Слова, упавшие в воду: современная поэзия Гуанси (сборник) - Коллектив авторов 3 стр.

По моему телу плывёт рыба.

Когда она достигает пяток, я думаю о Ду Фу,

когда заплывает в голову, я вспоминаю Ли Бо,

когда скользит через шею, я думаю о Сян Юе,

когда бьётся в промежность, я вспоминаю одну строчку Ван Сяобо,

когда проплывает пальцы, я вспоминаю папиросы Лу Синя,

когда подныривает в глаза, я вспоминаю Борхеса,

когда достигает моего рта,

я выплевываю её, и невольные зрители при этом смеются,

они обсуждают, что я, оказывается,

умею грязно ругаться.

Я поднимаю рыбу с пола, сжимаю её в ладонях,

будто это драгоценный нефритовый диск,

и демонстрирую рыбу публике,

и все собравшиеся наперебой утверждают, что где-то её уже видели.

Чертова рыба, она красавица!

В те времена небо было ясным, вода – прозрачной,

а настроение – небесно-голубым.

В те времена Майкл Джексон ещё не сделал

пластическую операцию,

а Цуй Цзянь ещё не состарился.

Большинство студентов ещё увлекалось стихами,

с лодок ещё доносились пронзительные

народные песни,

а мои сёстры, чтобы заработать на лунные пряники

на Праздник середины осени,

трепали и полоскали коноплю у реки

днями и ночами.

В те времена моя мать

прославилась по всей реке своим искусством плести корзины,

а мой благопристойный отец зарабатывал на жизнь переноской дров.

В те времена под безлюдным звёздным небом

звучали фантасмагорические рассказы бабушки,

в ту пору деда часто зазывали на свадьбы

и похороны писать парные надписи.

Тётушка тогда ещё не вышла замуж,

младший дядька носил, не снимая, брюки-клёш.

Тогда не было образования, зато был творческий

порыв, не было денег, зато являлись мечты.

В те времена новый роман, фильм или телепрограмма

могли всколыхнуть всю деревню.

Тогда мы были ещё детьми,

играли во все деревенские игры,

собирали черепки, катали стальной обруч, вырезали

деревянные мечи, заводили мелких птичек,

ловили змей и лягушек.

Тогда мы научились ездить на велосипеде

и зачесывать волосы на пробор.

В те времена я выучился курить и полюбил

китайские боевые искусства.

Вспоминаю о том времени, оно было прекрасным,

прекрасным и очень добрым.

В ту пору много чего ещё не родилось,

а кое-что уже сто лет было не ново.

В те времена хорошо было ностальгировать, мечтать,

влюбляться и петь вместе под магнитофон.

В моей стране тогда творились великие дела,

и я совсем недавно пришёл в этот мир.

Летящие перья на каменной стене перекликаются

с красными закатными облаками

и цветущими деревьями у воды,

со стены звучит бой барабанов,

бронзовые барабаны – сосуды для хранения чувств,

я выплескиваю их день за днём,

в унисон с ветром и громом.

Дорогой вождь племени, я никак не могу разыскать тебя.

Осень на реке Минцзян, романтичные горные цветы,

туши птиц и зверей, добытые мечом, копьём и стрелами,

уже разделаны.

Злаки с полей собраны, просушены, убраны в хранилища.

Представляю, как плошки с вином

исполняют тотемный танец

и отражаются на подобной сну глади реки.

Я не могу постичь, в какой далёкой эпохе вдруг оказался.

Мне симпатичны танцующие,

все на одно лицо,

они – мои дальние предки.

Их кожа бронзово-коричневого цвета, их чувства,

желания, вдохновение и порыв отпущены на волю,

их пение потрясает глубины сердца,

воспламеняет душу.

Эти ранние облики и первые звуки

зарождающейся культуры отпечатаны в истории.

Я смотрю вверх и вниз, влево и вправо.

Дорогой вождь племени, где же ты? Возможно,

ты исчез в закатный час, предопределив,

что предстанешь уже мёртвым в моих стихах.

Этим наскальным рисунком ты сотворил себе памятник,

передав самые величественные позы

своим поющим и танцующим людям.

Меня восхищают оттенки твоей киновари,

под ветрами и дождями не утратившие яркости,

навечно сохранившие красоту твоих соплеменников в этом мире.

Какие он пережил потрясения

от куска застывшей лавы до зеленеющего острова?

Я понимаю – всё это произошло не случайно,

это движение плит земной коры,

которые сталкиваются друг с другом, разбрасывая тучи огненных брызг,

огромная энергия, напряжение, невиданная мощь,

они вынуждают лаву закипеть,

вздыбливая глыбы, и вулкан извергается

из самой глубокой подводной впадины Тихого океана

и вздымается, заставляя небо потускнеть.

Даже на полотне нелегко запечатлеть скорбь и величие этого мгновения.

Великие потаённые силы природы оставили шрамы глубоких ран

на островах Сайпан, Тиниан и Роту,

в каждой пещере, на каждом подводном рифе и отвесной скале,

под натиском свирепого прибоя и ревущего

на сотни голосов ветра

выгравировано «Старик и море», –

образ, год за годом шлифуемый и полируемый ветром.

На лицо моё упала капля морской воды,

как метеор, исчезающий менее чем за секунду,

поведала о бушующем вдали пламени,

о крови на письменах и проржавевших пушках,

оставленных на сверкающем огнями острове.

Я поднимаю голову и смотрю на луну,

ищу на её поверхности

следы жестокой войны,

историю упадка человечества,

ужасающий свет проник в глубочайшую впадину.

Из-за высадки десанта американских морпехов

девять тысяч японских солдат покончили с собой, спрыгнув со скалы,

освободившись от телесных мук на самом красивом

Звёздном побережье.

А затем американцы погрузили здесь атомные бомбы

на бомбардировщики В-29

и доставили их к Хиросиме, чтобы сотворить грозный

радиоактивный гриб.

«Малыша» забрали у матери,

восстановив до атомов углерода, серы и водорода.

Каждая волна, разбивающаяся о берег,

навзрыд рассказывает свою историю.

Впадина слишком глубока, небо чересчур необъятно,

я же – ограничен и не хочу легкомысленно облекать в слова

черноту, застывшую в вулканических скалах,

и синее пламя, вызванное одной нечаянной встречей.

Никто не сможет утешить скорбь вулканического острова,

всё ненавистное, отринутое, горькое –

подобие облаков, которым никогда не рассеяться.

Небо ночное глубоко, хотя все звезды померкли

над теми, кто смотрит издали на разбросанные в скрытой печали

Северные Марианские острова.

Я ещё не слышал про государство ЮАР,

но уже знал, что существует Мыс Доброй Надежды.

Португальские мореходы

в поисках морского пути в Азию

здесь обогнули Африку.

Расположенный на южной оконечности полуострова Кейп,

поросший пестрыми африканскими розами,

мыс вытянулся в океан.

Я стою на самой южной точке полуострова,

Лицом к морскому ветру, и смотрю вдаль:

слева – Индийский океан, справа – Атлантика,

граница двух океанов у меня перед глазами.

В лицо дует ветер, гораздо сильнее обычного морского бриза,

гигантские волны бьются о вздыбленные скалы обрывистого берега,

ветер доносит тучи брызг до того места, где я стою.

Ночная тьма непроглядна,

я всматриваюсь в неё, как мореплаватель Диаш,

искренне надеясь, что его корабль не потонет.

Одетый в красный камзол, он крепко держит штурвал

вверх и вниз бросаемого судна и плывёт за мечтой.

Здесь он разглядел опасный берег, огромные, до небес, волны

и восхищённо воскликнул: «Вот край моря!»

Радость была безмерной, с того момента

был проложен морской путь между Европой и Азией.

Пламя, скрытое в ладонях мореплавателя, вспыхнуло мгновенно,

мощь огня перекрыла брызги волн, оставляя ритм самой жизни.

Расцветающие на туманном берегу,

с той поры величественно воспетые,

все цветы, что только могли цвести,

были названы африканскими розами.

За одну ночь безрассудной отваги Диаша

все предания в его паре рук, держащих штурвал,

мгновенно воплотились.

Он обогнул мыс Доброй Надежды,

но португальцы не остановились на том,

целью их был восточный берег Африки и Индия.

Жаль, что Чжэн Хэ не был столь же безрассуден, –

разговариваю я на ветру сам с собой.

Ты подобна хлопку, рису, батату и сое,

произрастаешь из земли,

даже вдыхаемый тобой воздух густо пахнет землёй,

улыбка твоя подобна крошечным цветам сурепки.

Я люблю тебя, люблю грязь и глину у тебя под ногами,

поэтому я не стану вытаскивать тебя из глины

и, отмыв её, громко восхвалять тебя:

«Как чиста моя мать!»

У вас поблизости нет свободного домика? Точь-в-точь,

как у вас, скорлупки, чем прочнее, тем лучше,

я хочу снять дом,

чтобы оставить там душу, пусть вода её омоет, отбелит, увлажнит,

пусть песок и глина укроют и успокоят её,

и скоро в сердце вырастет нежная травка и мелкие цветочки.

Хочу быть вашей соседкой, хочу перешёптываться с вами через стену,

говорить друг другу «добрый вечер», «добрый день»,

«доброе утро» и спокойно засыпать,

иногда храпеть, иногда бормотать во сне.

Как прекрасно в безопасном домике –

можно беззаботно мечтать днями и ночами.

Можно смотреть, высунувшись, как собираются и рассеиваются облака.

Они убеждали меня изо всех сил,

что это марево на самом деле – туман,

я же нащупала влажный мох

и соскользнула с поваленного дерева.

Внизу оказалась затопленная грязью деревушка

с узкими улочками, там были плетни, тутовые деревья, папайи,

одинокая лошадь,

крестьянка разбрасывала курам рис,

она подняла голову и заметила меня,

но тут же безразлично её опустила,

словно меня и не было.

Было объявлено, что мы наконец прибыли в Пекин.

Я вспомнила про Великую стену, но не смогла найти

выход с рынка старья,

телефонный номер, который я знаю наизусть, отказался

отвечать на звонки с четырёх телефонов,

никак не получалось дозвониться.

Мы поехали в Пекин,

где накрапывал мелкий дождик

и плиты мостовой блестели от влаги,

когда меня окликнул знакомый голос, –

оглянувшись, я увидела только клубящийся туман.

Я заметила, что глаза хряка вдруг закатились,

мне показалось, что это выражение чувства

благодарности или иного, мне непонятного, чувства,

но мне хотелось дать ему понять, что благодарить не за что.

Чуть погодя я заметила, что шаг его стал неровным,

передние ноги подкосились,

голова стала раскачиваться вправо и влево,

мне всё ещё казалось, что таким способом свинья

выражает благодарность,

и я восхитилась этим хряком, более вежливым, чем некоторые люди!

Потом я наблюдала, как изо рта у него пошла пена,

в агонии он опрокинулся на землю,

из ноздрей вырывался неестественный хрип,

тут вдруг я поняла, что лепешка клейкого риса,

только что брошенная мной в свиной загон,

застряла у хряка в глотке.

Чжан Третий – вегетарианец,

корова – также,

лошадь – также,

овца – также,

свинья иногда также.

Ли Четвертый ест мясо,

волк – также,

тигр – также,

лисица – также,

собака в большинстве случаев также.

Улитка носит свой домик на себе,

Хуан Пятый – также,

Чэнь Шестой – также,

Чжан Седьмой – также,

Чжоу Восьмой – также.

Птицы умеют петь,

свиньи – хрюкать,

собаки – лаять,

львы и тигры умеют рычать,

все эти звуки Бай Девятый и Хэй Десятый,

а также все остальные люди умеют издавать.