Российское законодательство не устанавливает специального регулирования по моменту вступления в силу акцепта действием. На любую форму акцепта распространяется общее правило о том, что моментом заключения договора является момент получения оферентом акцепта (п. 1 ст. 433 ГК РФ). В ГК РФ (п. 3 ст. 438) указано лишь то, что акцептом признаются также действия лица по выполнению указанных в оферте условий договора400, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или не указано в оферте. Подобная форма закрепления вызывает вопросы: возможность совершения акцепта действием как кажется, вытекает из общих положений о сделках (в части категории обнаружения воли). Пункт 3 ст. 438 ГК РФ ничего, кроме возможного ограничения акцепта действием правовыми актами или самой офертой, не добавляет. Пункт 1 ст. 433 ГК РФ не дает ответа на вопрос о том, в какой момент вступает в силу акцепт действием401. В ГК РФ также не учтена разница между получением акцепта и получением сообщения об акцепте. Кроме того, непонятно, допускается ли по ГК РФ возможность совершения акцепта действием без уведомления.
Возможно, что введение в ГК РФ нормы об акцепте действием преследовало ту же цель, что и соответствующие положения об акцепте действием без уведомления, содержащиеся в международных актах, однако напрямую это из формулировки статьи ГК РФ не следует. Напротив, есть желание распространить общие правила о вступлении акцепта в силу и на указанное положение. Некоторые авторы считают, что, несмотря на формулировку, ГК РФ все же устанавливает исключение из общего правила, считая договор заключенным в момент совершения действий402 или в момент, когда акцептант приступил к совершению действия403. В Постановлении Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 содержится разъяснение, согласно которому для признания действий адресата оферты акцептом по ГК РФ не требуется выполнения условий оферты в полном объеме, поэтому достаточно, чтобы лицо, получившее оферту, приступило к ее исполнению на условиях, указанных в оферте, и в установленный для ее акцепта срок (п. 58)404.Однако данное положение относится не к моменту заключения договора, а к вопросу о квалификации действий в качестве акцепта.
Таким образом, из‐за неопределенности правового регулирования в целом в доктрине можно встретить три точки зрения на момент вступления в силу акцепта действием: вступление в силу в момент 1) начала совершения действий; 2) совершения действий; 3) получения акцепта действием или информации о нем405. В судебной практике (как арбитражной, так и судов общей юрисдикции) концептуально не затрагивается вопрос о вступлении акцепта действием в силу, зачастую только подтверждается и без того очевидный вывод о возможности такого акцепта. Также в судебных решениях часто в качестве момента заключения договора квалифицируется тот или иной момент без надлежащего обоснования. Несмотря на превалирующее в доктрине мнение о вступлении акцепта действием в силу в момент совершения действия, в практике арбитражных судов встречаются решения, когда договор признается заключенным в момент, когда оферент узнал о совершении акцептантом соответствующих действий (например, когда оферент получил товар или получил уведомление о совершении действий)406.
Интересно, что суды часто руководствуются положениями и смыслом договора в определении момента его заключения, признавая возможным предусмотреть момент заключения договора при акцепте действием (в кредитных договорах с потребителями) самими сторонами407. При этом зачастую такой момент стороны связывают с совершением адресатом оферты соответствующих действий. Учитывая тот факт, что законодательство по общему правилу не позволяет сторонам установить момент заключения договора самостоятельно, такой подход судов стоит признать прогрессивным.
Также остается нерешенным вопрос о том, достаточно ли совершения соответствующих действий в срок или необходимо, чтобы в срок было и совершение действия, и получение уведомления оферентом. Логично предположить, что в отсутствие прямого указания на исключение из общего правила о моменте заключения договора, выполнено в срок должно быть и то, и другое, т. е. оферент должен узнать о совершенном действии в пределах установленного на акцепт срока. Однако, как уже упоминалось, не все соглашаются с тем, что общие правила об акцепте применяются в случае акцепта действием. По общему правилу извещение необязательно, если акцепт действием вступает в силу в момент начала совершения действия или момент совершения действия. Однако в таком случае оферент остается в неведении о заключении договора. А. Н. Кучер справедливо ставит вопрос о необходимости извещения в зависимость от того, узнает ли оферент без дополнительного извещения о совершенном акцепте в срок408.
А. Г. Карапетов, также указывая на неопределенность в вопросе определения момента заключения договора при акцепте действием, с целью ее устранения предлагал внести в ГК РФ изменения, установив, что акцепт действием вступает в силу с момента, когда оферент узнал или должен был узнать о состоявшемся акцепте409. Такой подход, в принципе, можно отнести к информационной теории с презумпцией наступления ознакомления с акцептом или информацией о нем в момент получения. Введение подобной нормы устранило бы очевидное упущение ГК РФ в регулировании вопроса вступления в силу акцепта действием.
Еще Д. И. Мейер указывал на то, что на практике встречаются случаи, когда договор признается заключенным с момента получения уведомления о состоявшемся акцепте или без такого уведомления410. Формулировка же современного ГК РФ закономерно ставит вопросы о возможности таких исключений411. А. Г. Карапетов считает нецелесообразным закреплять случаи, когда оференту вообще может быть не сообщено о состоявшемся акцепте412. Тем не менее, представляется, такие случаи у нас прямо предусмотрены в законодательстве. Акцептом действием без уведомления по ГК РФ следовало бы признать: 1) совершение покупателем действий, необходимых для получения товара, в порядке заключения договора розничной купли-продажи с использованием автоматов (п. 2 ст. 498 ГК РФ); 2) первое фактическое подключение к присоединенной сети абонентом-гражданином для бытового потребления по договору энергоснабжения (п. 1 ст. 540 ГК РФ).
В дополнение к указанному представляется правильным закрепить в ГК РФ общее положение о моменте заключения договора в момент вступления акцепта в силу, поскольку вступление в силу акцепта может иметь место не только в момент его получения оферентом, но как минимум в момент совершения действий (при акцепте действием).
Таким образом, российский подход к определению момента заключения договора стоит признать неполным и оставляющим вопросы. Общее правило в ГК РФ соответствует преобладающему подходу иностранных правопорядков, а также международных актов. Однако до сих пор ГК РФ хранит молчание по вопросу вступления в силу акцепта действием, хотя такая форма акцепта весьма востребована на практике. Помимо этого гражданское законодательство игнорирует различие между акцептом, требующим и не требующим уведомления оферента.
Ни один из международных актов, в свою очередь, не устанавливает разницу для договоров, заключаемых между присутствующими и между отсутствующими (кроме ст. 18 Венской конвенции), не содержит особых правил для договоров, заключаемых посредством почты или иных видов коммуникации, подобно странам англосаксонского права. Единственными разграничивающими факторами являются форма акцепта и необходимость сообщения оференту об акцепте.
Решение, предлагаемое международными актами, стоит признать гармоничным сочетанием используемых в различных правопорядках подходов к определению момента заключения договора. Оно соответствует реальности современной торговли и является ясным и способствующим правовой и коммерческой определенности413.
Таким образом, если международные акты определяют момент заключения договора в момент вступления в силу акцепта, с последующим раскрытием того, когда в конкретной ситуации (в зависимости от формы акцепта) он вступает в силу, то российский подход распространяет на все случаи правило, которое по своей сути присуще заключению договора при акцепте заявлением. С точки зрения законодательной техники более удачным является решение международных актов.
Д. Р. Кукшинов
Категория добросовестности применительно к возникновению залоговых прав
Статья посвящена недавним изменениям, которые были внесены в российское законодательство, регулирующее залог, и вступили в силу с 1 июля 2014 г. Автор детально исследует новый подход к вопросу приобретения залогодержателем права залога от несобственника в силу принципа добросовестности.
D. Kukshinov
Good Faith in the Origin of the Right of Pledge
The article is devoted to the recent amendments of the Russian pledge law, which entered into force on July 1, 2014. The author analyses in detail the new approach to acquisition of the right of pledge a non domino by a pledgee acting in good faith.
1. Допустимость установления залога несобственником
На протяжении многих веков в качестве не подвергаемого сомнению постулата частного права признавалось положение, согласно которому «собственность есть право безусловного пользования и распоряжения предметами»414. Как афористично выразился Г. Дернбург, никакое иное право, кроме как право собственности, не предполагает «всю полноту власти, совместимую с законами, природой и правом»415. По мысли немецкого цивилиста, именно право собственности на вещь дает его обладателю право на отчуждение данной вещи416. Такого рода положения наводят на мысль, что распорядиться вещью может только то лицо, которое обладает на эту вещь наиболее полным по своему содержанию и неограниченным в той мере, в какой не нарушает права третьих лиц, правом – правом собственности. Отчуждение вещи лицом, не имеющим на нее права собственности, другому лицу является недопустимым исходя из известного еще римскому праву принципа nemo plus in alium transferre potest quam ipse habet («Никто не может передать другому большем прав, чем имеет сам».). Следование же данному принципу обеспечивается посредством признания недействительной сделки, направленной на распоряжение чужой вещью.
Вместе с тем такой на первый взгляд достаточно обоснованный подход, направленный на защиту потерпевших лиц, чье имущество было отчуждено незаконным путем без их на то согласия, в литературе подвергается серьезной критике. К. И. Скловский находит, что сфера приложения принципа nemo plus in alium transferre potest quam ipse habet еще в римском праве была иной, нежели запрет несобственнику заключить договор купли-продажи вещи и признание такого договора недействительным. В римском праве единственной обязанностью, которая лежала на продавце вещи, являлась обязанность передать покупателю лишь спокойное владение вещью, а не передать имеющееся у продавца право собственности на вещь417. Как отмечает Д. В. Дождев, «обязанность продавца состоит в том, чтобы передать покупателю определенную вещь – товар (merx) – в спокойное владение (vacua possessio), а обязанность покупателя – в том, чтобы перенести право собственности на определенную сумму денег – уплатить цену (pretium)»418.
Таким образом, еще римское право, к которому и восходит большинство имеющихся в современном праве юридических конструкций, в том числе купля-продажа, исходило из того, что для заключения договора купли-продажи нет необходимости в наличии у продавца права собственности, поскольку продавец несет ответственность за обеспечение спокойного владения покупателя. За нарушение обязанности обеспечить спокойное владение, понимаемое как невозможность предъявления к покупателю требований о выдаче вещи (об истребовании вещи) ввиду того, что вещь на самом деле принадлежит другому лицу – действительному собственнику, римское право предусматривало ответственность продавца за утрату покупателем владения вещью (эвикция)419. Эвикция же, будучи ответственностью, возникающей из договора, не могла существовать, притом что договор купли-продажи, заключенный неуправомоченным лицом, является недействительным. Если же покупатель не терял владение по вине продавца, то само по себе отсутствие у покупателя права собственности также не могло служить основанием для признания договора купли-продажи недействительным.
Указанные размышления в их историческом аспекте позволяют прийти к выводу, что само по себе заключение договора купли-продажи чужой вещи вовсе не свидетельствует о его недействительности420. На этой почве в германском праве родилась идея о разделении обязательственного и распорядительного эффекта договора, в том числе и договора купли-продажи. В самом деле само по себе заключение договора купли-продажи вещи порождает лишь обязательственное отношение между продавцом и покупателем. Содержание указанного правоотношения составляет обязанность продавца передать покупателю вещь и обеспечить спокойное владение ею, обязанность покупателя уплатить за это соответствующую цену и корреспондирующие данным обязанностям право требовать передачи вещи в соответствии со взятыми на себя продавцом обязательствами (обязанностями) и право требовать уплаты стоимости вещи. Для того, чтобы принять на себя обязательство передать вещь, вовсе не обязательно обладать на нее правом собственности, ведь неисполнение обязанности передать вещь покупателю и обеспечить спокойное владение, например, в частности, в силу того, что владение вещью сосредоточено в руках ее действительного собственника, влечет последствия, связанные с неисполнением обычного договорного обязательства – обязательства передать вещь.
Согласно п. 1 ст. 223 Гражданского кодекса РФ (далее – ГК РФ)421 право собственности у приобретателя вещи по договору возникает с момента ее передачи, если иное не предусмотрено законом или договором. Данное положение ГК РФ, закрепляя систему traditio, означающую, что право собственности у приобретателя по договору возникает с момента передачи вещи покупателю (получения покупателем владения вещью), тем самым показывает признание российским правопорядком разделения обязательственного и распорядительного эффекта купли-продажи. Указанное означает, что правом собственности на вещь необходимо обладать, если иное не предусмотрено договором, именно в момент передачи вещи покупателю, а не в момент заключения договора, которым продавцом принято на себя обязательство передать вещь. Если же лицо не обладает правом собственности в момент исполнения предусмотренной договором купли-продажи обязанности передать право собственности на вещь, то оспаривать следует не обязательственную сделку купли-продажи, а распорядительную сделку по переносу права собственности.
Таковы исходные позиции, которые являются той основой, через призму которой и следует анализировать собственно возможность заключения договора залога несобственником.