Николай начал спуск. Спуск – это не подъем. Спускаться оказалось сложнее, чем подниматься. Впрочем, он это хорошо знал. Еще раз поблагодарил Господа за столь выгодный обмен. Опять вспомнил старика. Была слабая надежда на то, что тот уцелел. В доме каменный мешок погреба.
Он ступил на дорогу и зашагал вперед. Путь преградил завал. Целый дом свалился, образовав препятствие из щебня, торчащих во все стороны клыков стропил и непонятного теперь назначения железа. Он осторожно перебрался через завал, поводя автоматом по сторонам. Береженого Бог бережет. Вдруг кто-то чудом уцелел.
За следующим поворотом должен был быть дом старика. Дома, как такового, не было. Правда, не прямым попаданием, но его развалило. Слишком стар и дряхл его остов. Наверняка вдвое, а может, втрое старше своего хозяина. Двор завалило принесенными взрывной волной кусками жести, камня, частями оконных рам. Все это дымилось, и в воздухе носился удушливый запах взрывчатки.
У стены лежала горбунья. Николай не поверил своим глазам – горб исчез. Он перекрестился и одернул подол черной юбки на ее длинных и удивительно белых, не видевших солнца ногах.
Чуть поодаль лежал старик. Его выцветшие глаза смотрели в небо. Николай прикрыл веки одним движением. Умел. Делал это не раз до рабства своим погибшим товарищам, а еще раньше, в мирной жизни, впервые отцу.
Внезапно услышал за своей спиной голос.
– Эй, русский, иди сюда...
Николай быстро вскинул автомат, но не выстрелил.
Сбоку от горы щебня лежал Газаев. Рядом с Газаевым автомат, но он не целился. Он его вообще не трогал. Он обеими руками держался за живот.
– Пристрели, солдат... Ты?.. – только тут он узнал Николая. – Жаль. Не узнал. Взял бы тебя с собой. Что ж, если дважды выжил, жить будешь, а вот меня ждет к себе Аллах. Пристрели. Мне вера не позволяет. От солдата принять смерть – зачтется.
– От солдата, говоришь? Какой же я солдат? Я даже не пленный. Я – раб. От раба хочешь пулю получить?
– Нет. Ты солдат. Ты им был, ты им и остался. Вот почему я хотел тебя убить. Скажи, в тот раз была действительно мина?
– Да.
– И ты взорвал бы себя и меня?
– Не знаю.
– Лучше бы взорвал...
По лицу инквизитора тек пот пополам со слезами.
– Пристрели. Для меня и для Аллаха ты – солдат.
– Я бы с удовольствием оставил тебя гнить. Так же как ты меня. Но ты защитил девушку, и я тебя прощаю...
Николай дал короткую, в два выстрела, очередь. Пули впились в грудь Газаева с чавкающим звуком, словно пожирали не саму жизнь, а только плоть.
Эти выстрелы услышали двое уцелевших. По звуку определили. И как не определить опытному уху. Среди беспорядочных выстрелов нагревающихся в огне боеприпасов короткая очередь выдавала профессионала. Одного из них Николай положил сразу, как только тот, ничего не подозревая, вышел из-за угла. Со вторым пришлось повозиться. Поняв, что в ауле происходит что-то для него нехорошее – две кроткие очереди через промежуток времени, – он затаился. Но дрогнула рука, а как не дрогнуть после такого налета, и, на счастье Николая, пули прошли над головой.
Высоко берешь, гад, подумал Николай, не учили на постоянник всегда выставлять, так и шлепал сюда на дальнем. Он перебежал за кусок чудом уцелевшей стены. Оглянулся в поисках сам пока не зная чего и заметил закопченный кусок оконного стекла. Мысль сработала безупречно. Он приподнял осколок над верхней кромкой и, медленно поворачивая, как в зеркале, обозрел развалины. Ага. Вон ты где. Сейчас мы тебе устроим свидание с дедушкой.
Николай переместился вдоль стены, нашел шатающийся от взрывной волны камень и вытащил его из кладки. Образовавшаяся бойница находилась как раз против того места, где засел уцелевший. Николай тщательно прицелился, выставил автомат на одиночную стрельбу и плавно нажал на спуск. Голова араба разлетелась, как спелый арбуз.
Среди разведчиков, подходящих к аулу, разгорелся спор. Одни говорили, что никто не мог уцелеть, другие утверждали, что слышали короткие очереди и одиночный выстрел. Уже потом, обходя развалины, они найдут убитого араба у ограды, место, где снайперски стрелял Николай, и его жертву. Будет здесь и явно добитый Газаев.
А Николай уходил горной тропой, на которой разве что мог уместиться чемодан с деньгами или человек, который хочет жить. Вперввые за несколько лет, не считая побега, беглец увидел небо, почувствовал воздух, а главное, увидел то, что не видели другие. Полное море цветов...
Они устилали всю поверхность. Все пространство... Он не знал даже, как назвать это геометрически, но заполняли все... Перед ним лежала Грузия, за ним – грязь и кровь. И неизвестно еще, что на что он поменял, но, пройдя вышки, услышав лохов с грузинской границы, Николай впервые ощутил себя человеком.
Перед ним расстилалась свобода, называемая в простонародье – Грузия.
Потом его встретили не особенно любезно. Но увидели короткий пояс с серебряными наконечниками, и все всем стало ясно.
Ему помогли.
Глава 27
В жизни каждого человека иногда случаются особенно неудачные, будто роковые, черные дни. Когда абсолютно все валится из рук, за что ни возьмись. Когда одна за другой случаются просто невероятные неудачи, даже в тех делах, которые, казалось бы, давным-давно закончены и всеми забыты. А вот всплывает, словно нарочно, чтобы еще гаже сделать и без того поганые стечения отвратительных обстоятельств. И тогда не везет буквально во всем. В таком случае лучше бы запереться в одиночке и носа не высовывать. Но и тут все равно достанется – со всех сторон просачиваются, сыплются, накатываются одни несчастья и неприятности.
Вот такой мерзкий день нежданно-негаданно обрушился на Бориса Антоненко.
Сначала «стайкой наискосок» прошли досадные мелочи – яйцо в автоматической яйцеварке переварилось, в шкафу на вешалке каким-то злым чудом рубашка оказалась неглаженой, пропал синий галстук, обнаружилась дырка в носке, а в довершение домашних пакостей мстительный кот нагадил в туфли.
Не говоря уже о том, что все утро из-за неряхи дочери ссорился с женой.
В туче мелких неприятностей кое-как добрался на службу.
И тут уж сразу пошло крупнее – для начала суд вернул на доследование законченное им дело. В определении говорилось, что следствие проведено неполно и необъективно.
Начальник следственного управления вызвал на ковер. По этому поводу. Наверное, хотел сделать теплое дружеское предупреждение, но получился форменный скандал. Снял, называется, стружку. С кожей... Чуть ли не до увольнения.
Антоненко едва вырвался из когтистых лап руководства, пришел в кабинет, хотел передохнуть, а тут из Бутырки поступило официальное сообщение о том, что подследственный Игнатьев Игорь Всеволодович после допроса следователя снова попытался покончить с собой, «осуществил повторный акт суицида», то есть расковырял швы на горле. Теперь его перевели в реанимационное отделение. И на два дня запретили всякие контакты и следственные действия с ним.
Казалось бы, чем уж тут дополнить эту чашу с дерьмом?
Однако это было лишь приближением к главному несчастью. Апофеоз бедствий случился у Бориса в три часа дня.
Позвонила Зойка.
Он стонала, рыдала, ругалась. Угрожала и требовала немедленно приехать к ней.
– Если через пять минут ты не будешь здесь, – орала Зойка, – я вызываю милицию! Пусть приедут и во всем разберутся. Я напишу официальное заявление! Будет суд! Я так и знала, что этим кончится! Все из-за тебя! Пусть тебя тоже посадят! Это все ты! И сюда ты меня специально перетащил! На мою погибель!
– Что случилось? Опять соседские гости?
– Немедленно приезжай!
– Что-нибудь нужно купить по пути?
– Возьми с собой пистолет и побольше патронов! Я тебе серьезно говорю! У тебя есть персональное оружие?
Пришлось ехать.
«Может быть, это и к лучшему. От начальства с глаз долой. Не мешкая, надо отсюда незаметно смыться, исчезнуть, испариться, – думал по пути печальный следователь Антоненко. – Меньше несчастий случится на работе. А мне сейчас это ни к чему».
Приближалась аттестационная комиссия, и у Бориса, конечно, были определенные надежды на повышение по службе и получение очередного классного чина.
По пути к Зойкиному дому его несколько раз подряд обрызгали машины, проезжающие по лужам. Но на эти мелкие дорожные неприятности Борис просто-напросто закрыл глаза.
А вот в подъезде!.. Были отключены сразу оба лифта. Дворник и жэковские слесаря ругались с техником-смотрителем, кто-то на улице высматривал давно уже вызванную аварийку.
А бедному Борису пришлось пешком чапать аж на десятый этаж! По дороге он проклинал на чем свет стоит и этот черный день, и тот, не лучше, когда он вообще встретился с Зойкой!.. А ведь это Гордеев подсунул адресок!.. Гад, а не товарищ. Но больше всех досталось пацанам, которые катаются на крышах лифтов и портят людям здоровье.
– Ведь многие престарелые и просто больные люди, – сокрушался потный Антоненко, – отрезаны от мира! И даже «скорая» не сможет помочь им! Попробуй на семнадцатый этаж пехом?
Мимо него, кивая с пониманием, спускались женщины с авоськами, девочки с собаками, деловые молодые люди с кейсами.
– Давно пора порядок навести! – зарычал пузатый старик, отдувающийся на лестничной площадке. – Распустили страну! Все стены размалевали матом! Такое нарисовали! Нам нужна сильная рука! Чтобы вымести всю эту погань!
– Правильно, – на бегу подначивает его тощенький, как морской конек, остроносенький пацаненок, – надо расстрелять миллиона полтора. Чтоб не гадили в подъездах!
– Я тебя! – замахнулся пузатый. – Доболтаешься! Вот с тебя и начнут!
Зойка долго не открывала. Позвонил раз, другой, третий...
Наконец открыла – стоит мокрая, прикрываясь полотенцем.
– Какая жара! – Вспотевший Борис, закрыв за собой дверь, утерся ее прохладным, мокрым полотенцем.
– Сейчас тебе еще жарче станет, – зловеще пообещала Зойка, меняя полотенце на халат. – Я тебя, скотину ментовскую, убивать буду!
– За что, Зоя? Мне и так сегодня...
– А мне? – Зойка тут же накинулась на него с кулаками.
В самом прямом смысле слова! Она просто взорвалась рыданием, колотила его по груди, по плечам. Благо что до лица не доставала. Борис, осыпаемый градом ударов, ухитрился выключить свет в ванной и, отступая, переместить события из коммунальной прихожей в Зойкину комнату:
– Успокойся, заинька. Ты меня если и не убьешь, то поцарапаешь здорово. Мне же на работу, – закрывается Борис.
– Знаю я твою работу! – ревет Зойка. – Теперь знаю! На собственной шкуре!..
– Да что же случилось? – Борис крепко обхватил ее и усадил на диван. – Успокойся. И расскажи все по порядку...
– Какой еще порядок? – Зойка повалилась на подушку, закрывая лицо руками.
– Ну, ну, – Борис погладил ее по голове. – Все будет хорошо.
– Не будет! – закричала Зойка в подушку.
Борис понял, что он здорово вляпался. Эти бабьи истерики до черта надоели ему и дома. По любому поводу крики, ор, галдеж! То туфли не те, то какая-то девка что-то не так сказала... и ведь знают, чем достать! Слезами!
«Так бы и дал! – Борис с яростью замахнулся на Зойку, но не ударил, а ласково погладил по плечу. – Теперь минимум час будет мне нервы мотать... Вот уж непруха так непруха! Небось сосед по трезвости ляпнул ей что-нибудь про свои квартирные перспективы».
И тут Борис наметанным глазом увидел некие странные... следы недавних событий.
На полу блестели влажные следы веника. Заметали второпях – под диваном и в углах видны поблескивающие мелкие осколки. Прозрачные – от стекла. Белые – от фарфоровой и фаянсовой посуды. Картинка над диваном из горизонтальной превратилась в вертикальную – кто-то сбил ее с точки равновесия... Письменный стол, который раньше стоял перед окном и был завален книгами, папками, бумагами, ручками, чашками, какими-то пузырьками, флакончиками, баночками, тюбиками с помадой, оказался посреди комнаты. И совершенно пуст! Внимательно осмотревшись, Борис заметил торчащие из-под дивана листы, заглянул вниз – так и есть! Все «геологические отложения» со стола заметены под диван.
– Ты что-то разбила? – тихо поинтересовался Борис. А про себя уже выдвинул самую мрачную версию: «Она с соседом поругалась. Пусть даже на кухне. Он что-то ляпнул. Она треснула его по харе. Тот был еще не выпивши. Или не в духе, как я сейчас. Ответил затрещиной. Она убежала. Он за ней. Драка продолжилась в комнате. Разбили какую-нибудь фигульку из косметики... Тут и началось. Он, естественно, сбежал. Ну и хорошо. Теперь легче пойдет на размен».
– Я тут все разбила, – прокашлялась плачущая Зойка. – Нервы себе успокаивала. После всего... Что со мной сделали.
– Кто?
– А я почем знаю? Ты следователь, ты и должен все знать. А я кто?.. Я – никто. Меня всякий может... Вот так... Прийти и... Кто хочет, кто не хочет. Может прислать кого-нибудь... Вместо себя... Как ты.
– Как я? – поразился Борис. И развернул ее лицом к себе: – Рассказывай! Ну!
– Я спала. Потому что вчера срочный перевод... До трех ночи корпела. А тут... Постучали в дверь.
– Соседи?
– Какие еще соседи?! Ты что, следователь, совсем память отшибло? Он же в поездке! Вернется через две недели! И никого нет в его комнате!
– А кто стучал?
– Откуда я знаю. Пошла открывать. Спрашиваю: кто там? Молчат. Я и открыла.
– Где?
– За дверью.
– За какой дверью? – стиснув зубы, прорычал Борис.
– За входной, – испуганно открыла красные глаза зареванная Зойка. – Я сама удивилась, почему они не позвонили, а постучали? Долго стучали. Я же спала. Легче было бы позвонить. Я бы сразу проснулась.
– Они электричество отключили, – пояснил Борис. – Дальше что было? Подробно! Важна каждая мелочь.
– Ну... Сказали, что от тебя. Что случилось что-то...
– Что?
– Не помню! Не помню! Они мне отшибли память! На всю жизнь! И теперь ты кричишь на меня!
– Успокойся. Ну, Зоя... Это необходимо...
– Они сказали... Что у тебя затягивается дело. Что жизнь человека в опасности. Он, кажется, кому-то перерезал горло. Ножницами.
– А ты здесь при чем?
– При том, что ты этим козлам сказал, что я...
И тут Зойка поднялась и, потрясенная чудовищной догадкой, села на диване, глядя на Бориса остекленевшими глазами.
– Что ты, – напомнил ей Борис. – Что ты...
– Что я не жена тебе. Я же спала. Они толкнули дверь... А я... Как была... Они вошли. Все. Я их не пускала. А они смеялись. Вытащили стол, свалили с него все на пол...
– И что говорили?
– Что сиськи у меня красивые...
– Что дальше?
– Это были враги! – наконец догадалась Зойка. – А я тут зря проклинаю тебя! Боря, прости меня! Они про тебя говорили. Вот я и подумала... Что это по работе! Что они – подонки! Что вы все такие! Боря, прости меня. Они меня с ума свели! Я просто... Я больше жить не хочу... Боря!
– Что они говорили?
– Ничего. Одеяло постелили на стол. Положили лицом вниз... Двое держали, а третий... Молодой такой парень. Я думала. Что они шутят. А он...
– Что они говорили? Важно знать, что они говорили, Зоя!
– Молодой сказал, что он выбирает безопасный секс, и показал мне презерватив.
– Мне нужны их разговоры, чтобы я мог разыскать их. Ты меня понимаешь?
– Ничего они не говорили, Борис, – тихо задумалась Зоя и снова повалились на постель. – Забери меня отсюда. Хотя... Как ты можешь спасти меня? Ты не муж мне. И даже не любовник. Ты просто квартирный спекулянт. Жучок.
– Зоя!
– Ты не любишь меня. Не ври.
– Зоя, прости.
– Не бойся. Я не буду заявлять на твоих товарищей. Никаких следов. Они же профессионалы. Ни одного синяка. Ни одной царапины. Безопасный секс.
– Зоя, прекрати! Не рви мне душу!
– На что обижаться? Одинокую девку приголубили. Ты ведь о них беспокоишься, так? Просто ты захотел избавиться от меня навсегда. Чтобы я тебе не надоедала из-за квартиры. Ты и сам со мною так же. А теперь товарищи...
– Перестань! Заткнись! Ты сама прекрасно все понимаешь! Никакие это не товарищи! Меня просто выпугивают. Требуют! Понятно?