Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии - Ги Бретон 4 стр.


Когда прибыл следователь и констатировал смерть герцога, он составил протокол, в котором отметил, что у ног принца были обнаружены следы эякуляции. Этот протокол был, если можно так выразиться, проигнорирован во время суда, но все же был опубликован.

После того как баронесса де Фешер слегка отодвинула ногой табурет, она спокойно ушла к себе в комнату».

Автор объясняет нам затем, каким именно образом госпожа де Фешер сумела запереть изнутри дверь спальни принца: она сложила вдвое нитку, обмотала ее вокруг ручки, затем закрыла дверь и потянула за оба конца нитки, которые держала в руке; таким образом она закрыла язычок замка. После этого ей осталось только вытянуть нитку…

«Баронесса бесшумно проскользнула к себе, – продолжает Виктор Бутон, – и во дворе по-прежнему стояла мертвая тишина, так что ни один из слуг не мог сказать ничего определенного, а тем более ответить на вопрос: сам ли принц повесился? Маленький табурет стоял неподалеку от ног трупа, и застывшее на его лице спокойствие не имело никакого объяснения.

Эта альковная тайна так и не была раскрыта, но я узнал об этом из архивов префектуры полиции».

Сегодня такое объяснение этой драмы удовлетворяет всех историков.

И все же при этом остается неясным один вопрос: намеренно ли госпожа де Фешер отодвинула ножкой табурет или, забывшись, не успела вовремя вынуть из петли несчастного принца?

Вот этого-то мы уже никогда не узнаем.

Позднее замок Сен-Ле, который баронесса получила в наследство, был снесен по ее указанию. Но муниципальные власти на том месте, где некогда висел в петле принц, возвели мраморную мемориальную колонну.

А злые языки, которых всегда и везде предостаточно, язвительно замечали, что это очень символично, поскольку сильно напоминает «нечто» в состоянии эрекции…

Глава 3

Любовно-политические похождения герцогини Беррийской

Она была кондотьером в юбке и обожала приключения и мужчин…

Жан-Роже Блан

В конце августа 1830 года Тьер вошел в Государственный совет.

– Теперь, – сказала ему госпожа Досн, – ты должен стать депутатом!

Как раз в октябре депутат от департамента Буш-дю-Рон господин де Боссе подал в отставку. Адольф решил воспользоваться представившимся случаем и открывшейся вакансией для того, чтобы получить депутатский мандат. «Но, – указывает Морис Реклю, – ему мешал имущественный ценз закона о выборах 1819 года. Ибо Тьер, несмотря на авторские гонорары журналиста, жалованье государственного советника, успех его книги “История революции”, разбогатеть так и не сумел и поэтому не был достаточно состоятельным кандидатом в депутаты, чтобы заплатить “квантум” налогов, которые предусматривались имущественным цензом. Что же ему оставалось делать? Как было вот так вдруг взять да и превратиться в капиталиста или в богатого землевладельца?»

У Адольфа в голове немедленно созрел план. Он помчался к Софи и начал объяснять ей суть проблемы.

Но не успел он произнести и двух фраз, как она тут же все поняла и решительно прервала его:

– Господин Досн поможет нам в этом.

И действительно, 18 октября Общественно-частная компания «Участки Руджиери и Сен-Жорж», контролируемая мужем Софи, передала Адольфу огромное только что отстроенное здание под номером 3 по улице Нев-Сен-Жорж стоимостью в сто тысяч франков.

Таких денег у Тьера, конечно, не было. Но он не задумываясь подписал вексель, который господин Досн, всегда по-рыцарски щедро относившийся к друзьям жены, никогда так и не предъявил к оплате…

Став домовладельцем, молодой государственный советник тут же помчался в Экс, выставил свою кандидатуру и 21 октября был избран депутатом.

А 2 ноября он стал помощником государственного секретаря…

И довольная госпожа Досн собственноручно приготовила ему с любовью рагу из телятины.

23 ноября 1830 года Адольф Тьер, так складно разглагольствовавший в салонах и перед зеркалом в спальне госпожи Досн, впервые в жизни взошел на трибуну.

Его хвастливая речь просто шокировала Собрание.

Морис Реклю привел мнение только трех народных представителей.

– Он похож, – сказал один из них, – на цирюльника с юга, ходящего из дома в дом и предлагающего свое мыло…

– Вы разве его видите? – спросил другой депутат. – Ведь трибуна скрывает его до самых плеч, а его огромные очки закрывают все остальное. Этот бедолага Лафитт решил стать большим человеком и поэтому обзавелся заместителем, которого не увидишь невооруженным глазом…

– И правда, его совсем не видно, – поддержал разговор третий. – Но зато его слышно. Какой акцент! Малыш Адольф говорит на таком французском, на котором изъясняются торговки рыбой в его родном городе…

Подобные критические замечания возмутили госпожу Досн. Усадив маленького Адольфа к себе на колени, она стала его утешать:

– Начиная с сегодняшнего дня я постараюсь организовать с помощью мужа небольшой двор.

Я приложу все силы к тому, чтобы эти люди обожали меня, подчинялись мне и слепо за мной следовали. И тогда, для того чтобы понравиться мне, они станут помогать тебе. Когда я скажу: «Прекрасно сказано», они все будут аплодировать тебе.

Когда я произнесу: «Он очень умен», все начнут восхвалять твою гениальность. Короче, желая угодить мне, все они станут твоими придворными…

Маленький Тьер успокоился, вытер слезы и, поскольку у него было доброе сердце, увлек любовницу на канапе и выразил ей свою признательность…

В июле 1831 года Тьер снова поднялся на трибуну Национального собрания. На сей раз (друзья госпожи Досн уже успели обработать Собрание) речь его произвела на депутатов большое впечатление. Раздаривая направо и налево двусмысленные улыбки, раздавая обещания и идя на уступки, Софи навязала-таки Собранию своего маленького любовника.

А Тьер, после того как завоевал трибуну, практически ее не покидал. На каждом заседании он брал слово, как гномик вскарабкивался на трибуну, цитировал Вергилия, Тацита, Руссо, Вольтера, упивался собственными фразами и своим необычным марсельским говорком нейтрализовал самых непримиримых народных представителей.

В конце июля 1832 года для того, чтобы вознаградить усилия Тьера, госпожа Досн решила взять его вместе с мужем и дочерьми на отдых в Тун, близ Милана.

Спустя несколько недель они все находились уже в Вескене, давая соседям возможность полюбоваться умилительной картиной прекрасной и дружной семейки.

Никогда раньше Тьер не был столь счастлив, как во время этих восхитительных каникул. Каждый день они подолгу гуляли. И тогда Адольф получал сразу два удовольствия. Одной рукой он поглаживал Софи, а другой, если можно так выразиться, жестикулируя, беседовал с господином Досном о политике.

Но это идиллическое существование было неожиданно прервано появлением королевского гонца. Луи-Филиппу для того, чтобы повести борьбу против министра Дюпена, чье возраставшее влияние начало беспокоить короля, срочно потребовался человек без комплексов. И поэтому король призвал к себе Тьера. Поняв, что удача наконец-то улыбнулась ему, Тьер обнял госпожу Досн, вскочил в карету и, не переводя дух, примчался в Тюильри.

– Только вы один можете помочь мне сформировать новое правительство, – сказал ему Луи-Филипп.

В этот момент Тьер очень сожалел о том, что рядом с ним не было Софи и что она не слышит эту сладостную фразу. Он немедленно осведомился, чем именно мог бы быть полезен монарху.

– Избавьте меня от Дюпена, который так и рвется в президенты. Уговорите Сульта, подберите людей, и вы получите портфель.

Спустя неделю новый кабинет министров был сформирован. Тьер получил в нем пост министра внутренних дел…

Не успел любовник госпожи Досн как следует освоиться в министерском кресле, как ему пришлось заняться чрезвычайно тонким делом: надо было арестовать одну из самых известных и титулованных женщин Франции. Этот арест, как казалось Тьеру, должен был помочь ему окончательно завоевать доверие короля и добиться монарших милостей. Женщина, против которой он намеревался бросить всю полицию королевства, была не кем иной, как герцогиней Беррийской, матерью герцога Бордосского, ставшего после отречения Карла X королем Генрихом V…

Надо сказать, что эта красавица-герцогиня на протяжении последних нескольких лет очень досаждала Луи-Филиппу. После Июльской революции она уехала вслед за королевской семьей в Англию и, наладив связи с легитимистами, стала плести нити заговора с целью свержения Июльской монархии и возведения на трон своего сына.

21 января 1831 года, узнав о ее планах, Карл X официально разрешил ей называться регентшей королевства, «как только она прибудет во Францию».

Она покинула Англию 17 июня и переправилась в Роттердам. Затем пересекла Германию, Тироль, Ломбардию, Пьемонт и 8 июля прибыла в Геную под именем графини де Саган.

Король Сардинии Карл-Альберто отказался (по просьбе Луи-Филиппа) предоставить убежище этой очаровательной заговорщице, и та была вынуждена остановиться в таверне Масса. Там она прожила всю зиму, принимая вандейцев, легитимистов, бывших офицеров Карла X, изъявивших желание принять участие в заговоре против узурпатора. Встретилась она и с сотнями секретных агентов. И всем говорила с верой в будущее:

– Мы победим, поскольку поставили перед собой самую прекрасную и благородную задачу!.. Ну у кого во Франции хватит мужества отказать матери, которая потребует наследство для своего сына от имени шестидесяти королей и восьми веков славы?.. А значит, для того, чтобы вернуть трон Генриху V, достаточно, как остроумно заметил господин де Шатобриан, «опрокинуть горшок домашней монархии»…

У этой тридцатичетырехлетней женщины в жилах текла кипучая неаполитанская кровь. Произнося политические речи перед своим маленьким двором в Масса, она заприметила одного молодого адвоката из Нанта по фамилии Гибур, которого вскоре сделала своим дежурным любовником.

И это позволило ей успокоить нервы накануне выступления в великую экспедицию…

24 апреля 1832 года она с горсткой верных людей поднялась на борт отплывавшего во Францию корабля. В три часа утра 30 апреля корабль высадил ее на пустынном берегу неподалеку от Марселя. Там ее уже ждали, спрятавшись в сосновом лесочке, несколько легитимистов. Они подбежали к герцогине.

– Мы опрокинем горшок! – только и сказала она встречавшим.

После чего провела остаток ночи в одиноко стоявшем деревенском доме, оставив марсельцев (не читавших Шатобриана) в крайнем изумлении и некоторой тревоге…

Утром следующего дня герцог д’Эскар, уже присвоивший себе помпезный титул «генерал-губернатора Юга», сообщил герцогине весьма неприятное известие: попытка восстания, предпринятая марсельскими легитимистами, провалилась.

– Полиции Луи-Филиппа теперь известно, что ваше высочество находится во Франции, – добавил он. – Теперь нас начнут преследовать до того, как мы перейдем к активным действиям.

Затем, выражая беспокоившую его мысль, вздохнул:

– Помимо всего прочего, корабль, доставивший нас сюда, уже уплыл…

Мария-Каролина посмотрела ему в глаза:

– Но, мсье, о возвращении в Италию не может быть и речи! Юг не пошел за нами? Что ж, мы отправляемся в Вандею…

И, надев на голову широкополую соломенную шляпу, пешком отправилась в сторону Нанта.

Ее путешествие через Лангедок было полно приключений. Ночуя то под деревом, завернувшись в одеяло, то в замке у друга, она проделала путь от Марселя до Пласака, используя все возможные средства передвижения: верхом на лошади, в повозке, на лодке, в карете, а то и верхом на муле… Конной полиции надо было быть просто слепцами, чтобы не замечать эту странную путешественницу, которая повсюду появлялась с двумя пистолетами и кинжалом за поясом…

Но некоторые меры предосторожности все же были приняты. В Эксе маркиз де Вильнев затребовал паспорт для поездки в Нормандию, заявив, что должен вместе с женой отправиться навестить больного родственника. Таким образом, герцогиня выступала в роли госпожи де Вильнев. Эту роль она играла очень убедительно и правдиво, причем до такой степени, что люди, ее не знавшие, очень легко в это верили. Поскольку с момента своего отъезда из Экса она была любовницей маркиза…

И это очень помогало ей вжиться в роль…

Мария-Каролина умела сочетать приятное с полезным, политику с любовью и приключения с любовными романами… «Будучи великородной принцессой, – пишет нам Артюр Брюн, – она считала, что ранг ее позволяет ей пользоваться такими привилегиями и такой свободой поступков, которые считались бы преступными со стороны женщины простой и которые были для этой принцессы не чем иным, как признаком отличного здоровья и высокого происхождения…»

Таким образом, за время путешествия герцогиня вела себя, как пылкая маркиза.

Наконец, 7 мая, избежав тысячу опасностей и неоднократно оказываясь на грани катастрофы, она прибыла в десять часов вечера в замок Плассак, где ее с почтением принял маркиз де Дампьер.

Итак, первая ее цель была достигнута: она добралась до Вандеи…

И сразу же созвала совет.

– Мы снова соберем бойцов армий Шаретта, Кадудаля и господина де ла Рошокаклейна. И все вместе изгоним прочь герцога Орлеанского, незаконно занявшего французский трон. А затем коронуем на царство моего сына…

Собравшиеся вокруг нее легитимисты в сомнении качали головами. Сведения, которыми они располагали об облавах полиции, проводившихся по всей Вандее по распоряжению правительства, а также сообщение о прибытии нескольких полков королевских войск приводили их в пессимистическое настроение. Кое-кто из них попытался было раскрыть глаза Марии-Каролине, но она их оборвала:

– Двадцать четвертого мая мы беремся за оружие!

Спустя несколько дней под именем Пти-Пьер, в одежде вандейского пастуха, она покинула замок Плассак и отправилась в Фонтене-ле-Комт, Бурбон-Ванде, Монтегю. Несмотря на наличие десяти полков, посланных для ее поимки, она переходила от фермы к ферме и пыталась поднять крестьян на восстание. Эта ее экспедиция стала непрерывной чередой приключений преимущественно любовного характера.

Вот что поведал об этом Марк-Андре Фабр: «Однажды утром после изнурительной ночной скачки она, совершенно разбитая, остановилась на одной ферме, где ей была приготовлена постель. Едва она начала засыпать, как из соседней комнаты донесся чей-то незнакомый голос. Офицер королевской армии объявил, что тот, кто выдаст герцогиню живой или мертвой, получит награду в пятьсот тысяч франков. Вдруг дверь ее комнаты распахнулась. Мария-Каролина решила, что ее выдали.

– Ну-ка, вставай, бездельник, – заорал хозяин фермы. – Уже семь часов, а коровы еще в стойле! Живо собирайся, а не то я задам тебе трепку!

И он швырнул на кровать принцессы рваную одежду пастуха».

Вышедшую из дома «Пти-Пьер» окликнули солдаты:

– Эй, ты, маленький бандит, ты как-то странно ходишь! Иди-ка выпей с нами стаканчик!

Не моргнув глазом, мать Генриха V выпила сидра с защитниками Июльской монархии…

В другой раз хижина, в которой она собиралась заночевать, была окружена солдатами. И ей ничего не оставалось, как броситься в холодную болотную воду, где она и просидела до самого рассвета.

Наконец, 21 мая, Мария-Каролина встретилась с вандейскими вождями, собравшимися на совет в Мелье. Там ее ждало большое разочарование.

– Соберите к 24-му ваши пятнадцать тысяч бойцов, – сказала она им.

Шуаны явно смутились.

Назад Дальше