ожидаемым проявлением моего «я» и тем, как меня недооценивает общество...
– Ну ты загнул, – не выдержал Борис. – Не хуже адвоката шпаришь. Вы что, одну диссертацию пишете? Он пишет, а ты ему помогаешь?
Игнатьев с сожалением, как на тяжелобольного, посмотрел на следователя.
– Вы все время пытаетесь подправить меня по собственному разумению, а я не куличик в песочнице, который можно разрушить, загнать песок в другую форму и отлить. Воля ваша. Валяйте, делайте из меня одинокого волка, свихнувшегося от одиночества. А хотите – вгоняйте в месть. Все парню не нравится, вот он и пошел направо-налево резать. Псих. Можно и так повернуть. А по-моему, одиночество так же естественно для человека, как сон и еда. Ему оно просто необходимо среди ваших машин, правил и дурацких законов.
– Слушай, великий анатом человеческих душ, а ты простую-то анатомию знаешь? – решил спросить следователь.
Гордеев сразу не понял, куда тот клонит.
– Конечно. Я же портной. У меня даже атлас есть. Вот вы все время поясницу трете. Думаете, невралгия? А вы проверьтесь. Может, у вас смещение дисков позвоночника.
– Он. Ты слышал, Юра? Он.
– Не понял...
– Первый. Первый. Голова мастерски отделена. Да и у второго чуть не хватило. Может, спугнул кто?
– Вы о физруке? – cпросил тихо Игнатьев.
У адвоката непроизвольно открылся рот. Он громко сглотнул. Не ожидал такого поворота даже следователь.
– Этот педофил недостоин жизни в обществе, какое бы оно мне ни казалось. В нем встречаются и неплохие люди. Вот вы, например. Да и вы. Вы просто все меряете одним аршином и не замечаете: планка со временем усохла.
– Ты хочешь сделать признание? – cевшим голосом спросил адвокат.
– А я разве что-то сказал? А... Вы о физруке? Так о нем шесть месяцев назад весь район говорил. У меня там клиент. Он и рассказал. Костюм из бостона. Настоящий. Английский. Теперь такой не выпускают. Непрактично для массового производства: долго носится. Можно в сорок пошить, а в шестьдесят в гроб в нем лечь.