– Нам удалось набрать не больше сотни крестьян. Вандея устала от гражданской войны. Сегодня ведь не девяносто третий год… Все думают только о спокойной жизни…
Мария-Каролина, однако, не захотела признать свое поражение.
– Ладно, – сказала она просто. – Я отправляюсь за войсками в Бретань.
А для того чтобы доказать себе самой свое бодрое расположение духа и свою веру в будущее, она провела бурную ночь в постели с господином де Вильнев…
Пока герцогиня Беррийская продолжала жить в нереальном мире грез, в Париже Комитет легитимистов во главе с Шатобрианом, Фитц-Джеймсом и Идом де Невилем пребывал в полной растерянности. Безумное предприятие Марии-Каролины грозило навсегда скомпрометировать и опозорить дело Бурбонов.
Надо было сделать так, чтобы Мария-Каролина отказалась от плана восстания и как можно скорее вернулась в Англию. Комитет поручил Беррье сообщить это решение герцогине.
Знаменитый адвокат прибыл в Мелье 21 мая. Сильно волнуясь, он протянул герцогине письмо Шатобриана.
Обеспокоенная герцогиня, торопливо сломав печать, прочла:
«Гражданская война, как печальное и достойное сожаления событие, в настоящее время невозможна. Она заставила бы напрасно пролиться крови многих французов и отвратила бы от дела законных королей всех, кто мог бы его поддержать».
– И он – тоже! – вздохнула Мария-Каролина.
– Прислушайтесь к голосу разума, мадам, – сказал Беррье. – Я вас умоляю. Вот паспорт, по которому вы сможете уехать в Англию!
– Нет, мсье! Отступать уже невозможно! Что обо мне подумают люди?!
Шесть часов кряду Беррье, призвав на помощь все свое красноречие, пытался ее уговорить. В три часа утра он, наконец, покинул ее, уверенный, что все же добился своего.
Но едва он отправился назад в Париж, Мария-Каролина бросила клич к восстанию и назначила дату выступления: в ночь с 3 на 4 июня.
На сей раз многие тысячи вандейцев, проникшись сочувствием к пламенной принцессе, стали готовиться к войне. И когда пробил набат, в Клиссоне, Лору, Вале и в Эгрефейле отряды крестьян, распевая роялистские песни, потрясая косами и ружьями, устремились на войска узурпатора. Их было в общей сложности три тысячи против пятидесяти тысяч солдат регулярной армии.
И началась ужасная бойня. Побоище, которое длилось шесть дней…
Безумное предприятие обернулось трагедией и полным провалом.
Смертельно перепуганная герцогиня Беррийская 9 июня, переодевшись в крестьянскую одежду, отправилась в Нант в сопровождении своей верной подруги мадемуазель де Керсобьек, пообещавшей найти ей надежное убежище.
Вечером того же дня она укрылась в Нанте в мансарде дома № 3 по улице От-дю-Шато.
И очень скоро вновь обрела спокойствие. А уже на другой день приняла у себя господина Гибура. Того самого молодого адвоката, который был ее любовником в Масса. В его крепких объятиях она и забыла все политические неурядицы…
Дом, где скрывалась от полиции герцогиня Беррийская, находился в довольно тихом квартале далеко от центра города. Очень скоро у Марии-Каролины появились свои привычки. Сидя за маленьким столиком белого дерева, стоявшим между кроватью и камином, она проводила свои «аудиенции».
Естественно, для того, чтобы попасть в мансарду, где располагалась «регентша королевства», надо было предъявить белую петличку. И все было предусмотрено на случай возможного обыска. За камином был тайник, в который можно было попасть, отодвинув в сторону укрепленную на петлях наподобие двери чугунную плиту. Мария-Каролина была очень довольна этим убежищем, в котором в случае необходимости могли поместиться четыре человека.
Каждый день с улицы От-дю-Шато отправлялись «посланцы» с зашифрованными письмами, которые они доставляли в Англию, Италию, Россию, Испанию, Португалию, Голландию. Из маленькой мансарды миниатюрная принцесса старалась привлечь внимание Европы к своему делу и получить финансовую поддержку для того, чтобы свергнуть Луи-Филиппа.
Одного из ее эмиссаров звали Симон Дейц. Мария-Каролина познакомилась с ним в Масса. Он был кельнским евреем, но потом принял христианство и сумел добиться расположения и милостей Ватикана. В июле герцогиня отправила его просить у дона Мигуэля Португальского сорок миллионов франков. Посланец вернулся с весьма обнадеживающим обещанием и решил, что герцогиня, в которую он был влюблен, согласится в знак признательности предоставить в его распоряжение на уголке кровати то, чем она некогда наградила его из каприза в кустах Лангедока…
И он со всей почтительностью намекнул ей на это. Герцогиня в ответ холодно взглянула на него:
– Довольствуйтесь той ролью, которую я вам отвожу в моих делах, – сказала она.
Дейц, в груди которого «зародилась жгучая ненависть», молча поклонился и ушел, оставив Марию-Каролину полностью уверенной в том, что она вскоре сможет возвести своего сына на французский трон с помощью сорока миллионов франков, которые придут из Португалии.
Поражает наивность и доверчивость, с которыми она, по словам оставшегося неизвестным современника, позволяла себе «почесывать свою штучку с помощью любовника господина Гибура, не заботясь ни о чем другом, что всегда исключает возможность получить естественное удовольствие».
А пока герцогиня Беррийская, сидя в мансарде в Нанте, плела нити заговора, Луи-Филипп начал терять терпение:
– До тех пор, пока она не будет арестована и выдворена из Франции, – говорил он, – ни одно правительство не будет чувствовать себя уверенно.
11 октября маршал Сульт сформировал новый кабинет министров, в котором портфель министра внутренних дел по приказу короля был отдан господину Тьеру.
И маленький Адольф сразу же решил заняться Марией-Каролиной. Он направил в Нант префектом энергичного Мориса Дюваля с приказом перевернуть вверх дном всю Бретань.
Но приказ этот господин Тьер отдать несколько поторопился, поскольку в одно прекрасное утро он получил письмо от незнакомого человека, который назначал ему свидание в девять часов вечера на Елисейских Полях «для передачи сведений государственной важности».
Удивившись, он показал его префекту полиции. Тот был категоричен:
– Не ходите. Это – ловушка!
Адольф Тьер кивнул и, едва префект полиции вышел из его кабинета, достал из ящика стола и зарядил пару пистолетов. Вечером, в назначенный час, он подъехал в карете на место встречи. В тени деревьев его поджидал какой-то человек. Сунув обе руки в карманы, министр приблизился к незнакомцу:
– Вы желали переговорить со мной, мсье?
Я к вашим услугам. Но давайте лучше сядем в карету, там нам будет спокойнее и удобнее…
Незнакомец отпрянул, как бы намереваясь бежать.
– Вот этого делать как раз не следует, – сказал ему Тьер. – Если вы не сядете в мою карету, мои люди силой заставят вас это сделать.
– Останемся лучше здесь, – предложил Тьеру незнакомец.
– Нет. Поедем в министерство. И не заставляйте меня прибегать к насилию.
Незнакомец сел в карету.
Приехав в министерство, он назвал себя.
Это был Симон Дейц, решивший отомстить герцогине за оскорбление, нанесенное ему две недели тому назад в Нанте…
Он поведал Тьеру о том, что был одним из тайных агентов Марии-Каролины и что ему известно убежище герцогини.
– Через несколько дней я должен вручить герцогине важные документы. Следовательно, я увижу ее. Хотите, я выдам ее вам?
– Сколько? – спросил министр.
– Пятьсот тысяч франков.
– Вы их получите!
24 октября Дейц прибыл в Нант в сопровождении комиссара полиции Жюли. Сразу же по прибытии он отправился на улицу От-дю-Шато, чтобы убедиться в том, что герцогиня по-прежнему скрывается там.
И в мансарде произошла сцена, лишний раз доказывающая, что судьба – великолепный драматург.
Дейц вручил Марии-Каролине два письма. Одно было от Берье, другое – от банкира Жожа.
Вскрыв письма, герцогиня увидела, что они были написаны симпатическими чернилами. Обработав письма реактивами, она стала их читать. Сворачивая второе письмо, она произнесла спокойным голосом:
– Банкир советует мне быть начеку, поскольку один человек, которого я считаю надежным, продал меня господину Тьеру за миллион франков…
И добавила с улыбкой:
– Этим человеком можете быть и вы!
Дейц смутился и пробормотал что-то невнятное в ответ…
Спустя десять минут он распрощался и ушел. Спускаясь с мансарды, он, проходя мимо открытой двери в столовую, увидел стол с семью приборами. Зная, что владельцы дома, девицы Гини, жили одиноко, он сделал вывод, что стол был накрыт для ужина герцогини и близких ей людей.
Он помчался к Жюли:
– Вы можете действовать. Однако поторопитесь: она знает, что ее предали!
Немедленно был отдан приказ, и тысяча двести солдат под командой генерала Дермонкураокружили квартал, где находилось убежище Марии-Каролины.
Во время этой операции с доносчика на всякий случай не спускали глаз.
Вот как генерал Дермонкур описывает начало этой операции:
«Было около шести часов вечера. Погода стояла великолепная. Из окна своей квартиры герцогиня могла видеть, как на тихом небе вставала луна и в ее серебристом свете начали вырисовываться темные контуры древнего замка. Но тут господин Гибур, подойдя к окну, увидел блеск штыков приближавшейся к дому колонны солдат под командой полковника Симона Лорьера». В ту же секунду, отпрянув от окна, он закричал:
– Спасайтесь, мадам, спасайтесь!
Мадам немедленно помчалась наверх по лестнице.
Добравшись до своей мансарды, герцогиня и трое ее самых близких друзей: Менар, юная Стилит де Керсабиек и, естественно, дорогой ее сердцу Гибур, отодвинув чугунную плиту, пробрались на четвереньках в тайник.
Вот как Гибур излагает продолжение этой комичной сцены:
«Едва мы задвинули плиту, как в дом ворвались солдаты. Комиссар, который их возглавлял, сразу поднялся на мансарду, которую узнал по описанию предателя.
– Ага, это – зал для аудиенций, – воскликнул он.
Во всех помещениях были выставлены часовые, все улицы были перекрыты, все шкафы в доме открыты, пол и стены простуканы, во всех каминах был разожжен огонь, в том числе и в том, позади которого находилось наше убежище. Хозяйки дома, где скрывалась герцогиня, хранили присутствие духа. Они спокойно сидели за столом, а кухарка отказалась давать полиции какие-либо показания. После шести или семи часов бесплодных поисков префект дал указание уйти всем, за исключением нескольких человек, которые остались в комнатах.
Двое жандармов расположились в мансарде. Эти два молодчика для того, чтобы убить время, стали рассказывать друг другу похабные истории. К огромной радости Марии-Каролины.
– Как жаль, что я не смогу запомнить всего этого, – прошептала она с улыбкой».
Но радовалась она преждевременно, поскольку вскоре перед «узниками» встали серьезные проблемы. Ночь была сырой и холодной, и сидевшие в тайнике люди вскоре начали дрожать от холода. Прижавшись друг к другу, четверка замурованных заговорщиков принялась грызть куски сахара, которые Менар сообразил сунуть в карман.
Часам к десяти жандармы тоже замерзли и решили развести огонь в камине.
Мария-Каролина обрадовалась:
– Теперь-то мы согреемся!
Увы! Их убежище вскоре наполнилось густым дымом, и в нем стало невыносимо жарко. Обливаясь потом, задыхающиеся Мария-Каролина и ее друзья стали менять положение, «переворачиваясь с неимоверным трудом», как писал Гибур.
Чугунная плита раскалилась докрасна, и от ее жара загорелось платье герцогини. Все перепугались.
– Предоставьте это мне, – сказала Мария-Каролина.
И совершенно спокойно погасила огонь, помочившись на платье.
К одиннадцати часам жандармы уснули, огонь постепенно погас и положение затворников стало более или менее терпимым. Так прошла ночь…
– Может быть, утром они отсюда уберутся, – сказала тихо Мария-Каролина.
Но едва наступил рассвет, проснувшиеся жандармы снова развели огонь в камине. И сразу же убежище заговорщиков наполнилось ядовитым дымом.
«На этот раз, – пишет нам Гибур, – все надежды рухнули, герцогиня сдалась».
Толкнув ногой плиту камина, она крикнула:
– Погасите огонь, мы сдаемся!
С черным от копоти лицом, покрасневшими от дыма глазами, в обгоревшем платье, она на четвереньках выползла из камина. Оказавшись в комнате, она встала и заявила крайне изумленным жандармам:
– Я – герцогиня Беррийская. Вы – французы и люди воспитанные, и я вверяю себя вашей чести!..
Спустя несколько дней Дейц явился в министерство внутренних дел и потребовал обещанные ему пятьсот тысяч франков.
Тьер вручил ему пачку банкнот.
Но держал он их кончиками пальцев…
Глава 4
Герцогиня Беррийская рожает в тюрьме
Она рожала при разных обстоятельствах…
Чeрез несколько дней после ареста Марию-Каролину доставили на корабле в цитадель Блей, ставшую местом ее заключения.
В начале января полковник Шуссери, на которого была возложена ответственность по надзору за высокородной пленницей, сообщил маршалу Сульту о том, что герцогиня «весьма нездорова и капризна».
В цитадель был направлен доктор Жентрак. Осмотрев Марию-Каролину, он ограничился тем, что прописал ей успокоительные микстуры и ножные ванночки.
На другой день несколько успокоенный полковник Шуссери отписал в военное министерство, что у принцессы было всего лишь легкое недомогание. Но на всякий случай приписал:
«Живот ее, на мой взгляд, несколько округлился, однако это не было обнаружено врачом, хотя многие это заметили».
В тот же самый день адъютант полковника Шуссери лейтенант Фердинан Петипьер записал в своем дневнике:
«По походке и по размерам живота мадам выглядит женщиной, находящейся на пятом или шестом месяце беременности. Однако же я не могу сказать, что со времени ее прибытия сюда она располнела, так как я вижу ее ежедневно. Неужели она и вправду беременна?»
Вскоре этот же вопрос стали задавать себе все, кто ее видел. Все, кроме доктора Жентрака, упрямо продолжавшего утверждать, что недомогания Марии-Каролины являются следствием того, что она дышит влажным и холодным воздухом цитадели.
Шуссери заставил его тогда произвести более углубленный осмотр герцогини с тем, чтобы окончательно рассеять все сомнения. Вот как описывает сцену медицинского осмотра Петипьер:
«Врач решил задать вопрос прямо, но она, не дослушав до конца, прервала его:
– Я поняла, что вас интересует! Вы хотите знать, беременна ли я, не так ли? Так вот: это – моя четвертая беременность!
Сказав это, она встала со стула:
– Пожалуйста, мсье Жентрак, вы можете убедиться в этом сами – пощупайте мой живот! – и распахнула перед ним свои одеяния.
И пока Жентрак производил беглый осмотр герцогини, оставшейся в нижнем белье, она сама взяла свой живот ладонями и сильно сжала его.
– Вот видите, – произнесла она с гордостью, – я беременна! Вы окажете мне большую услугу, если избавите меня от этого уродства.
Снова попавшись на уловку Марии-Каролины, доктор Жентрак явился к полковнику Шуссери и с важностью заявил:
– Я не думаю, что герцогиня беременна. Ее живот раздулся вследствие увеличения селезенки.
Прописав все те же ножные ванночки и растирания, он уехал.
Озадаченный полковник, чье недоумение возрастало с каждым днем, решил обратиться в военное министерство с просьбой прислать к нему врачей из Парижа. Сульт выбрал для этого старейшину медицинского факультета доктора Орфила и доктора Овити, некогда лечившего Марию-Каролину. Оба врача прибыли в Блей 24 января. Увидев их в своей комнате, герцогиня сначала испугалась, но потом взяла себя в руки и заявила, что готова разрешить им осмотреть себя.