Как только мисс Бессемер ушла, он поспешил посмотреть на ванную. С благоговейным трепетом Кот обнаружил там красные полотенца трех размеров и большущую как дыня губку. Ванна стояла на львиных лапах. Один из углов комнаты был выложен кафелем под душ и отделен красными резиновыми шторами. Кот не удержался от искушения испробовать его. К тому моменту, когда он закончил, ванная изрядно намокла. И сам немного мокрый, он вернулся в комнату. Его чемодан и коробка уже стояли там, а рыжая горничная распаковывала их. Она сказала, что ее зовут Мэри, и спросила, в правильные ли места она раскладывает вещи. Она была невероятно славной, но Кот очень ее стеснялся. Рыжие волосы напомнили ему мисс Ларкинс, и он не мог придумать, что сказать.
– Э… могу я спуститься выпить чаю? – пробормотал Кот.
– Как вам угодно, – ответила она, как показалось Коту, несколько холодно.
Он побежал обратно вниз, думая, что, наверное, произвел на нее плохое впечатление.
Чемодан Гвендолен стоял посередине ее комнаты. Сама Гвендолен с царственным видом сидела за круглым столиком у окна, а перед ней стоял большой оловянный чайник, блюдо с черным хлебом с маслом и блюдо с печеньем.
– Я сказала девушке, что разберу вещи сама, – заявила она. – У меня в чемодане и коробке есть секретные вещи. Я попросила ее немедленно принести чаю, поскольку я умираю от голода. И только посмотри на это! Ты когда-нибудь видел что-нибудь столь убогое? Даже джема нет!
– Возможно, печенье вкусное, – с надеждой произнес Кот.
Но оно не было – ну, или не особенно.
– Мы умрем от голода посреди роскоши! – вздохнула Гвендолен.
Ее комната несомненно была роскошной. Казалось, обои здесь из голубого бархата. Ножки и изголовье кровати были оформлены как ручки кресла, обитые голубым бархатом с кнопками на нем. С ними прекрасно сочетался голубой бархат покрывала. Стулья были расписаны золотом. Здесь имелся туалетный столик, достойный принцессы: с маленькими золотыми ящиками, щетками для волос с золотыми спинками и длинным овальным зеркалом в позолоченной раме, сделанной в виде венка. Гвендолен признала, что ей нравится туалетный столик, хотя она и не была так уверена насчет платяного шкафа, который был разрисован гирляндами и танцующими вокруг майского дерева людьми.
– Он нужен, чтобы вешать в него одежду, а не для того, чтобы смотреть на него, – сказала Гвендолен. – Он отвлекает меня. Но ванная очаровательна.
Ванная была выложена голубым и белым кафелем, а ванна утоплена в кафельный пол. Голубые душевые занавески над ней образовывали словно бы детскую люльку. Полотенца сочетались с плиткой. Коту больше нравилась его собственная ванная, но, возможно, это оттого, что в ванной Гвендолен ему пришлось провести немало времени. Гвендолен заперла его там, пока разбирала вещи. Сквозь шипение душа – Гвендолен могла винить только себя в том, что потом нашла ванную залитой водой – Кот слышал, как ее голос раздраженно поднимается на кого-то, кто пришел забрать убогий чай и застал ее с открытым чемоданом. Когда Гвендолен, наконец, открыла дверь ванной, она всё еще злилась.
– Похоже, слуги здесь не больно-то воспитанные, – сказала она. – Если бы эта девица сказала еще слово, она заработала бы себе фурункул на носу – пусть даже ее зовут Юфимия! Хотя, – милосердно добавила Гвендолен, – я склонна счесть, что именоваться Юфимией – достаточное наказание для кого угодно. Ты должен сходить надеть новый костюм, Кот. Она говорит, ужин через полчаса и мы должны переодеться для него. Ты когда-нибудь слыхал о чем-нибудь столь церемонном и противоестественном?
– Я думал, ты стремилась именно к подобному, – ответил Кот, который уж точно к этому не стремился.
– Можно быть величественным и естественным, – возразила Гвендолен, однако мысль о приближающемся величии все-таки успокоила ее. – Я надену голубое платье с кружевным воротником. И я считаю, зваться Юфимией – достаточно тяжелое бремя для любого, как бы груб он ни был.
Когда Кот поднимался по винтовой лестнице, Замок наполнился таинственным гулом. Кот встревожился: это был первый услышанный им шум. Позже он узнал, что это гонг, предупреждающий Семью, что у них осталось полчаса на то, чтобы переодеться. Коту, конечно, не требовалось столько времени, чтобы надеть костюм. Так что он принял еще один душ. К тому времени, когда горничная, которой не посчастливилось зваться Юфимией, пришла проводить его и Гвендолен в гостиную, где ждала Семья, он чувствовал себя промокшим, ослабевшим и почти вымытым из реальности.
Гвендолен в своем красивом голубом платье уверенно вплыла внутрь. Кот вполз за ней. Комната была полна людей. Кот не представлял, как все они могут быть частью Семьи. Здесь была старая леди в кружевных митенках; маленький мужчина с большими бровями и громким голосом, который говорил об акциях и долях; мистер Сондерс, у которого из рукавов и штанин блестящего черного костюма торчали запястья и щиколотки; по крайней мере две молодые леди, и по крайней мере два молодых человека. Кот увидел Крестоманси – великолепного в темно-красном бархате. И Крестоманси увидел Кота с Гвендолен и посмотрел на них с отсутствующей озадаченной улыбкой, вызвавшей у Кота уверенность, что он забыл, кто они такие.
– О, – произнес Крестоманси. – Э. Это моя жена.
Их подвели к пухлой леди с кротким лицом. На ней было потрясающее кружевное платье – глаза Гвендолен с немалым благоговением прошлись по нему сверху-вниз, – но в остальном она была одной из самых обыкновенных дам, что они когда-либо видели. Она дружески улыбнулась им:
– Эрик и Гвендолен, не так ли? Зовите меня Милли, дорогие.
Ее слова стали облегчением, поскольку они не имели ни малейшего представления, как к ней обращаться.
– А теперь познакомьтесь с моими детьми – Джулией и Роджером.
Двое пухлых детей подошли, встав рядом с ней: оба довольно бледные и с одышкой. На девочке было кружевное платье, как у ее матери, а на мальчике – синий бархатный костюм, но никакая одежда не могла скрыть тот факт, что у них еще более заурядная внешность, чем у их матери. Они вежливо глянули на Кота и Гвендолен, все четверо произнесли:
– Как поживаете?
И больше сказать было нечего.
К счастью, долго стоять там на пришлось: дворецкий открыл двойные двери в конце комнаты и сообщил, что ужин подан. Гвендолен посмотрела на этого дворецкого в величайшем возмущении.
– Почему он не открыл дверь нам? – прошептала она Коту, когда все неровной процессией прошли в столовую. – Почему нас сбыли экономке?
Кот не ответил. Он был слишком занят, цепляясь за Гвендолен. Они устраивались за длинным отполированным столом, и если бы кто-нибудь попытался посадить Кота не рядом с Гвендолен, он мог бы упасть в обморок от ужаса. К счастью, никто не пытался. Но даже так, прием пищи сам по себе был достаточно пугающим. Лакеи постоянно подавали восхитительную еду на серебряных тарелках через левое плечо Кота. Каждый раз его заставали врасплох, и он подпрыгивал и толкал тарелку. Предполагалось, что он сам наложит себе еды с серебряной тарелки, и он не знал, сколько можно взять. Но худшая трудность заключалась в том, что он был левшой. Ложка и вилка, которыми он должен был перекладывать еду с тарелки лакея на свою, вечно находились не с той стороны. Он попробовал поменять их местами и уронил ложку. Он попробовал оставить их на своих местах и пролил соус. Лакей всегда говорил:
– Не беспокойтесь, сэр.
Отчего Кот чувствовал себя еще хуже.
Не менее – и даже более – ужасным был разговор. На одном конце стола маленький громогласный человек бесконечно разглагольствовал об акциях и долях. Рядом с Котом говорили об искусстве. Мистер Сондерс, похоже, провел лето в путешествиях за границей. Он видел статуи и картины по всей Европе и безмерно ими восторгался. Он был так увлечен, что, когда говорил, хлопал ладонью по столу. Он говорил о Мастерских, Школах, Кватроченто и Голландских интерьерах, пока у Кота не закружилась голова. Кот смотрел на тонкое широкоскулое лицо мистера Сондерса и восхищался заключенными в его голове знаниями. Затем вступили Милли и Крестоманси. Милли перечисляла ряд имен, которых Кот никогда в жизни не слыхал. Крестоманси делал замечания на их счет, как если бы они являлись его близкими друзьями. Кот подумал, что какой бы ни была остальная часть Семьи, Крестоманси заурядным назвать точно нельзя. У него были очень темные яркие глаза – поразительные, даже когда он смотрел рассеянно и мечтательно. Когда же он был увлечен разговором – как сейчас – черные глаза прищуривались так, что их сияние разливалось по всему лицу. И к тревоге Кота, двое детей были увлечены разговором не меньше. Они непринужденно щебетали, как если бы действительно знали, о чем говорят их родители.
Кот чувствовал себя сокрушительно невежественным. Из-за этого разговора, проблем с внезапно появляющимися серебряными тарелками и убогого печенья, которое он съел на чай, у него совершенно пропал аппетит. Пришлось даже оставить половину пудинга-мороженого. Он завидовал способности Гвендолен сидеть так спокойно и презрительно, наслаждаясь едой.
Наконец, ужин закончился. И они смогли вскочить и убежать в комнату Гвендолен.
– Что за ребяческие выходки! – воскликнула она. – Они выпендривались, чтобы заставить нас почувствовать себя ничтожествами. Мистер Нострум предупреждал меня, что так будет. Пытаются скрыть узость своих душ. Что за ужасная, скучная жена! И ты когда-нибудь видел кого-нибудь столь невзрачного и глупого, как эти двое детей! Я знаю, что возненавижу здесь всё. Этот Замок уже подавляет меня.
– Может, будет не так уж и плохо, когда мы привыкнем, – без надежды произнес Кот.
– Будет хуже, – пообещала ему Гвендолен. – В этом Замке есть нечто. Дурное воздействие и вялость. Он выдавливает из меня жизнь и магию. Я едва могу дышать.
– Тебе так только кажется, – сказал Кот, – потому что ты хочешь вернуться к миссис Шарп.
Он вздохнул. Он ужасно скучал по миссис Шарп.
– Нет, мне не кажется, – ответила Гвендолен. – Я думала, это ощущение достаточно сильное, чтобы даже ты мог уловить. Давай – попробуй. Разве ты не чувствуешь вялость?
Коту на самом деле не надо было пробовать, чтобы понять, что она имеет в виду. С Замком было что-то странное. Кот думал, это просто из-за того, что здесь так тихо. Но дело было не только в этом. В окружающей среде присутствовала мягкость, тяжесть – как будто всё, что они говорили или делали, приглушалось громадным пуховым одеялом. Нормальные звуки, вроде их голосов, казались слабыми. И они не отдавались эхом.
– Да, это странно, – согласился он.
– Это больше, чем странно – это ужасно. Мне повезет, если я выживу, – и к удивлению Кота, Гвендолен добавила: – Так что я не жалею, что приехала.
– А я жалею.
– О, придется еще о тебе заботиться! Хорошо. На туалетном столике есть колода карт. Они на самом деле для гадания, но если убрать козыри, мы можем воспользоваться ими, чтобы поиграть в снэп, если хочешь.
Глава 4
Те же мягкость и тишина присутствовали и на следующее утро, когда рыжая Мэри разбудила Кота и сказала, что пора вставать. Яркий утренний солнечный свет омывал изогнутые стены его комнаты. Хотя теперь Кот знал, что Замок полон обитателей, он не слышал ни единого звука, производимого людьми. Как не слышал и никаких звуков снаружи.
«Знаю, на что это похоже! – подумал Кот. – Так бывает, когда ночью выпал снег». От этой мысли он почувствовал такое удовольствие и тепло, что снова заснул.
– Вам правда надо вставать, Эрик, – Мэри потрясла его за плечо. – Я приготовила вам ванну, и ваши уроки начинаются в девять. Поторопитесь, иначе не успеете позавтракать.
Кот встал. У него было настолько сильное ощущение, будто ночью шел снег, что он удивился, обнаружив свою комнату залитой солнцем. Он выглянул в окна и увидел зеленые поляны и цветы, и грачей, круживших над зелеными деревьями – словно произошла какая-то ошибка. Мэри ушла. Кот обрадовался этому, поскольку не был уверен, что она ему нравится, к тому же он боялся пропустить завтрак. Одевшись, он прошел в ванную и слил из горячую воду. После чего помчался вниз по винтовой лестнице, чтобы найти Гвендолен.
– Куда нам идти на завтрак? – обеспокоенно спросил он.
По утрам Гвендолен всегда пребывала в отвратительном настроении. Она сидела на голубом бархатном стуле перед украшенным венком зеркалом, сердито расчесывая золотистые волосы. Расчесывание волос тоже всегда ее раздражало.
– Не знаю, и мне плевать! Умолкни! – велела она.
– Как нехорошо вы разговариваете! – сказала горничная по имени Юфимия, проворно заходя в комнату следом за Котом. Она была хорошенькой и явно не считала свое имя таким уж бременем. – Мы там ждем вас на завтрак. Пойдемте.
Гвендолен выразительно отшвырнула расческу, и они последовали за Юфимией в комнату чуть дальше по коридору. Это была квадратная просторная комната с рядом больших окон, но по сравнению с остальным Замком, она выглядела убогой. Потрепанные кожаные кресла. Пятна на травянистом ковре. Ни один шкаф не закрыт, как следует: из них торчали разные вещи, вроде заводных поездов и теннисных ракеток. Джулия и Роджер ждали за столом возле окон, и их одежда была такой же поношенной, как комната.
– Ну, наконец-то! – воскликнула тоже ждавшая Кота и Гвендолен Мэри и привела в движение любопытный лифт в шкафу рядом с камином.
Раздался лязг. Мэри открыла лифт и достала оттуда большую тарелку с хлебом и маслом и дымящийся коричневый кувшин с какао. Она поднесла всё это к столу, а Юфимия налила каждому ребенку по кружке какао.
Гвендолен уставилась сначала на свою кружку, а потом на тарелку с хлебом.
– И это всё?
– А чего еще вы хотите? – спросила Юфимия.
Гвендолен не могла найти слов, чтобы выразить, чего она хочет. Овсяная каша, бекон с яйцами, грейпфрут, тосты и копченая рыба пришли ей в голову все разом, и она продолжила просто смотреть перед собой.
– Решайте быстрее, – наконец, произнесла Юфимия. – Меня тоже ждет завтрак, знаете ли.
– Мармелад есть? – спросила Гвендолен.
Юфимия и Мэри посмотрели друг на друга.
– Джулии и Роджеру нельзя мармелад, – сказала Мэри.
– Но никто не запрещал его мне, – произнесла Гвендолен. – Немедленно добудьте мне мармелада.
Мэри подошла к переговорной трубке рядом с лифтом, и после грохота и очередного лязга прибыл горшок мармелада. Мэри поднесла его и поставила перед Гвендолен.
– Спасибо, – горячо поблагодарил Кот.
Он переживал насчет завтрака так же сильно, как Гвендолен. На самом деле, даже больше, поскольку он ненавидел какао.
– О, да без проблем! – с явным сарказмом ответила Мэри, и горничные ушли.
Некоторое время никто ничего не говорил. А потом Роджер попросил Кота:
– Передай мне, пожалуйста, мармелад.
– Вам же нельзя, – заметила Гвендолен, настроение которой нисколько не улучшилось.
– Никто не узнает, если я воспользуюсь одним из ваших ножей, – безмятежно ответил Роджер.
Кот передал ему мармелад и свой нож.
– А почему вам нельзя?
Джулия с Роджером переглянулись украдкой.
– Мы слишком толстые, – сказала Джулия, спокойно беря у Роджера нож и мармелад, когда тот закончил.
«И неудивительно», – подумал Кот, увидев, сколько мармелада они умудрились навалить на хлеб. Мармелад возвышался на обоих кусках, словно липкие коричневые утесы.
Гвендолен с отвращением посмотрела на них, а потом с самодовольством – на свое аккуратное льняное платье. Контраст был разительным.
– Ваш отец – такой красивый мужчина, – сказала она. – Должно быть, для него ужасное разочарование, что вы оба пухлые и заурядные, как ваша мать.
Оба безмятежно посмотрели на нее поверх утесов мармелада.
– О, даже не знаю, – произнес Роджер.
– Пухлым быть удобно, – заметила Джулия. – Должно быть, хлопотно выглядеть такой фарфоровой куклой, как ты.
Голубые глаза Гвендолен яростно сверкнули. Она сделала незаметный жест под столом. Хлеб с толстым слоем мармелада вырвался из рук Джулии и шлепнулся ей на лицо. Джулия тихо ахнула.
– Как ты смеешь оскорблять меня! – воскликнула Гвендолен.
Джулия медленно счистила хлеб с лица и вытащила носовой платок. Кот думал, она вытрет им лицо. Но она позволила мармеладу каплями стекать по ее пухлым щекам и просто завязала на носовом платке узелок. После чего медленно затянула его, при этом многозначительно глядя на Гвендолен. Когда Джулия затянула его окончательно, наполовину полный дымящийся кувшин с какао ринулся в воздух. Мгновение он парил, а потом рванулся в сторону, чтобы зависнуть прямо над головой Гвендолен. Затем он начал рывками наклоняться.