– Присоединяйся. – Борис, по всей видимости, уже давно беседовал с обвиняемым.
– Привет! – Юрий сел на стул и снова, как и в прошлый раз, бросил Игорю пачку сигарет.
Уставший Игорь Игнатьев, расслабленно сидевший у стены напротив следователя, благодарно улыбнулся адвокату, сверкнув под лампочкой голым белым затылком.
Следователь недовольно хмыкнул, но промолчал. Продолжил прерванный допрос:
– Ты по-прежнему утверждаешь, что нанес потерпевшему единственный удар?
– Смертельным был единственный удар, – уклончиво ответил Игнатьев, поглаживая наголо стриженную голову своими тонкими музыкальными пальцами.
– Хорошо, – задумался Антоненко. – Давай-ка отработаем мотивировку преступления. Месть... Мне это не кажется убедительным. Ну... Во-первых, ты не знал судью. И не мог знать. Это очевидный факт.
– Я же говорил, что мстил не за себя, а за друга.
– За какого? За того, которого тут же отпустили в зале суда? Во-первых, ты даже не знаешь его имени! И адреса не знаешь. А во-вторых... Жестокий суд! Вы только подумайте! Это же надо? Дяденька своровал, а его!.. – иронически «возмутился» Антоненко. – Судья-изверг... освободил в зале суда! Ну как тут остаться равнодушным? Да у любого человека вскипит! Вот наш добрый молодец и решил мстить. Тут же! Не отходя от кассы! – Борис был возмущен тем, что его принимают за дурака. – За что ты мстил? Кому?
– Я уже говорил. В его лице я мстил всей системе. Экономической, политической...
– Ты хочешь пройти по политической статье? – усомнился следователь. – Диссидентское время кончилось.
– Мне все равно. Я убил судью Бирюкова. И в любой момент могу доказать это.
– Валяй! – милостиво разрешил добрый следователь. – А мы с радостью тебя поддержим.
– Разрешите и мне вопрос задать? Согласно статье пятьдесят первой процессуального Кодекса, – вклинился Юрий Гордеев. – Мне бы хотелось установить последовательность событий. Игорь Всеволодович... Я правильно вас называю?
– Да.
– Скажите мне, пожалуйста, как вы оказались в зале суда? Что вас привело? Где вы были до этого? С самого утра, если можно. Как можно подробнее. Тут может оказаться решающим любой мелкий факт, любая деталь.
Игорь встревожено взглянул на адвоката и замер в напряжении. Невооруженным глазом можно было легко заметить, что он испугался чего-то и мучительно соображает, продумывает, просчитывает.
– Вас что-то беспокоит? – подчеркнул ситуацию Гордеев специально для Бориса.
Но тот, не обращая внимания на окружающее, будто все это нисколько его не касается, увлеченно листал материалы дела, всем своим видом выражая невмешательство в процесс общения обвиняемого со своим защитником.
Гордеев только хмыкнул разочарованно. И снова обратился к Игнатьеву:
– Я помогу вам. Вы проснулись в совершенно гадком расположении духа. Так?
– Нет. Я хорошо помню это утро. После того, что случилось, я перебрал весь день по косточкам, как говорится.
– Получается, что вы совершили этот... поступок без предварительного умысла.
– Почему?
– Потому что иначе вы бы с самого пробуждения, зная, что сегодня произойдет что-то ужасное и важное, обращали бы внимание на знаки судьбы, на мелочи, в которых бы мог открыться замысел рока. Так?
– Чушь какая-то, – смутился Игорь. – Ничего похожего. Просто и обыкновенно. Я встал, умылся, то да се. У меня на работе есть творческие дни, когда я не на производстве, а... Повышаю творческую квалификацию.
Гордеев тут же пометил у себя в тетради: «Проверить творческие дни Игоря Игнатьева. Совпадают ли они с датами аналогичных убийств?»
– У тебя начальство выделяет творческие дни? – Борис, оказалось, все прекрасно слышал и следил за разговором. – Или ты свободно выбираешь в любой момент?
– Практически да, – слегка задумавшись, ответил Игорь. – По закону и трудовому договору, конечно, это все точно по расписанию. Но, сами понимаете, обстоятельства меняются, иногда приходится работать по срочному заказу и в творческие дни, а потом творить в рабочие. Главное, чтобы количество этих дней не было больше, чем оговорено. Но в этих днях заинтересованы все. И я, и родное предприятие.
– Чем же? – Гордеев старательно зачеркнул свежую запись в своем адвокатском досье.
– В эти дни я работаю на престиж фирмы. Готовлюсь к выставкам, прорабатываю новые замыслы, обогащаюсь чужими идеями на показах, на выставках, на просмотрах.
– Короче, ты, художник нитки и иголки, в свои так называемые творческие дни ходишь по показам моделей и тыришь чужие изобретения? – Борис захлопнул папку и обернулся к адвокату. – Опять по твоей теме. Куда ни кинь – всюду проблемы с авторскими правами!
– Для того и существуют показы. Чтобы обмениваться свежими идеями, – набычился Игорь. – А книжки, журналы? Тоже нельзя смотреть? Никто не берет готовые формы. А идеи!.. Это... У самого изобретателя, может, и не пойдет, а у другого...
– Короче, – оборвал его следователь, – отвечай на поставленный вопрос. Как ты попал в здание суда? Почему ты туда пошел? Кто и зачем тебя туда направил?
– Никто не направлял. Я же говорил уже. И не один раз.
– А вдруг ты соврал? – вытаращил на него «страшные» глаза следователь. – А теперь, запутавшись, что-нибудь не так скажешь. Мы тебя тут-то и поймаем за язык. Давай, давай. Еще не один раз будешь рассказывать. Привыкай.
– Ну... Позавтракал. Пошел на Кузнецкий. Там готовится показ. Известные имена. Краскина... Тюльпаков... Канашкин... Интересные должны были бы быть работы. У них совершенно оригинальный подход к покрою...
– В какое время открылся просмотр? – спросил Гордеев и записал в досье: «Проверить по времени открытие показа на Кузнецком мосту и время заседания суда».
– В какое время? – переспросил Игорь, и казалось, что он просто опешил от неожиданного вопроса.
– Поясняю, – ему на помощь пришел Антоненко, – ты пришел на Кузнецкий к определенному часу?
– Да нет же. Я со служебного. В любое время. Просто пришел поглядеть, потусоваться. Мне же не надо на сам показ. Я же модели смотрю, а не...
– Тебе понятно? – Борис снисходительно поглядел на друга. – Со служебного. В любое время.
Гордеев не вычеркнул эту запись. А даже добавил: «Найти свидетелей пребывания портного Игоря Игнатьева в салоне на Кузнецком! До открытия!»
– Круто заквашиваешь, – подмигнул ему Борис. – А у меня для тебя сюрпризик приготовлен. Как раз для тебя. Уверен, что тебе понравится.
– Я еще хочу спросить подзащитного.
– Валяй!
– Ну так вот. По вашим словам, вы пришли заправиться, так сказать, прекрасным искусством в знакомый вам мир красоты и радости. А вышли оттуда и прямиком побежали на заседание суда резать горло невинного пожилого человека! До этого вы встречались с судьей Бирюковым?
– Нет.
– Вы без предварительного умысла, то есть совершенно нечаянно, перерезали горло незнакомому человеку?
– Да. Выходит, что так.
– Интересно, что же такое случилось с вами в салоне на Кузнецком? Что вас подтолкнуло?
– Ничего. Там почти никого и не было. Рано было, – понурил голову Игорь. – Я на манекенах фасоны поглядел. Что и как сшито. Мне только это и интересно. Я же и сам...
– Короче, – остановил его Борис. И пояснил Гордееву: – Он меня тут так просветил по модельной и швейной части! До сих пор голова гудит. Шаговый шов! Тройной шов от запарки гофре отличаю! Или наоборот? Нам все эти производственные подробности ни к чему. Говори только суть событий. Что? Где? Когда? Кто видел и кто может подтвердить?
– Кто пропустил вас в здание салона на Кузнецком? – спросил адвокат.
– Приятель мой. Старик. По фамилии Якир.
– Знакомая какая-то фамилия? – удивился Борис.
– Да! – оживился Игорь и хотел было рассказать: – Прославленный Якир – это его родной...
– Не надо! – остановил Антоненко. – Необходимые справки мы сами наведем. Где живет? Адрес?
– Не знаю. Но он всегда там работает.
– Хорошо, – удовлетворился таким ответом Антоненко. – У тебя, Гордеев, есть еще какие-то вопросы?
– Полно! Но прежде всего... Опять сначала. Как вы попали на заседание суда?
– Мой случайный товарищ, которого я, конечно, мало знаю, но очень уважаю, попал в дикую историю. Я знал, что его дело будет рассматривать суд. Знал дату и время. Вот и пошел. Чтобы морально поддержать. Уважаемого мной товарища.
– Как его зовут?
– Кого?
– Вашего близкого товарища, которого вы отправились поддерживать и защищать.
– Там же записано! – занервничал Игорь.
– Он не знает, – хмыкнул следователь.
– А каким образом в вашем кармане оказалось орудие убийства? Вы всегда ходите вооруженным?
– Это было не оружие, а ножницы.
– Ножницы? Что же это за ножнички, что запросто можно голову взрослому мужику отчекрыжить?! Одним махом. Ловкий портняжка! Прямо как в сказке! – подначивал Игоря следователь. – У тебя есть еще вопросы? – обернулся он к Гордееву, складывая бумаги.
– Он не ответил ни на один.
– Как не ответил? – удивился Борис. – Все предельно ясно! Пошел на Кузнецкий мост смотреть чужие работы. Заранее, до открытия. Специально, пока не началась суматоха. Чтобы получше рассмотреть все на манекенах. И нечаянно... А может быть, и чаянно, чтобы стибрить где-нибудь образчики материи, взял с собой профессиональный инструмент – ножницы! А потом заглянул в суд. Пришел, увидел плохого человека, достал из кармана и – ножницами чик!
– Вы нашли этот профессиональный инструмент?
– Работаем.
– Следователь правильно все говорит, – потер музыкальные пальцы Игнатьев. – Так и было. Именно так!
– Допрос окончен! – сказал Антоненко, подавая протокол для подписи обвиняемому и адвокату.
Дверь распахнулась, за Игорем Всеволодовичем Игнатьевым пришел конролер.
– Спасибо за сигареты, – на прощание Игорь поблагодарил своего адвоката.
Когда дверь за ним захлопнулась, Борис недовольно накинулся на товарища:
– Ну что тебе нужно? Хочешь мне «висяк» организовать? Хочешь кровью моей упиться? По-твоему, мало у меня дел и забот? Такое простое дело. Улик – вагон! Свидетелей – в суде все лавки займут! Газеты и телевидение уже сейчас лезут со всех сторон. Тебе почет и слава! А мне – облегчение. Зачем ты путаешь? Ведь мы снова, как в прошлый раз, пройдем по кругу. И опять тут же встанем. Поверь моему профессиональному чутью. Мы идем по правильному следу. Не путай его. И потом... У него такие характеристики из армии! Он же фронтовик! В Чечне служил. Кровь проливал.
– Я знаю. Штабным писарем. Ты на его руки погляди.
– При чем тут руки? Ты опять за свое. Я ему о снисхождении суда и о том, как срок скостить побольше, работаю за него, а он – руки! У них такие ножницы есть, что без всяких рук – сами! Кого хошь прирежут. Любые руки...
– Борис, скажи мне честно, как другу: а тебе самому не хочется правду узнать? Просто из любопытства.
– Это и есть правда. Правда в том, что перед тобой хитрый и опасный преступник. Бессовестный и жестокий. Способный на умышленное убийство. Без ясных причин. Вот кто-то ему не так сказал. Не так посмотрел. А он их – ножницами.
– Что-то ты сочиняешь.
– Ничего я не сочиняю. Знаю я этих меланхоликов! Это ты простодушно желаешь видеть в каждом хлюпике великую душу. Всякие там страсти-мордасти. А жизнь порой бывает до крайности примитивна. Скотина и сволочь убивает людей. И все ему сходит с рук. Просто внешность такая! Ты про мимикрию слыхал? Есть у животных такая способность прятаться.
– Что ты на него катишь? В этом деле еще ничего не расследовано.
– Сюрпризик я тебе приготовил. Намедни тут делишки в архиве пролистал. Нашел еще кое-что. Совершенно такое же убийство! Тем же предметом. Все описания совпадают, приметы внешности, детали одежды убийцы.
– И на него валишь? Вы бы всем МУРом списали бы на него все свои «висяки» за последние сто лет. Вот уж было бы здорово! И так по-нашему. А я-то думаю, что ты задумал? Действительно, ты прав. Пошлая реальность куда страшнее любой версии. Приближающаяся аттестационная комиссия в вашей прокуратуре. Я угадал?
– Да пошел ты! Раскаиваюсь, что вообще позвал, то есть пустил тебя в это дело. – Следователь Антоненко вышел из кабинета допросов, громко хлопнув массивной дверью.
Глава 11
В этот раз ассистентка ждала Гордеева в аквариуме студийной проходной. Они встретились, как старые знакомые, и вместе направились в просмотровый зал.
– С монтажом Вадим Викторович успел раньше, чем я предполагала. Он очень торопится. Хочет успеть подать заявку на фестиваль. – Нюша разрумянилась от быстрой ходьбы. – Фильм получился очень смелый. Я думаю, мало кто у нас сейчас может оценить его по достоинству.
– Но это, как мне кажется, – заметил Гордеев, – и не так уж важно. Фильм рассчитан не на нашего, а на европейского зрителя, разве не так?
– Грубо говоря, так. Мы ведь обязаны вернуть деньги с проката. Наши вкладчики...
Они прошли по холодному серо-мраморному коридору, поднялись на следующий этаж, прошли мимо базы съемочной аппаратуры, где на громадных сказочных лавках механики в перекуры играют в шахматы, мимо железных ворот павильонов.
– Вот вы где! – Вадим Викторович неожиданно появился навстречу из-за поворота и сразу направился к Гордееву. – Здравствуйте, Юрий. Все готово к просмотру. Прошу вас! – Он распахнул обитую дерматином дверь перед гостем. И обернулся через плечо к ассистентке: – Спасибо, Нюшенька. Ты будешь с нами смотреть? Или пойдешь в группу?.. Там неплохо было бы подготовить монтажные листы.
– Я в группу пойду.
– Вот и умница. Нам нужно поговорить.
И режиссер закрыл за собой звуконепроницаемую дверь.
Гордеев осмотрелся в небольшом зрительном зальчике с несколькими рядами обыкновенных кинотеатровских стульев с откидными сиденьями, человек на двадцать. А в последнем ряду – мягкие кресла и перед ними столик, на котором расположена низкая настольная лампа с металлическим отражателем, телефонная трубка и панель с крупными серыми кнопками.
Локтев расположился за столиком, аккуратно разложил под лампой бумаги, разноцветные ручки, поднял телефонную трубку и властно распорядился:
– Начинайте!
Гордеев, чтобы не мешать работе отечественного классика, скромно сел сбоку среднего ряда.
Но хозяин радушно позвал его к себе:
– Юрий, садитесь ближе. Тут пепельница. Да и... Не кричать же через весь зал.
Гордеев пересел в соседнее с режиссером кресло.
Настольная лампа потухла вместе с верхним светом в зале.
Вспыхнул белый экран – замелькали какие-то киношные кресты, звезды, разметки.
– На пленке сейчас мало кто монтирует, – доверительно сообщил режиссер. – Сейчас все гонят подешевле, на видео. На видео и монтируют. А пленка только на чистовой монтаж. Если планируется кинопрокат. В редчайших случаях. Тогда уж все на пленке. И сразу в тираж.
На экране появилась великолепно убранная комната в стиле раннего итальянского Возрождения. Камера плавно двинулась в легкое колыхание кисейной занавески, полет – как дуновение воздуха. Плавно проплыла над широкой постелью под бархатным балдахином, вышла к открытой двери на солнечную террасу, откуда было видно и далекое живое море, искрящееся на солнце, и голубые горы со снежными вершинами в клубящихся серых тучах.
Хищная птица пролетела над головой, явив только свою черную тень, как ускользающий крест, на залитых солнцем каменных плитах пола террасы.
И зазвучала величественная, торжественная и бесконечно печальная музыка.
– Стоп! – яростно крикнул Вадим Викторович в телефонную трубку. – Вы что, работать разучились? Почему такое расхождение с фонограммой? Крестов на пленке не видите? Я вас, лодырей, загоняю, пока заряжать не научитесь!
Экран потух, оставив зал в темноте. Режиссер зажег хилую настольную лампу.
– Уходит мастерство, – вздохнул он, – даже в мелочах. Вот, было время, мы не ценили наших механиков. А теперь... Каждый день приходится учить, преодолевать элементарную безграмотность! Людей, имеющих представление о производстве, можно по пальцам пересчитать.