– Давайте не будем с этим шутить, – сказал я. – Лучше просто поиграем в карты.
Марджи поняла мою тактику – наверное, тоже ею пользовалась.
– Я не против.
– Моя судьба уже предсказана. Я разбогатею. И довольно об этом.
– Я же говорила, он не верит в гадания! Походит вокруг да около, потом мигом в кусты. Итан меня иногда так бесит!
– Да неужто? По тебе и не скажешь. Ты всегда ведешь себя как любящая жена.
Разве не странно, как вдруг замечаешь подводные течения и камни – не всегда, но часто. Мэри мыслит нелогично, она больше основывается на ощущениях. Напряжение в комнате нарастало. Мне пришло в голову, что теперь Мэри с Марджи вряд ли останутся лучшими подругами.
– Я бы очень хотел узнать о картах побольше, – заметил я. – Слышал, что на картах гадают цыгане. Ты часом не цыганка? Ни разу с ними не общался.
– У нее русская девичья фамилия, сама же она с Аляски.
Теперь понятно, откуда широкие скулы.
– Есть у меня позорная тайна, – призналась Марджи, – о которой тебе, Мэри, я никогда не рассказывала: как мы попали на Аляску.
– Раньше она принадлежала русским, – вклинился я. – Потом ее купили мы.
– Да, но знаете ли вы, что раньше она была тюрьмой, как Сибирь, только для преступников совсем ужасных?
– Для каких именно?
– Для самых опасных. Мою прапрабабку сослали на Аляску за колдовство!
– И что она наколдовала?
– Она насылала штормы.
Я расхохотался.
– Вижу, у тебя это в крови.
– Насылать штормы?
– Гадать на картах, что практически одно и то же.
– Шутишь! – воскликнула Мэри. – Быть того не может!
– Шутки шутками, но это правда. Колдовство считалось хуже убийства. У меня сохранились ее записи, только все на русском.
– Ты знаешь русский?
– Совсем чуть-чуть.
– Пожалуй, колдовство действительно худшее из преступлений, – заявил я.
– Я же говорила! – вскричала Мэри. – Он мечется из стороны в сторону. Никогда не знаешь, что у него в голове. Вчера ночью он… Утром он поднялся еще до рассвета. И пошел гулять.
– Я отъявленный негодяй, – признался я. – Законченная, неисправимая сволочь.
– Что ж, мне хотелось бы, чтобы Марджи сделала расклад, только по-своему, без твоего вмешательства. Если мы продолжим болтать, то вернутся дети и мы ничего не успеем!
– Прошу прощения. – Я поднялся в нашу спальню. На кровати лежал меч, на полу – открытая шляпная коробка. Я зашел в ванную и спустил воду. Звук разнесся по всему дому. Я смочил полотенце холодной водой и приложил ко лбу, потом к глазам, чтобы снять напряжение. Приятная прохлада меня успокоила. Я присел на унитаз и накрыл лицо мокрым полотенцем, а когда оно согрелось, смочил его снова. В спальне я вынул из коробки шляпу с пером, надел и промаршировал вниз по лестнице.
– Ах ты, дурачок! – с облегчением вздохнула Мэри. Боль и напряжение, висевшие в воздухе, исчезли.
– Страусиные перья отбеливают? – поинтересовался я. – Оно здорово пожелтело.
– Думаю, да. Спроси у мистера Шульца.
– Зайду к нему в понедельник.
– Хочу, чтобы Марджи тебе погадала, – сказала Мэри. – Очень-очень хочу!
Я надел шляпу на стойку перил – будто пьяный адмирал прислонился к лестнице, хотя я не уверен, бывают ли в природе пьяные адмиралы.
– Принеси ломберный столик, Ит. Места нужно много.
Я вынул его из стенного шкафа и отогнул складные ножки.
– Марджи понадобится стул с прямой спинкой.
Я поставил рядом стул из столового гарнитура.
– Что мы должны делать?
– Сосредоточьтесь, – велела Марджи.
– На чем?
– Ни на чем, если получится. Карты в моей сумочке на диване.
Я всегда считал, что гадальные карты должны быть засаленными, толстыми и растрепанными, но эти были чистые и сверкали, будто ламинированные. Длиннее и уже игральных карт, к тому же их гораздо больше пятидесяти двух. Марджи сидела прямо и перемешивала колоду – яркие картинки, затейливые рубашки. Названия были на французском: l’empereur, l’ermite, le chariot, la justice, le mat, le diable – земля, солнце, луна и звезды, и масти – мечи, кубки, жезлы и деньги (кажется, deniero означает деньги, хотя символом была геральдическая роза), у каждого набора свои roi, reine, и chevalier – король, королева и рыцарь. Потом я увидел странные, неприятные картинки – башня, в которую бьет молния, человек на виселице, подвешенный за ногу – le pendu, и смерть – la mort – скелет с косой.
– Мрачновато, – заметил я. – Картинки действительно означают то, что на них нарисовано?
– Зависит от того, в какой последовательности они выпадают. Если вверх ногами, то значение противоположное.
– То есть они меняют значение?
– Да. Для того и существует толкование.
Взявшись за карты, Марджи преобразилась. При свете лампы ее руки сказали мне то, о чем я догадывался и раньше, – она старше, чем кажется на первый взгляд.
– Где ты этому научилась? – спросил я.
– Наблюдала за бабушкой, потом стала гадать на вечеринках – чем не способ привлечь к себе внимание?
– Сама-то веришь?
– Не знаю. Иногда выпадает нечто удивительное. Не знаю.
– А не служат ли карты ритуалом для концентрации внимания или для ясновидения?
– Порой мне тоже так думается. Особенно когда я даю карте непривычное толкование и все совпадает! – Руки Марджи, проворно тасующие колоду, словно жили своей жизнью. Наконец она протянула карты мне и спросила: – Кому гадаем?
– Итану! – вскричала Мэри. – Посмотрим, совпадет ли расклад со вчерашним.
Марджи посмотрела на меня:
– Светлые волосы, голубые глаза. Тебе под сорок?
– Точно.
– Король жезлов. – Она отыскала нужную карту. – Это ты, – картинка с королем в мантии и в короне с большим красно-синим скипетром, внизу надпись «Roi de bâtons». Она положила карту лицом вверх и перетасовала колоду. Затем быстро перевернула ее, верхней картой закрыла короля, комментируя свои действия певучим голосом. – Что выше тебя. – Поперек сверху. – Что против тебя. – Одна сверху. – Что венчает тебя. – Одну вниз. – Что под тобой. Что было. Что будет. – Она выложила картами крест на столе. Потом быстро выложила слева от креста четыре карты в ряд, приговаривая: – Для тебя, для дома, на что надеешься, чем дело кончится. – Последняя карта изображала человека, повешенного вверх ногами, le pendu, но с того места, где сидел я, он лежал головой кверху.
– Прощай, богатство!
– Это может означать спасение души, – заметила она, водя пальцем по нижней губе.
– Деньги будут? – нетерпеливо спросила Мэри.
– Да, будут, – рассеянно ответила она.
Внезапно Марджи смешала карты, перетасовала и вновь выложила крестом, бормоча себе под нос. На отдельные карты она даже не смотрела, изучая картину в целом, взгляд у нее стал затуманенный и отчужденный.
Отличный трюк, подумал я, впечатляет дамочек в женских клубах – да где угодно. Наверное, так и выглядели настоящие пифии – невозмутимые, бесстрастные и загадочные. Если ты способна держать людей в напряжении, слушать затаив дыхание и ждать чуда, они поверят чему угодно, и дело тут не столько в актерской игре, сколько в приемах и правильном выборе подходящего момента. И эта женщина тратит свое время на залетных торговых агентов?! Чего же ей нужно от нас или от меня? Вдруг она сгребла карты в стопку и убрала в красный футляр, на котором была надпись: «I. Muller & Cie, Fabrique de Cartes».
– Не могу гадать, – бросила она. – Такое бывает.
Мэри воскликнула, захлебываясь:
– Ты увидела что-то, о чем не хочешь нам говорить?
– Почему не сказать! Когда я была маленькой девочкой, то видела, как меняет кожу змея – гремучник из Скалистых гор. Я наблюдала за ней от начала до конца. Так вот, я смотрела на карты, и они исчезли, и вместо них появилась змея – половина серая и облезлая, половина новая и блестящая. Дальше уж думайте сами.
– Похоже на состояние транса, – отозвался я. – Раньше с тобой такое бывало?
– Трижды.
– В остальные разы какой был смысл?
– Без понятия.
– Всегда змея?
– О нет! Картинки разные, но всегда безумные.
Мэри восторженно воскликнула:
– Наверное, это символизирует перемены в жизни Итана!
– Разве он гремучая змея?
– Ах! Понимаю, что ты имеешь в виду.
– Меня в дрожь так и бросает, – призналась Марджи. – Раньше я вроде как любила змей, а когда выросла – возненавидела. Мне от них здорово не по себе. Пойду-ка я домой.
– Итан тебя проводит.
– Не стоит.
– Я был бы только рад.
Марджи улыбнулась Мэри.
– Держи его при себе, – сказала она. – Ты не представляешь, каково быть одной.
– Ерунда! – отмахнулась Мэри. – Стоит тебе пальцем поманить, как муж мигом отыщется.
– Раньше я так и делала. Толку от подобных мужчин – ноль. Если их так легко заполучить, то грош им цена. Держи его при себе, не то кто-нибудь уведет. – За разговором она набросила пальто, спеша поскорее уйти. – Прекрасный ужин. Надеюсь, не в последний раз. Извини за гадание, Итан.
– Увидимся завтра в церкви?
– Нет. Сегодня я уезжаю в Монток.
– Там же холодно и мокро!
– Обожаю встречать утро на берегу моря. Доброй ночи! – Марджи выскользнула, прежде чем я успел придержать входную дверь, будто за ней кто-то гнался.
– Не знала, что она собралась уезжать, – задумчиво протянула Мэри.
Я чуть не сказал: она и сама не знала.
– Итан, что ты думаешь о сегодняшнем гадании?
– Ничего ведь не вышло.
– Не забывай, она сказала, что деньги будут. Как ты думаешь, что бы все это значило? Полагаю, она увидела нечто, о чем не захотела рассказывать. Ее что-то напугало.
– Наверное, ее впечатлил вид змеи.
– Думаешь, в этом есть какой-то смысл?..
– Медовая моя булочка, эксперт по предсказаниям у нас ты. Откуда мне знать?
– Ну, ладно. Я рада, что ты ее не возненавидел. Я боялась.
– Я коварен, – заявил я. – Свои мысли я скрываю.
– Только не от меня! Они останутся и на второй показ.
– Что-что?
– Дети. Они всегда остаются. Ты чудно выкрутился с посудой!
– Я лукав, – объявил я. – Чуть позже я непременно покушусь на твою честь!
Глава 6
Откладывать решение, чтобы поразмыслить о нем на досуге, для меня не в новинку. В итоге, когда мне удается найти время и повернуться к проблеме лицом, выясняется, что все давно решено и вердикт вынесен. Наверняка так поступают все, только никто в этом не признается. Словно в темных и глухих пещерах разума безликие присяжные провели заседание и приняли решение. Есть во мне тайная, никогда не спящая часть, которую я всегда представлял в виде черных глубоких вод – много что там зарождается, но на поверхность поднимается немногое. Или же это огромная библиотека с записями обо всем, что случилось с живой материей с момента ее появления.
Думаю, некоторым людям – к примеру, поэтам – проникать туда легче, чем остальным. Однажды, когда я занимался доставкой газет и у меня не было будильника, я придумал, как посылать запрос и получать ответ. Ночью, лежа в постели, я представлял себя стоящим на берегу черных вод. Брал в руку круглый белый камень. Писал на нем черными буквами «четыре часа», ронял камень в воду и смотрел, как он переворачивается и исчезает. Срабатывало. Ровно в четыре я просыпался. Потом научился просыпаться в четыре десять, в четверть пятого. Ни разу не проспал.
Иногда на поверхность вылезает нечто странное, иногда нечто ужасающее – вроде морского змея или кракена, поднимающегося из бездонных глубин.
Всего год назад в нашем доме умер Дэннис, брат Мэри, причем умирал он долго и тяжело. Воспаление щитовидной железы заставляло беднягу корчиться от ужаса, он сделался буен и опасен. Его доброе, вытянутое лошадиное лицо типичного ирландца обратилось в звериную маску. Я удерживал его, когда он метался в предсмертном бреду, успокаивал и подбадривал; агония тянулась целую неделю, пока легкие не заполнились жидкостью. Я не хотел, чтобы Мэри смотрела, как он умирает. Прежде ей не приходилось видеть смерть, и я боялся, что она начисто уничтожит память о добром и хорошем человеке, которым был ее брат. Потом, сидя у его постели, я почувствовал, как из моих темных вод выплыло чудовище. Я возненавидел умирающего. Мне захотелось его убить, перегрызть ему глотку. Желваки напряглись, губы ощерились, будто у волка при виде добычи.
Терзаемый чувством вины, я открылся старому доктору Пилу, подписавшему свидетельство о смерти.
– Не вижу в этом ничего особенного, – заметил он. – Мне приходилось встречать подобные эмоции, хотя мало кто способен в них признаться.
– Откуда такая ненависть? Он же мне нравился.
– Быть может, давние воспоминания, – предположил доктор. – Или отголосок тех времен, когда стая воспринимала больного или раненого как угрозу. Некоторые звери и многие рыбы разрывают ослабевшего собрата на части и съедают.
– Я не зверь и не рыба!
– Нет, конечно. Вероятно, именно поэтому вам не по себе. Однако никуда от этого не денешься, все остается внутри нас.
Хороший он старик, док Пили, уставший старик. Пятьдесят лет помогал нам рождаться и умирать.
Возвращаясь к Конгрессу Впотьмах, скажу, что мое подсознание явно не бездельничало. Иногда человек меняется настолько кардинально, что ты говоришь себе: «Не мог он так поступить. Это на него не похоже». Кто знает, вдруг это зависит от ситуации или от давления, которое человек испытывает хоть сверху, хоть снизу, и оно изменяет его до неузнаваемости. На войне такое бывает сплошь и рядом: трус становится героем, храбрец позорно бежит. Или вот читаешь в утренней газете, как примерный отец семейства зарубил топором жену и детей. Я полагаю, человек меняется постоянно. Однако есть моменты, когда перемены становятся особенно заметны. Пожелай я докопаться до самой сути, наверное, проследил бы зерна зародившихся во мне перемен вплоть до своего рождения или даже раньше. В последнее время мелкие детали стали складываться в целостную картинку. Словно события и жизненный опыт подталкивали меня в направлении обратном тому, которое я привык считать верным для себя – продавец в продуктовой лавке, неудачник, человек без надежды и без стимула, зацикленный на обязанностях кормильца-поильца, сидящий в клетке из привычек и установок, которые считал правильными, даже добродетельными. Возможно, это было лишь самолюбованием, каковое я прикрывал понятием «хороший человек».
И я отлично знал, что творится вокруг. Марулло напрасно утруждался, открывая мне глаза. Нельзя жить в городишке вроде Нью-Бэйтауна и не знать. Судья Доркас помогал автомобилистам со штрафными талонами в обмен на услуги. Причем особо не таясь. А дальше уже услуга за услугу. Мэр, он же владелец компании «Стройматериалы Бадда», продавал городку стройматериалы по завышенным ценам, и не всегда в них была нужда. После асфальтирования нескольких улиц выяснилось, что Бейкер, Марулло и еще с полдюжины крупных предпринимателей скупили участки до того, как обнародовали план. Вроде бы факты вполне типичные, но я всегда был твердо уверен, что это не для меня. Марулло, Бейкер, торговый агент, Марджи Янг-Хант и Джои Морфи всем скопом меня подзуживали и подталкивали, поэтому пришлось «взять передышку и поразмыслить».
Моя любимая мурлыкала во сне с улыбкой античной богини на губах и довольно светилась чуть больше обычного, как всегда бывает с ней после любви, которая приносит ей чувство спокойного удовлетворения.
Как ни странно, после бессонной прошлой ночи спать не хотелось вовсе. Я заметил, что если наутро не надо вставать рано, то мне не спится. Перед глазами мелькали красные точки, уличный фонарь бросал на потолок тени голых ветвей старых вязов, которые под дуновением весеннего ветра медленно сплетались в узоры, словно в игре «колыбель для кошки». Окно было полуоткрыто, белые занавески трепетали и наполнялись воздухом, будто паруса на судне. Мэри не представляет, как можно обойтись без белых тюлевых занавесок, и постоянно их настирывает. Они придают ей чувство уверенности и добропорядочности. И она делает вид, что сердится, когда я подтруниваю над ее обывательскими ирландскими замашками.