– Завтра мы узнаем много интересного, господин Эшке. И, прежде всего, лично о вас… Дамы! Господа! Прошу всех оставаться на своих местах и не делать резких движений!..
Полутемный зал, три силуэта возле открытых дверей, за ними – еще двое. Все в штатском, но полицию всегда узнаешь.
– А вы, господин Эшке, прекращайте ваш цирк!
Вольфанг Иоганн Эшке крепко обиделся.
Цирк, говорите?
Глава 2
Цирк доктора Эшке
Фрауэнфельд. – Каучуковый шарик. – «Среди туманных гор, среди холодных скал…» – «Титаник-вальс». – Вечерняя Звезда и Блистающий Славой. – Крючья и веревка. – Письмо Снежной Королевы. – Герда.
1
Сигарета никак не хотела загораться. Потом все-таки зажглась, задымила – и лопнула прямо возле указательного пальца.
– Arschgefickter Weihnachtsmann! – рассудил горный стрелок Хинтерштойсер.
В штаб батальона Андреас забежал после ужина. Уго Нойнерн уже поджидал – отвел в сторону и объяснил, что делать, предварительно уточнив сумму, полагавшуюся ему за хлопоты. Сошлись на сорока марках, и Хинтерштойсер мысленно похвалил собственную бережливость. «Десятка» в прибытке, совсем неплохо!
Писарский план был прост. Вечером, после отбоя, вражина-обер-фельдфебель отбудет из части по семейным делам и вернется лишь на следующий день к вечеру. Замещать его станет тоже фельдфебель, но обычный, без «обера». Этот ничего не разрешит, но и запрещать не будет, а отправит по начальству – прямиком в батальонный штаб. Все прочее Нойнерн брал на себя – и разрешение на отпуск в связи с женитьбой, и нужные числа на бланке. Не три дня, как обычно, а целая неделя!
Писаря – люди незаменимые, никто их не любит, но все им должны.
Хинтерштойсер план полностью одобрил, хотя и знал, что недели не хватит. Все равно спохватятся и начнут искать. Но не сразу, а это уже неплохо.
Ударили по рукам. Андреас, считай, от чистого сердца воздал хвалу писарской мудрости. Нойнерн, слегка возгордившись, заявил, что отпуск – дело нужное, однако простое, на месяц ареста. А вот за кое-какие сведения – прямиком из штаба дивизии – легко и под трибунал угодить. Хинтерштойсер, конечно, свой в доску, ему знать положено. Но – только ему!
Андреас поклялся всем, чем можно и нельзя, выслушал…
…Скушали, называется, салатик!
Судеты отменялись. Заявления на отпуск было велено отложить в отдельную папку и запечатать, полк же готовить к выступлению в совсем ином направлении. Причем немедленно, даже до получения официального приказа.
Фрауэнфельд…
Писарь не был силен в географии, но рассудил здраво. Австрия, южный сосед! Недаром ее поминают в каждом номере «Фолькише беобахтер». Причем если раньше писали на третьей полосе, то в последние дни – исключительно на первой. Через неделю с небольшим – плебисцит по поводу «аншлюса», долгожданного объединения с Фатерландом, значит, пришло время выдвигать войска, пока австрияки (знаем мы их!) не раздумали. Гор там хватает, посему стрелкам самое место в первом эшелоне.
Хинтерштойсер спорить не стал, однако в отличие от мудрого писаря географию знал неплохо.
…Эйгер – горная вершина в Бернских Альпах, высота 3970 метров над уровнем моря, находится на территории кантона Берн, Швейцарская Конфедерация. Фрауэнфельд – столица кантона Тургау, что на северо-востоке все той же Швейцарской Конфедерации. От немецкой границы – всего ничего: до Меррисхаузена «железкой», затем до Шаффхаузена, а дальше – по шоссе, не промахнешься. В Тургау гор, считай, и нет, а вот южнее… Вперед, горные стрелки!
И что же выходит? Они с Курцем убегают, а за ними вдогон – целый полк? Или даже не полк? Слух-то из штаба дивизии приполз!
Хинтерштойсер достал новую сигарету, помял между пальцев.
Лопнула…
– Verdammte Scheisse!
Рассудил: надо обязательно рассказать Курцу. Дьявол с ней, с клятвой!..
…Рассказать? А кому от этого легче станет?
2
Свет в зале доктор Эшке включил сам. Гости все-таки, да и распределительный щит как раз за спиной.
Да будет!..
Сгинул полумрак, выжженный желтым огнем. Ничего не прячем, все на виду!
…Зал, полный народа (кто сидит, кто уже встать успел), кафедра, рядом с нею – стол, на нем – алоскоп, серый корпус, витой провод. Рядом – графин при стакане. Дальше – стулья, за ними стена.
Экран – белое полотно, огнетушитель, распределительный щит. Левее – четырехугольный репродуктор тяжелой темной жести. Нужен зачем? «Сила через радость» молодежь уму-разуму учит, чтобы по жизни верной дорогой шла. Как в таком деле без репродуктора? «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!..»
Левее, ближе к окну – еще одна дверь. За ней – комнатушка, где гости верхнюю одежду оставляют. Не спрятаться и не убежать, разве что сквозь стену.
Лектор – синяя мантия, капюшон до самого носа. Правая рука под пологом, в том самом кармане, что оттопырен с излишком.
Гости.
Впереди толстяк в дорогом черном костюме, чуть дальше, у двери и за дверью – остальные, плотью пожиже, костюмами поплоше.
Доктор Эшке поправил капюшон, дернул стеклышками очков.
– Прошу в наш цирк, майне геррен!
Толстяк скривил физиономию, но приглашению внял, сделав шаг вперед. Огляделся, поднял руку, блеснув камнем в дорогом тяжелом перстне.
– Дамы и господа! Из зала выходить по одному, не толпиться, сопротивления не оказывать, приготовить документы для проверки!..
Переждал шум, ухмыльнулся и только потом поглядел назад.
– Фокус! – кивнул ему доктор Эшке. – Следите за руками!..
Толстяк хотел было высказаться, но только и успел, что рот открыть. Так и замер, отвесив челюсть.
– Ай! – выговорила дама в третьем ряду.
На докторской ладони – черный, как ад, шар. Небольшой, с мяч для тенниса. Увесистый. По ровной поверхности – трещинки-паутинки.
– Бомба! – рассудили на пятом. – Инопланетная!..
Вот уже и вскочили, сейчас заорут, рванутся к дверям…
Рука с черным шаром взметнулась вверх:
– Успокойтесь, господа, – стекла очков сверкнули, отразив желтый электрический огонь. – Это всего лишь каучук. Сырой, а если по-научному – невулканизированный.
Поднял повыше, ударил голосом:
– Фокус очень простой, господа. Объясняю…
– А-а! – начал было толстяк.
Доктор резко повернулся:
– Вам бомба нужна? Друзья, наш гость хочет…
– Не надо! Не надо! – выдохнул зал. – Фокус! Фокус, пожалуйста!..
Вольфанг Иоганн Эшке улыбнулся:
– С удовольствием!.. Итак, это обычный натуральный каучук…
* * *
– Хорошо, – не стал спорить Марек. – Я подожду.
Письмо от мистера Мото требовалось передать немедленно, причем лично в руки, однако молодой человек уже успел изучить здешних китайцев. Упрямые, хоть из пушек в упор стреляй. Его «немедленно» для этих крепких худых парней – пустой звук. Наставник Дэн занят – и точка. Жди – и терпи.
Он оглянулся по сторонам, надеясь увидеть если не стул (откуда ему здесь взяться?), то хотя бы табурет. Да где там! Сарай сараем, разве что пол подметен и циновками выстлан.
– Если хотите, можете пройти в зал, – без особой охоты предложил особо желтый крепыш. – Наставник Дэн не будет возражать.
В зал так в зал. А точнее – в самую глубину сарая. Хорошо хоть не дворцом назвали!
Китайцы, что с них взять?
В «восточную мудрость» Марек и прежде, в школьном детстве, не слишком верил. Были б мудрыми – делили бы меж собой Европу, а не терпели чужаков в собственном доме. Красиво болтать все мы горазды! И прочее, чем иные европейцы восхищались, ему было не слишком по душе. Вот, скажем, сарай, удел великого и знаменитого наставника Дэна. Чем в нем занимаются эти ребята? Говорят, учатся друг другу руки-ноги ломать. Дело полезное, но разве так тренироваться надо? Сядут на циновки, глаза закроют – и рассуждать начинают. Пролезла, мол, корова, через дыру в заборе, а хвост застрял. К чему бы это?
…Спросили бы – ответил. К тому, что скоро всю Поднебесную на сеттльменты поделят, как Шанхай. И не будет у китайцев ни коровы, ни хвоста. Сорбы тоже когда-то половиной Европы владели – и, поди, тоже рассуждать любили. И что? Бранибор стал Брандебургом, Липец – Лейпцигом. Вот и все сказки о великом герое Крабате!
Марек Шадов не первый год жил в Шанхае. Виду не подал, вежливо поблагодарил, прошествовал в тот угол сарая, где великий мастер Дэн восседал на чем-то, напоминающем обрезанный пополам матрац. Худой, лицо – маска костяная, глаза-щелочки полуоткрыты. Не старый, работодателя, мистера Мото, явно помладше.
Поклон. Кулак – к ладони, Инь-Янь, мы обычаи ваши знаем.
– Ни хао, шифу!
С произношением у Марека было не очень, сам знал, но наставник Дэн виду не подал, кивнул. Понятно, без всяких «Инь-Янь», гость не из великих, тайну хвостатой коровы постигших.
Отдав дань вежливости, наставник веки прикрыл, сложил руки ладонями ближе к причинному месту – и мыслями вдаль унесся. Марек присел на свободную циновку и приготовился скучать. Тренер, списанный на берег английский боцман, у которого он постигал джиу-джицу, вел себя на занятиях совсем иначе. Но что взять с некультурного «заморского дьявола»? Всего и учит, как руку с ножом перехватить. Никакой мудрости!
Между тем наставник Дэн, поблуждав в иных сферах, принялся неторопливо водить ладонями, словно не слишком опытный пловец. А потом палец вперед выставил – указательный левой. Ткнул пальцем в пол…
Марек как раз в этот миг отвлекся – и у него имелись свои «сферы». Вспомнилось самое неподходящее – как перед девушкой, случайной знакомой, прошлого дня осрамился. Не умеет он пить, но разве это оправдание? Теперь ее не найдешь, а найдешь – в глаза побоишься взглянуть.
А кто виноват? Как всегда, Pushkin? Генерал Янг? Ох, стыдно!
Когда Марек вернулся из «сфер», наставник Дэн уже стоял. На пальце – том самом, указательном.
…Правая рука – свечкой вверх, ноги – к стене, но без всякого упора, еле-еле носками касаясь. А на лице – ничего, такое у китайцев можно часто увидеть. Ни радости, ни печали, ни скуки – пусто.
Наставник стоял, Марек сидел.
К чему бы это?
* * *
– Это здорово, мистер… Простите, шифу. Правильно, да? Как фокус, как… спорт. И самому, наверно, приятно, когда такое можешь. Но смысла-то нет! На улицах нужно уметь драться. А для здоровья требуется гимнастика…
Наставник Дэн все-таки удостоил его аудиенции, даже угостил чаем. Откровенничать Марек не собирался, но слово за слово…
– И еще… К вам в школу мальчишки приходят, обычные, с тех же улиц. Поглядит такой, как вы, шифу, законы тяготения нарушаете, и повернет обратно. Испугается, в себя не поверит! Хотя… Может, так и надо, чтобы образец перед глазами был… Извините, шифу, кажется, запутался.
Под безвкусный желтый чай китайские слова рождались словно сами собой, даже «ваниоуинли динглу» вспомнилось.
– Вы не запутались… жуши туди, – наставник еле заметно улыбнулся. – Вы сочинили коан и сами его решили.
– Коан? Который про корову с хвостом? – встрепенулся упрямый Марек. – Нет, шифу, это не мое. Некогда мне коаны решать. Вся ваша, уж извините, восточная мудрость…
…«Дангфанг жигуи» – когда только выучилось?
– …Для тех, кому не нужно с рассветом вставать, чтобы на рисовую лепешку заработать. У нас в Европе то же самое – спортом богачи занимаются. Ну… Или те, у кого иного шанса нет, чтобы пробиться. Но в настоящем спорте не пробиваться надо, а расшибаться в лепешку, себя не жалеть – и никого не жалеть. И верить себе – в себя! – так, как никому на Небесах не веришь.
– Иначе хвост не пролезет, – с лица наставника исчезла улыбка. – Этот коан вы тоже решили, жуши туди. Сэнсэю… Мистеру Мото… Правильно, да? Я сейчас же напишу ответ. А вам, столь смело шагнувшему на дорогу «чань», разрешите сделать небольшой подарок. Нет-нет, жуши туди, никакой восточной мудрости. Эта вещь сделана в Соединенных Штатах.
На худой костистой ладони – черный, словно ад, шарик. Не слишком большой, вроде как для тенниса. Трещинки, будто паутинки, полустертая надпись белой краской…
Удивиться Марек Шадов не успел. Наставник Дэн подался чуть вперед, сжал шарик крепкими сухими пальцами.
– Назовите любое число – от одного до, скажем, пятидесяти.
* * *
– …Можно и больше, – охотно согласился доктор Эшке. – Но это слишком долго, заскучаете. Итак?
– Три! – радостно выкрикнул знакомый голос, только что вещавший об инопланетной бомбе.
Всего-то?
Рука дернулась, отправляя шарик прямиком в пол. Резко, в полную силу. Раз! Черный кругляш, словно набравшись сил, ракетой унесся к люстре.
Два! – в потолок, от люстры в полуметре.
Три! – в подставленную ладонь.
Аплодисментов не было. Толстяк-полицейский, поведя широкими плечами, выразил общее мнение.
– И только? Так и я смогу.
Подумал и предложил:
– Двенадцать!
Доктор Эшке вновь озлился, но тут же заставил себе забыть обо всем. Нет толстяка, и зрителей нет, и зала – и даже его самого, туди-недоучки. Есть черный мячик – и прозрачный многоугольник, кристалл о двенадцати гранях.
Много? Не слишком. Мчись, лента-мысль, соединяй грани! Иге, ля гё, сэн…
– Не двигайтесь! – крикнул, ни на кого не глядя. – Попадет – больно будет!..
Про разбитый нос – память о первом дне знакомства с каучуковой ракетой – говорить не стал, дабы не пугать публику. Шарик попался весьма злого нрава.
В пол! Не прямо, а чуть-чуть наискось, чтобы над самой шляпой герра толстяка прошел. Потом – к двери, двумя метрами выше, а затем обратно, полицейскому мимо левого уха, да со свистом. Дернется – сам будет виноват!
Раз! Два!.. Четыре, пять… Восемь!..
Двенадцать!..
В ладоши ударили тут же, как только теплый каучук с силой врезался в руку. Морщиться нельзя, напротив, улыбнуться, поправить чуть съехавшие очки с простыми стеклами, капюшон мантии тоже выровнять…
– Шарик-то непростой! – констатировал кто-то. – С Подкаменной Тунгуски шарик!..
В ответ засмеялись, но как-то неуверенно. А вдруг и в самом деле?
Полицейский же, вежливость соблюдя, тоже похлопал, но о службе не забыл:
– Довольно, майне геррен, довольно! А вы, герр Эшке, извольте представление завершить и следовать за нами.
Филолог-германист, он же циркач и жуши туди, ответил не сразу. Двенадцать углов – не слишком много, а если вдвое?
– Охотно!..
А если даже не вдвое? Огромный прозрачный кристалл, с небо размером, шарик в самом-самом центре… Первая лента-мысль еле ползет, воздух стал вязким, тяжелым, не пробиться… Иге!.. Вторая идет легче, но медленно, слишком медленно. Ля гё! Есть!.. Третья, четвертая… Понеслись!..
– Охотно! – повторил доктор Эшке. – Но, герр… Извините, не имею чести знать вашу фамилию и должность…
…Двадцать третья… Двадцать седьмая… Тридцать первая…
– Криминальоберассистент Мильх, – суровым голосом отрекомендовался толстяк.
…Тридцать седьмая… Внимательней, внимательней!.. Сорок первая!..
– Так вот, уважаемый герр Дикмильх…
Смех в зале (полицию никто не любит, даже немцы) подарил несколько нужных секунд. Готово! Тело стало легким, прозрачным, шарик, напротив, затяжелел, словно каучук обернулся свинцом. Ладонь запылала жаром.
– …Давайте поделим вопрос надвое. Представление завершаю, а вот второй пункт мы обсудим по мере возможности.
И – в полный голос, чтобы люстра зазвенела:
– Шестьдесят! Иду на рекорд! Только не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь!..
Раз!
– Хватайте его! – взревел герр криминал…(и так далее).
Два! Три!.. Семь!..
* * *
«Хватайте его!»
Служивые – народ дисциплинированный, подданные же Рейха весьма законопослушны. Выслушав ясный и недвусмысленный приказ, первые приступили к исполнению, вторые же и не думали мешать. Хватание доктора Эшке началось.