– С тебя хоть картину пиши, сын мой. Очень символично: «Юность, война и учение».
– Хотел спросить… Ты говорил, есть книжки, где можно найти всякую фигню.
– Какую именно фигню?
– Патриотическую фигню, для моего эссе.
– Ясно. Патриотическую фигню, значит. Как насчет такой фразы: «Неужели жизнь так дорога, а покой столь сладостен, чтобы покупать их ценой цепей и рабства? Не допусти этого, Господь всемогущий! Я не знаю, какой путь изберут другие, что же касается меня, то дайте мне свободу или дайте мне смерть!»?
– Отлично! Круто.
– Еще бы. Вот какие гиганты населяли землю в прежние времена.
– Вот бы я жил тогда!.. Пиратские корабли! Подумать только! Бах-бах! Флаг спустить! Сундуки с золотом и дамочки в шелковых платьях, увешанные драгоценностями. Да, уж я бы пожил! Ведь наши предки занимались – ну, ты сам говорил…
– Промышляли благородным пиратством, оно же каперство. Пожалуй, им оно не казалось таким привлекательным, как тебе. Солонина и галеты. Вдобавок в те времена свирепствовала цинга.
– А, подумаешь! Я бы раздобыл золота и привез его домой. Наверное, теперь пиратствовать уже нельзя?
– Увы, теперь оно поставлено на широкую ногу. Называется дипломатия.
– У нас в школе один парень выиграл два приза по телику – пятьдесят и двести долларов! Как тебе?
– Полагаю, неглупый парень.
– Еще какой глупый! Зато хитрый. Он сказал, что нужно заиметь фишку.
– Фишку?
– Ну да. Вроде как ты мальчик-инвалид или помогаешь своей старенькой маме выращивать лягушек. Зрителю это интересно, и тебя пригласят на шоу. У него есть журнал, где написано про все американские конкурсы. Можно и мне такой, пап?
– Хм, пиратство осталось в прошлом, однако порыв неистребим.
– Что ты имеешь в виду?
– Кое-что задаром. Богатство без усилий.
– Можно и мне такой журнал?
– Я думал, после скандала со взятками на радиостанциях такие штуки не в чести.
– Черта с два! То есть нет, сэр. Они кое-что поменяли. Я просто хочу быть в курсе, как можно разжиться бабками.
– Значит, бабками?
– Ну, или баблом – какая разница, откуда у тебя деньги?
– Не верю, сынок. Деньгам-то ничего не сделается, а вот что будет с тем, кто получит их таким путем?
– Ничего с ним не будет. Закон-то не нарушается. В нашей стране многие известнейшие люди…
– Чарльз, сын мой, сын мой!
– При чем тут Чарльз?
– Неужели тебе так хочется разбогатеть, Аллен?
– Думаешь, легко мне живется без мопеда? Да у нас парней двадцать на них разъезжают! А каково жить в семье, где нет даже машины, не говоря уже о телевизоре?
– Я потрясен до глубины души.
– Ты не знаешь, каково мне, пап! Однажды в классе я сделал доклад про своего прапрадеда, который был капитаном китобойного судна.
– Было дело.
– Надо мною смеялся весь класс. Знаешь, как меня прозвали? Китенком. Как тебе?
– Погано.
– Все было бы не так погано, будь ты адвокатом, или банкиром, или еще кем. Знаешь, что я куплю, как только разживусь бабками?
– Нет, и что же?
– Я куплю тебе автомобиль, чтобы ты не чувствовал себя паршивее всех.
– Спасибо, Аллен, – ответил я. В горле пересохло.
– Не за что. Мне-то все равно права получать рано.
– Речи великих отцов-основателей нашей нации в том шкафу, Аллен. Надеюсь, ты прочтешь хотя бы несколько.
– Прочту. Они мне понадобятся.
– Это точно. Удачной охоты. – Я тихо спустился по лестнице, на ходу облизывая губы. И Аллен был прав. Я чувствовал себя паршиво.
Я сел в большее кресло под торшером, Мэри подала мне газету.
– До чего же ты заботливая, моя затейница!
– Костюм смотрится неплохо.
– Умеешь ты проигрывать, и готовишь прекрасно.
– Галстук идет к твоему цвету глаз.
– Ты что-то задумала. Я вижу. Предлагаю секрет за секрет.
– Нет у меня секрета, – ответила она.
– Тогда придумай!
– Не могу. Давай же, Итан, рассказывай!
– Дети уши не греют поблизости?
– Нет.
– Сегодня ко мне заходила Марджи Янг-Хант. Сказала, что у нее кончился кофе. Думаю, она по мне сохнет.
– Ну же, рассказывай!
– Мы поболтали про предсказание, и я подумал, что любопытно было бы снова сделать расклад и посмотреть, совпадет ли.
– Шутишь!
– Не шучу. Она согласилась, что это любопытно.
– Ты же не любишь такие штуки.
– Люблю, если предсказание хорошее.
– Думаешь, она погадает тебе сегодня?
– Готов поспорить, что ради этого она и придет.
– Нет, что ты! Я сама ее пригласила.
– Но сперва она тебя к этому подвела.
– Ты ее недолюбливаешь.
– Напротив – я начинаю ее очень любить и даже уважать.
– Хотела бы я знать, когда ты говоришь всерьез, а когда шутишь.
Эллен вошла так тихо, что было непонятно, подслушивала она или нет. Хотя я был уверен, что подслушивала. Эллен – типичная девочка, вдобавок ей тринадцать: милая и грустная, веселая и чувствительная, болезненно-слабая в нужный ей момент. Она подобна тесту, которое начало подходить. Может стать красавицей… Эллен любит на кого-нибудь опираться, особенно на меня: обопрется, дышит в ухо, дыхание сладкое, как у молодой телочки. И еще она любит все трогать.
Эллен оперлась на подлокотник кресла, коснулась меня узким плечиком. Она провела розовым пальчиком по рукаву пиджака до волос на запястье, и мне стало щекотно. Светлые волоски на ее руке при свете лампы казались золотыми. В ней полно притворства, но разве не таковы все девочки?
– Красишь ногти? – заметил я.
– Мама разрешила брать розовый лак. А у тебя ногти неухоженные.
– Да ты что?
– Зато чистые.
– Я помыл их щеткой.
– Ненавижу грязные ногти, как у Аллена.
– Может, ты ненавидишь в нем все без исключения – оптом, так сказать?
– Да.
– Молодец. Почему бы тебе его не убить?
– Выдумаешь же! – Она провела пальцами у меня за ухом. Вероятно, Эллен уже приводит своих ровесников-мальчишек в полное смятение.
– Слышал, ты занялась эссе.
– Тебе сказал этот гаденыш!
– Получается?
– Конечно! Еще как получается. Когда закончу, дам тебе почитать.
– Я польщен. Вижу, ты приоделась.
– Ты про это старье?! Нет, нарядное платье я берегу на завтра.
– Хорошая идея. Там будут мальчики.
– Ненавижу мальчиков! Терпеть их не могу!
– Знаю. Твой девиз – неприязнь. Я и сам их недолюбливаю. Пусти-ка на минутку. Хочу почитать газету.
Она вспорхнула с подлокотника, словно кинозвезда двадцатых годов, и мигом отомстила:
– Когда разбогатеешь?
Да уж, нелегко придется ее мужчине. Мне захотелось сгрести дочь в охапку и отшлепать, но именно этого она и добивалась. Кажется, Эллен накрасила глаза. Жалости в них было не больше, чем в глазах пантеры перед прыжком.
– В следующую пятницу, – небрежно ответил я.
– Лучше поторопись! Мне надоело быть бедной.
И она поспешно выскользнула вон. Хотя Эллен воплощает все, чего я терпеть не могу в остальных, я люблю ее – да что там, я ее просто обожаю.
Газету почитать не удалось. Не успел я ее развернуть, как прибыла Марджи Янг-Хант. Явилась при полном параде, даже парикмахерскую посетила. Пожалуй, описать прическу точнее смогла бы Мэри, но не я.
Утренняя Марджи, у которой закончился кофе, нацелилась на меня, как медвежий капкан. Вечерняя Марджи сделала ставку на Мэри. Если ее пятая точка и пружинила, мне этого было не видать. Если под ее аккуратным костюмчиком и было на что посмотреть, то оно надежно пряталось под одеждой. Идеальная гостья (для другой женщины) – услужливая, обаятельная, льстивая, чуткая, скромная. Со мной обращалась так, будто с утра я постарел лет на сорок. Женщины – удивительные создания. Я ими восхищаюсь, хотя и не понимаю, зачем они так перевоплощаются.
Пока Марджи и Мэри предавались приятному ритуалу: «Что ты сделала с волосами?», «Мне нравится», «Это твой цвет! Всегда его носи» – безобидные позывные сигналы, типичные для женщин, – я вспомнил самый женский анекдот из всех, что знаю. Встречаются две женщины. Одна восклицает: «Что ты сделала с волосами? Они стали похожи на парик». – «Это и есть парик». – «Ни за что бы ни подумала!»
Вероятно, женщины посылают друг другу куда более сложные сигналы, чем мы можем или имеем право представить.
Ужин превратился в череду похвал жареному цыпленку и отрицаний его съедобности как таковой. Эллен изучала нашу гостью немигающим взглядом, запоминая каждую деталь ее прически и макияжа. И я понял, что тщательный осмотр, на котором базируется так называемая женская интуиция, начинается совсем в юном возрасте. Моего взгляда Эллен избегала. Она прекрасно осознавала, что открыла огонь на поражение, и теперь ждала моей мести. Ну хорошо, моя хулиганистая дочь. Отомщу тебе самым жестоким способом: забуду о твоей выходке.
Ужин удался: пища обильная и сытная, как и должно быть на званом ужине, груда посуды, которую хозяева используют лишь для торжественных случаев. Потом был кофе, хотя обычно мы его не пьем.
– Разве он тебя не бодрит?
– Ничто меня не бодрит.
– Даже я?
– Итан!
Потом была молчаливая, ожесточенная битва за посуду.
– Позволь мне помочь!
– Ни за что! Ведь ты гостья!
– Давай хотя бы помогу отнести к раковине.
Взгляд Мэри обратился к детям; она воодушевилась и пошла в атаку со всей горячностью, присущей ближнему штыковому бою. Они знали, что их ждет, но поделать ничего не могли.
– Посуду всегда моют дети. Любят они это дело! И у них прекрасно получается. Я ими горжусь!
– Как мило! В наши дни редко такое увидишь.
– Знаю. Нам с Итаном очень повезло, ведь они хотят помогать сами!
Их изворотливые умишки заметались в поисках выхода. Закатить скандал? Сказаться больными? Поронять красивые старинные тарелки?.. Похоже, Мэри тоже прочла их подленькие помыслы.
– Самое замечательное в том, что они ни разу ничего не раскололи, даже краешка стакана не отбили!
– Надо же, как вам повезло с детьми! – воскликнула Марджи. – Как тебе удалось их этому научить?
– У них это врожденное. Знаешь, некоторых сколько ни учи, а обе руки левые, зато Эллен и Аллен у нас ребята ловкие.
Я бросил беглый взгляд на детей, чтобы убедиться – они справятся. Дети знали, что их раскусили. Интересно, они задумывались над тем, что Марджи Янг-Хант тоже поняла? Они все еще искали выход. Я лучезарно улыбнулся.
– Разумеется, они любят похвалы, – заметил я, – но им пора. Если мы их не отпустим, дети опоздают в кино.
Марджи хватило такта не рассмеяться, Мэри бросила на меня взгляд, полный восхищения: дети в кино и не собирались.
Даже если подростки не шумят, в их отсутствие становится гораздо тише. Самый воздух вокруг них будто кипит. Когда они уходят, дом вздыхает с облегчением и успокаивается. Неудивительно, что полтергейст заводится лишь в тех домах, где есть дети-подростки.
Оставшись втроем, мы принялись осторожно ходить вокруг да около темы, от которой никуда не деться. Я достал из серванта три высоких бокала на длинных ножках, привезенных из Англии бог знает когда, и наполнил их из оплетенной галонной бутыли, потемневшей от древности.
– Ямайский ром, – пояснил я. – Хоули были моряками.
– Должно быть, он очень старый, – восхитилась Марджи Янг-Хант.
– Старше и тебя, и меня, и даже моего отца.
– Крышу от него сносит на раз, – предупредила Мэри. – Похоже, сегодня гуляем так гуляем. Итан достает его только на свадьбах и похоронах. Думаешь, стоит, дорогой? Все-таки завтра Пасха.
– Дорогая, причащаться-то мы будем тоже не кока-колой.
– Мэри, я никогда не видела твоего мужа таким веселым.
– А все твое предсказание! – воскликнула Мэри. – Оно изменило Итана в одну ночь.
Поразительное существо человек – клубок приборов, регуляторов и датчиков, из их показаний мы можем прочесть малую толику, да и то вряд ли точно. Внезапно в моем нутре зародилась яркая вспышка красной боли, которая острыми копьями проткнула и разорвала грудную клетку. В ушах взревел ветер, и меня понесло, будто беспомощный корабль, лишившийся мачты прежде, чем успели убрать парус. Во рту стало солоно-горько, комната запульсировала и завращалась. Сработали датчики тревоги, чуя опасность, предвидя хаос, ожидая удара. Меня накрыло, когда я проходил за спинами женщин; я согнулся от боли и пошел дальше – они так ничего и не заметили. Теперь я понимаю, почему в старину люди верили, что человеком может овладеть дьявол. Пожалуй, я и сам готов в это поверить. Обладание! Тебя охватывает чувство присутствия инородной сущности – каждый нерв яростно сопротивляется, и все же ты понимаешь, что безнадежно проигрываешь, и признаешь поражение, примиряясь с захватчиком. Посягательство – вот подходящее слово, звук его подобен ревущему синему пламени паяльной лампы.
До меня донесся голос моей милой.
– Услышать что-нибудь приятное никому не повредит, – проговорила она.
Как ни странно, голос меня вполне слушался.
– Немного надежды, пусть даже безнадежной, полезно всякому, – поддакнул я, убрал бутыль в сервант, вернулся к столу и выпил полбокала старинного ароматного рома, затем сел нога на ногу и сложил пальцы в замок.
– Не понимаю его, – призналась Мэри. – Итан всегда терпеть не мог гаданий, вечно насмехался.
Мои нервные окончания шелестели, будто сухая трава на зимнем ветру, переплетенные пальцы побелели от напряжения.
– Попытаюсь объяснить миссис Янг… то есть Марджи, – проговорил я. – Мэри родилась в благородной, но бедной ирландской семье.
– Не в такой уж и бедной!
– Слышишь, как она разговаривает?
– Ну, после того как ты об этом упомянул…
– Так вот, бабушку Мэри хоть к лику святых причисляй – она была праведной христианкой, не так ли? – Мне почудилось, что в моей милой растет неприязнь, и все же я продолжил: – При этом она верила в Волшебный народец, хотя это не очень-то согласуется с христианством.
– Это же вещи разные!
– Разумеется, дорогая. Разница большая. Можно ли верить в то, чего не знаешь?
– Берегись, Марджи! – воскликнула Мэри. – Он загонит тебя в ловушку.
– Вовсе нет. Я ничего не знаю ни про судьбу, ни про предсказания судьбы. Как я могу в них не верить? Я верю, что они существуют, потому что они имеют место быть.
– Ты не веришь, что это правда!
– Правда в том, что люди гадают друг другу – миллионы людей! – и платят за это. Чем не причина для моего интереса?
– Но ты ведь…
– Погоди! Дело не в том, что я не верю, а в том, что не знаю наверняка. Это вовсе не одно и то же. Что стоит на первом месте – судьба или предсказание судьбы?
– Пожалуй, я понимаю, что ты хочешь сказать.
– Неужели? – недовольно буркнула Мэри.
– Представь, что гадалка восприимчива к тому, что должно случиться. Ты это имел в виду, Итан?
– Так это совершенно разные вещи! При чем здесь карты?
– Карты должен кто-то раскладывать, – ответил я.
Марджи на меня не смотрела, однако я знал, что она чувствует растущее недовольство Мэри и ждет моих указаний.
– А давайте проверим? – предложил я.
– Забавное предложение. Такие вещи проверок не любят. Впрочем, почему бы и нет. Придумайте, что мы хотим узнать.
– Вы даже не попробовали ром.
Они подняли бокалы и отпили по глотку. Я осушил свой и снова достал бутылку.
– Итан, ты уверен?..
– Да, ненаглядная. – Я наполнил бокал. – Почему бы тебе не погадать с завязанными глазами?
– Расклад нужно читать.
– А если переворачивать карты будет Мэри или я, а ты прочтешь?
– Между картами и гадалкой должна быть некая близость… Впрочем, давайте попробуем.
– Если делать, то делать как положено! – заявила Мэри.
Всегда она так. Моя Мэри не любит перемен – точнее, небольших перемен. С большими она справляется куда лучше остальных: ужасно расстроится из-за порезанного пальца и не дрогнет при виде разорванного горла. Мне стало немного неловко: я сказал Мэри, что мы с Марджи все обговорили, а тут выяснилось, что нет.
– Утром мы с тобой это обсуждали.
– Да, я еще за кофе приходила. Весь день об этом размышляла. Карты у меня с собой.
Мэри склонна путать решимость с раздражением, а раздражение с оскорблением. Она боится насилия в любых его формах. Виноваты в этом ее пьяницы-дядюшки, позор на их головы. Я почувствовал, что в ней нарастает страх.